Весы Лингамены (СИ) - Страница 2
Вытянутую чашу помещения наполнял мягкий, нерезкий свет, будто приглашающий к глубоким, неторопливым размышлениям. У большого круглого стола со встроенным в центре монитором расположились трое. Одного из собравшихся вы уже знаете – это ваш покорный слуга, Минжур, и вкратце я представился всем в прошлой главе, во время лекции3. Представим и других моих коллег по работе, так же сотрудников «Института кармоведения».
Вот стоит, немного согнувшись и опёршись на стол двумя руками, обладатель смешной шевелюры, выдающегося носа, проницательных и вместе с тем ироничных карих глаз. Это Гелугвий Буро, специалист по программированию вычислителей причинно-следственных связей в мире под Колпаком. Справа от меня – Штольм Штольц, он, как и я, инженер по конструированию и настройке вычислителей. Его выделяет обтянутый гладкой кожей череп с редкими островками растительности, хорошо очерченные контуры лица, прямой высокий лоб и очки, явно нацепленные им на манер доисторических профессорских. Я говорил ранее, что нынче нет людей с недостатками зрения; но очки с простыми стёклами до сих пор являются небольшим фетишом в традиционном учёном мире. Что ж, реминисценции прошлых веков, оказывается, приходятся ко двору и в наше время. Действительно, не каждый день, но вполне реально где-нибудь встретить человека в домотканной одежде; а иной раз нет-нет, да простучит копытцами по улице лошадь, ведомая под уздцы любителем верховой езды. Вот и толстые очки в роговой оправе на носу у Штольма – детская, неосознанная попытка выглядеть так же, как знаменитые учёные в эпоху великих переворотов и открытий в мире науки. Да и вообще, как далеко ни проникай мыслью в бездонные океаны прошлого, везде встретишь романтизацию людьми действительности, побег в сказочный, воспеваемый мир иллюзорного бытия. Даже люди каменного века, быть может, уже были способны не только бороться за собственное выживание. Кто знает, о чём они грезили, собравшись вместе у костра под звёздным небом! Какие сны о прекрасных плодородных землях они видели, устав постоянно бояться воя волков и набегов диких ночных леопардов…
Гелугвий, Штольм и я составляем одну команду, работающую, как я упоминал ранее, над доказательством главной теоремы нашего времени – незыблемостью причинно-следственной связи. А ещё у нас есть «советник по вопросам религии» – вот она, как всегда, на любимом месте у окошка. Это уже немного знакомый вам по прошлой главе персонаж – наша бессменная помощница Дарима, мой сердечный друг.
Взгляды наши сейчас были прикованы к экрану. Монитор в столешнице схематично вычерчивал фигурки людей, дома, деревья и прочие менее крупные объекты; всё это соединяли многочисленные стрелки с кружочками и прямоугольниками, мелькали цифры и формулы – так мы видели происходящее в экспериментальном мире, мире под колпаком поля Витольда Неймара. Да, там, за этим экраном, за постоянно прыгающими и ежесекундно сменяющими друг друга символами и протекает для нас вся жизнь Эксперимента, начавшегося вот уже пятьдесят лет назад. Там все наши мечты, надежды и разочарования. По эту сторону Колпака лишь сухой математический расчёт да оголённые нервы. Но вот бы узнать, как она там, наша Наланда и другие жители внутрянки? А то ромбики и стрелочки – это всё больше для машин; а нам бы, людям, знать, что они там не потеряли надежду, что всё ещё ждут от нас доброй весточки. Но даже просто сообщить, что про них не забыли, что всё не напрасно, что мы тут продолжаем целенаправленно работать – значило всё провалить. Ведь тут уж либо герольдам трубить о победе, либо висельникам вздёргивать прекрасную нарушительницу покоев общественного сознания по имени Идея… Любой контакт между Наблюдателями Первого и Второго порядков абсолютно исключён. Мы даже не можем знать, как, собственно, выглядят поселенцы Внутреннего Мира, не говоря уже о том, чтобы смотреть оттуда прямую видеотрансляцию. Малейший прокол подобного рода – и неминучая карма мгновенно вышмыгнет даже из-под надёжного как дольмен колпака Неймара, смешает свои потоки с общеземной причинностью, и остановятся в недоумении наши машины, и бесславно тогда закончится пятидесятилетний эксперимент, в который было вложено столько труда и надежд…
– Думаю, пора нам обсудить сложившуюся ситуацию, – сказал Штольм и неторопливо обвёл присутствующих взглядом.
