Весенняя путевка - Страница 8

Артур что-то понял, повернулся и обнял ее, притянув к себе за плечо.

- Знаешь, что у нас самое лучшее? Ты вот ни разу не спросила: "Скажи, ты меня любишь?" Не задала этого ужасного, пошленького вопроса, которым бабы вечно стараются выклянчить себе эту самую, извините за выражение, "любовь". Знают ведь, что правды не услышат, а все-таки вот не могут... А мужики в ответ ежатся и мямлят: "Ну, ясное дело!", "А то как же!". Или: "Если бы не любил, то..." и так далее. А ты настоящая молодчина!

Приятно было, что он ее хвалит. И жутковато, потому что она несколько раз еле удержалась, чуть не задала этого вопроса, такого, оказывается, да, пожалуй, и правда, - пошлого и унизительного.

Последнего дня, обрезанного на половине отходом поезда, как вовсе и не было, было ожидание, суета, сборы, отметка талончиков, высчитывание оставшихся часов и опять ожидание.

Потом, второпях, Лина побежала, сдала взятые напрокат лежаки, получила обратно паспорта, оставленные в залог, снова сосчитала, сколько до отъезда, и опять ждала, уже томясь ожиданием.

Мелькнуло в последние минуты отъезда лицо Тони, равнодушное, как будто зачерствевшее, Сафарова в непомерно раздувшейся пушистой Лининой кофточке, перехваченной, точно обручем по мягкой бочке, лакированным пояском, - и вот Лина уже в вагоне у окна, на том самом месте, где стоял Щеколдин, а Артур, Улитин, Прягин и две девушки, недавно появившиеся в лагере, топчутся внизу, и все думают: поскорей бы все это кончилось.

Это вовсе не был момент их расставания. Они расстались еще вчера, а сейчас только надо было потерпеть, дожидаясь, пока не отойдет поезд.

И поезд отошел.

На другое утро дедушка волновался, встречая ее на платформе, и, уже отыскав в толпе, ухватив за руки, беспокойно оглядел с головы до ног, чтобы убедиться, что она приехала вся целиком, с руками и ногами.

Он повел ее к выходу под руку, и Лина, успокаивая его, повторяла:

- Все хорошо... Очень хорошо, ну что ты не веришь!

- У тебя вид какой-то, - упрямо приговаривал дедушка, то хмурясь, то радуясь и все еще волнуясь.

- Это потому, что мне хорошо... Миленький, я, кажется, даже счастлива!

- Ой, - упавшим голосом тихо проговорил дедушка, останавливаясь среди движущейся толпы. - Так я и знал! Ну так я и знал!

Все ясно. Все вдруг стало так ясно, что отвернуться от этой ясности хочется, да и позабыть ее к черту насовсем!

Прягин, пожалуй, и пошляк, да то-то и есть самое противное, что именно пошляк оказывается прав.

- Выпутывайся ты, брат, из этой истории, отмежевывайся и отчуждайся подобру-поздорову! Осложнения нависают у тебя над головой, подобно грозовым тучам, ослеп ты, что ли?

Что, кажется, пошлей всех подобных мутных советов из кладезя житейской мудрости!

А когда они оказываются правильными, это уж пошлей самой мудрости!

Итак, Лина увезла с собой (ни больше ни меньше) его паспорт! Случайно. Получив его на прокатном пункте из залога. Хорошо, случайно. Но в Москве-то она, конечно, заметила, что оставила человека без паспорта? Адрес в паспорте весьма отчетливо виден. Не сразу собралась? Ну, может быть, надеялась встретиться?

Прошли почти три недели командировки в Минске. Прошел месяц в Москве, почти месяц, и все стало ясно.

- Неужели ты все еще не понимаешь? - пожимал плечами Прягин.

Но он уже понимал. Сами собой всплывали, вспоминались слова, не замеченные прежде и теперь вдруг приобретшие совсем новое, странное, отвратительное значение. Когда уже знаешь, что человек тебя обманул, хитрил с тобой, и вспоминаешь потом - до чего все по-новому открывается! Почему она тогда вдруг замолчала? Смутилась? А как она вильнула в разговоре, когда он подошел к тому, как она ходила на прокатный пункт за паспортами! Она задумала, задумала это заранее.

И ничего подобного, она вовсе не смутилась, хуже, она совершенно спокойно его обводила, как хотела. Тьфу, целовала его, а сама-то знала, что паспорт у нее припрятан... Но чего она этим добиться надеется?.. Прягин знал случаи, когда это кое-кому очень даже пригодилось...

