Ветер – в лицо (сборник) - Страница 9

Тщетно. Ну хоть бы кто!.. Чертог не чертог – дворец, аллея от которого приводит к лесенке, спускающейся на лавовый – среди камней – «язык».

Ныряешь (с восторгом) в несусветную глубину. И— плывёшь, теребя синие груди волн… за мыс, а там – в грот, светлый и просторный, – банкетный зал…

Не грот – храм, со сводом и «хрустальной» – через сифон (потайной) – «подсветкой». (Сияет – и свет, можно подумать, – искусственный…)

Дальнейший курс – пешком по побережью Базиликаты, на юг.

Насыщенный аромат – цветов, моря…

Но, и часа не пройдя по пеклу асфальтовому, как ошпаренный, припускаешься вниз – прочь от жары – к пляжу.

По огнедышащему (мелкому, на подбор) гравию без обувки – ни-ни…

Море! Оно спокойно… Тёмный, чёрный почти, щебень «жалится» на выходе из пучины…

И вновь – сюрприз: один из гротов, выложенный отшлифованными «подушками» лав, мерцает – играет бликами, в другом – небо (зияет – в оторочке из зелени – «люкарна»). А неподалёку на «ложе» – в тень – приглашает ниша…

Капитан Марио уж поджидает в бухте Марино…

На обратном пути подруливает к гротам, каждый из которых манит неизведанностью.

И ты ныряешь, не зная страха…

Наплававшись же, встаёшь на нос судна – и до самого Скарио летишь вперёдсмотрящим, во все лёгкие вбирая море – и дух – Эллады…

Позади – с горы Монте-Бьяджо – провожает тебя статуя-колосс – не то Христа, не то Девы Марии. (Как позже выяснилось – Спасителя.)

Ничто не предвещало ненастья, когда я взошёл к маяку Полинуры.

Вскарабкавшись, вышел, видимо, к засекреченному объекту: пропасть, которой обрывался холм, щерилась колючей проволокой.

Небо неожиданно заволокла туча, из сиреневого цвета перекрасившаяся в фиолетовый и задёрнувшая вдруг свет.

Порывами ветра едва не сдуло с обрыва…

И вот невидимый кто-то сел рядом под вывернутый зонт и – пока туча под сверкание молний поливала меня – с насмешкою и злорадством оглядывал повисший мой, как у цапли, нос…

Только когда гроза, излившись, переметнулась на соседнюю гору, а солнце брызнуло вдруг: «Бонжорно!», «бес» сгинул, позволив разложить на просушку «шкурки».

Ветер нёс с моря, из-под обрыва, послегрозовое благоухание, шум волн. Над гулким ущельем сновали чайки. За крутой склон цеплялись изо всех сил кусты дрока и стланика, лилии… А я упивался запахами.

Неаполь, «Наполи», – странный город. «Муравейник» с мельтешением лиц, машин, мотоциклов, южных людей в шляпах… поток, в котором – Европа и Африка – всё вместе… где Везувий неусыпно навевает воспоминания о Помпеях, о восстании Спартака… где фрески времён Христа, будто специально законсервированные – чтоб ошеломить, взирают – и переносят в далёкое прошлое…

У тебя же на всё это – чтобы, не спеша, вжиться — есть время! (Разве не это – главное: не сквозь пальцы, не мимо?!)

– Время – чтобы застыть пред Красотой, – умничал я, когда – приобщённые к древностям – шли мы группой к замку-крепости – Кастель Нуово.

И во всём шарме открывался сверху город, и было через край света, и встречные, отмеченные Красотой, улыбались…

Но вновь, как и накануне, из света – в тень: «бес», сгустившись из зноя, посеял смуту, бросил в иное пространство…

И где! На верхотуре «Наполи» (на вершине счастья)!

Так что вероломно скрылось солнце… (Отчего печь меньше не стало.) И оставалось обрести билеты на «Пренто-тревел» – и катить… Бежать как можно скорее – к морю, которое – только одно – и могло спасти… (Даже в храме Кающейся Магдалины не отпустило.)