– О, да, давно пора! Ибо имеем новые данные по просчёту последовательностей и получению нашего главного кармопроцента. Очень неутешительные данные, прямо вам скажу!.. До июня месяца мы высчитывали с точностью 55% плюс погрешности и небольшие ветви, а теперь…
Я с интересом взглянул на говорившего. Его карие глаза явно что-то искали в комнате. И, наконец, поймали слегка озорной взгляд Даримы, оторвавшейся сейчас от своего неизменного созерцания улицы за окном.
– А потом всё пошло вообще наперекосяк! – выложил, наконец, суть дела оратор и нервно забарабанил пальцами по столу.
Что ж, Гелугвий у нас, по правде сказать, не являет собой пример почётного хранителя олимпийского спокойствия.
– Гелугвий, давай по порядку, – попросил коллегу Штольм. – Все сюжетные линии внутреннего мира, казённо выражаясь, не несут в себе заряда нулевой вариативности, так? Мы просчитывали, что Наланда в это время года будет ходить загорать в поле. И за всю историю наблюдений в это время года именно так и происходило.
– А она что вместо этого делает? – задал я не адресованный никому конкретно, но явно интересующий всех без исключения вопрос.
– Делать там можно мало чего, выбор невелик. Но даже у этого выбора должна быть причина, – ответил Гелугвий.
Я посмотрел на Дариму. Губы её в этот момент немного поджались. Она уже не смотрела в окно, казалось, она внимательно слушала, опустив голову.
– Так что же она, ты не сказал? – повторил я свой вопрос.
– По последним данным уже несколько дней почти не отходит от окна в своём доме, – медленно ответил Гелугвий. – Вообще никуда не выходит, необычно мало двигается.
– Так, – задумчиво произнёс Штольц и почесал в затылке. Значит, вся заковырка в том, что сорок девять лет подряд в эти дни она ходила на местный пляж, а теперь только у окна торчит. А если ей просто надоело?
– Наланда ведь всё знает, – задумчиво проговорил Гелугвий. – Она не станет производить лишних, непонятных нам действий.
– Как не станет и специально для нас ходить на пляж, – аккуратно парировал коллегу Штольм. – Насколько я знаю, прошлая команда учёных перед заселением туда просила её вести себя внутри как можно естественно. Так же, как здесь. Но при этом не забывать, что она на важном задании.
– Какие же связи тогда неизменно оставляют её дома у окна вот уже второй месяц подряд? – задался вопросом Гелугвий.
– Может быть, сейчас ей хочется больше времени наблюдать за Кхарну, – измыслил вслух Штольм и вдруг, немного изменившись в лице, негромко добавил: – Или что-то ему сообщить…
– О, этого мы прочитать не можем! Но, ниточки, возможно, у нас всё-таки есть, – вставил я. – До Эксперимента Наланда, как излагают документы, любила проводить летнее время в Зеленом Поясе юга, но в последний год уже активно готовилась к Эксперименту: училась и тренировалась, предпочитая оставаться дома. Если протянуть Нить Непостоянства сквозь годы, то можно увидеть, что и на пляж она…
– Это у вас такие ниточки из прошлой жизни вне поля, что ли? – прервала меня Дарима, незаметно для всех подошедшая к столу. – Или это уже считается «прошлым воплощением», да?
– Не всё так плоско, Дари, – улыбнулся уже чуть успокоившийся Гелугвий. – Об её действительных прошлых жизнях мы ничего не знаем. При этом у людей внутри выбор весьма небогатый: ходить или не ходить. Что там ещё можно делать? Быть может, он обусловлен простыми причинами, быть может – и нет. Но нам предстоит это выяснить.
Дарима чуть вздёрнула недовольный носик:
– А что же вы, товарищи учёные, не взяли в расчёт тот простой вариант, при котором выбор она свой делает под влиянием внутренних причин, совсем не тех, что уже были сотканы в прочное полотно пять десятков лет тому назад здесь, вовне.