Чем нежнее, теплее было воспоминание, тем отвратительней оно теперь казалось, просто до ожесточения доводило - хотелось стукнуть по столу кулаком и, стиснув зубы, выругаться.

Возвращаясь домой с работы, он сразу же спрашивал, не приносили ли ценного письма. Нет? Отлично, я так и знал! И криво, брезгливо усмехался, чувствуя себя глубоко оскорбленным вторжением в его жизнь какой-то обывательской пошлости, мещанской грязцы...

Жить без паспорта можно очень долго. Но не бесконечно - впереди уже брезжила новая командировка. И вдруг Артуру самому стало смешно и даже противно: что это он топчется, точно через порог переступить боится? И чего? Когда все и так ясно.

Он долго шел вдоль новой, не обжитой еще и от этого такой голой улицы, отсчитывая путаные номера домов и корпусов, и наконец нашел, поднялся на лифте и остановился перед дверью квартиры. Слышно было, как внутри что-то шаркает. За этой дверью живет Лина. Она сейчас откроет дверь, сказал он себе, только у идиота может биться сердце от этой мысли. Надо помнить одно: добыть обратно паспорт. Но не с первого же слова открыть цель прихода!

Старик с половой щеткой в руке открыл дверь, и они уставились друг на друга. Артур позвонить не успел, упустил момент.

- Лина дома? - Чтоб не дать времени старику что-нибудь придумать, он спросил быстро и громко и заметил сразу, как замялся старик.

- Нет, ее нету... - ненаходчиво, да и не сразу придумал, что ответить, старик.

Врет. Похоже, старичок тоже, скорей всего, в курсе насчет паспорта, отметил Артур. Не беда, попробуем... И бодро улыбнулся:

- Ну неважно, что ее нету, я по делу, она вам не говорила?

Старик долго смотрел, моргал и вдруг грустно сказал:

- Нет, ничего не говорила, - и опять, взявшись за щетку, начал подметать пол очень медленными и короткими взмахами.

"Это уж на нахальство похоже", - подумал Артур и развязно прислонился плечом к косяку, мешая затворить дверь, - он этого именно и ожидал от старика.

- Тут, папаша, дело такое получилось. Не совсем ладное... - Он с удивлением услышал, что говорит чужим тоном и чужими словами, как следует говорить с такими себе на уме старичками. - Лина нечаянно прихватила у меня один документик. Ей-то ни к чему, а мне как раз понадобился.

Старик изобразил недоумение, довольно неестественно, правда, но подметать перестал и опять повторил, что она ничего не говорила.

Наконец он впустил его в комнату. Артур увидел через открытые двери, что Лины ни в кухне, ни в маленькой комнатке нет. В большой комнате ему пришлось сесть у круглого обеденного стола. Старик сел рядом и щетку зачем-то притащил с собой из прихожей и тоже прислонил ручкой к столу. "Что он думает: драться я с ним буду, что ли?"

- Не говорила?.. Ну это не беда, папаша! Позабыла, а?

- Она могла позабыть, - согласился старик, поглаживая ручку своей ненаглядной щетки.

- Вот-вот, и я говорю! - с панибратским оживлением воскликнул Артур. Давайте найдем какой-нибудь выход из положения. Вы посмотрите у нее, может быть, в ящике прямо сверху где-нибудь лежит. Это знаете ли, паспорт, такая случайность нелепая. Меня зовут Артур, она ничего не говорила? Артур, ничего не попишешь! И не то чтобы я из Антона переделал, а прямо так в паспорте стоит!

- Артур?.. Артур... Говорила. Да, действительно. Так вы Артур?..

Ни восторга, ни раздражения в его голосе. Точно ему напомнили имя дальнего родственника, который помер до революции где-нибудь в провинции.

"А не придурковат ли старик? - вдруг весело мелькнуло в голове Артура. - Может быть, тут нужно попроще?"

Но старик вдруг заговорил, точно стряхнул с себя всю сонливость и невнятность:

- Вы говорите, паспорт? Откуда же у нее мог вдруг оказаться чужой паспорт?

Артур объяснил, но получилось нескладно, и старик сразу не заметил.

- Помилуйте, но если вы там брали напрокат какие-то вещи, ведь это было очень давно. Почему же вы до сих пор не спохватились?