Море. Оно подступило – и привело в чувство…

А лифт-тугодум бесконечно долго нёс на мансарду – к «Седьмому небу»…

И снились мне в ту ночь глаза, за которые не сдобровать бы во времена инквизиции… И пылал костёр…

Солнце взыграло с первыми «склянками», когда Марио подал катер. А вскоре и доставил в Неизведанное – Марино ди Камелот.

И все, кто был на катере, ныряли и заплывали в гроты. И какие-то новозеландцы аплодировали с палубы прыгнувшему в море с перил…

Чуть свет – как на Карадаг – «чтобы не упустить приключений» – «подальше» (по «царским» тропам… над заворожёнными бухтами… на островерхие, как Сюрю-Кая, пики)… в парк Франческо.

И голуби вдогонку, как в Коктебеле, воркуют-ворожат, провожая…

Обычно – проученный грозой – захватываю с собою зонт – чтобы грозить им набегающим тучам… (Срабатывало!) Зря.

Вот и фотоаппарат. Брал его тоже зря: не хотелось отбирать у природы красот… Ибо на какие б башни ни взбирался, в какие б гроты-пещеры ни спускался и ни заплывал, объектив робел (в бессилии – передать)…

Так, в одном из гротов, помимо мышей летучих и стрижей, жил в глубинах сверкающих, как я убедился, спрут. Серебристый, огромный…

А однажды из пещеры, что у самого моря, раздался рык…

Обошлось, слава богу, без львов: последнего извёл Геркулес, совершая в давние времена подвиги… А рёв… То был, скорее всего, лишь отзвук тех времён…

Неподалёку от пещеры располагались естественные меж камней «ванны», в «кипятке» которых так блаженно было – хоть кому – после заплывов – греться!..

Скарио: в цветах и пиниях порт-город, с колокольней, с одной стороны, и древней (второй век!) церковью – с другой… со скульптуркой играющего (с крабом) мальчика посередине… с невозмутимым бомжем, неподалёку от маяка раскинувшим палатку… с неизвестно откуда появляющимся среди бела дня духовым оркестром… с морем цвета бирюзы у набережной и миражом синих гор Базиликаты далеко за заливом… с вечерами тихими и с тёплым дыханием моря…

Вот где Грин наверняка узнал бы свой Лисс… а Цветаева признала бы «маленький город» («Я бы хотела жить с Вами / В маленьком городе…»)… и где Одиссей, без сомнения, встретил нимфу Калипсо, вернувшую ему юность…

На обратном пути представил: Эллада… никаких дорог… (Разве – одна – в 312-м до н. э. году соединявшая Рим с портами Таранто – Аппиева.)

Юг Италии, забытый Богом угол… Я посетил тебя!

Май 2008

Женщины! И кто только не воспевал вас!..

А не так давно – в Средние века – и на протяжении пятисот лет – женщин (род мужской, скорби!), представьте себе, сжигали…

Чего ради? За обаяние, за «чары»… Как колдуний… Изводили (вопль в пространство!) за то лишь, что мужчин – красою – «вводили в искус»…

Трубадуры, где вы?! Рождённые Женщиною – подняли руку на ту, которой молиться б!.. Рыцари «без упрёка» – не вы ль и предали Даму костру?

Миллион – на сожжение!.. И чего ради «сильные мира сего» (немощные – скорее) сочли, будто имя Женщины соперничает с именем Бога (вместо того, чтобы понятия эти отождествить)?

Лишившие себя Божией радости (приняв чуждый природе обет безбрачия) и присвоившие себе чин «святости» отцы-католики посмели ошельмовать Красоту, разжечь на пол-Европы костры, истребляя лучших!..

До сих пор, кажется, пылают: охота на «ведьм»…

Эпидемия? Инквизиция!.. Мужчины – сладили!.. Вот грех! Вовек не простится…

И мне грех рода моего – не искупить…[2]

А ты идёшь – жалея «плохих», радуясь лучшим… по походке, взгляду узнавая «приговорённых»… И – столько улыбок (приобретённых): обострённая притягательность душ – встречь!..