Веселый мудрец. Юмористические повести - Страница 61

Теперь только двое, не считая' пса, шагали по дороге, Митикэ поскреб в затылке, посмотрел на Фэникэ,

Фэникэ, в свою очередь, поглядел на Тимофтэ и вихрастого мужичка-бедолагу, пожал плечами.

Потом оба брата взглянули на моша Илие, Копач ободряюще подмигнул им.

Митикэ задумался на мгновение. Затем, наклонившись к уху Цопы, зашептал:

— Ваше благородие, как бы неприятности не получилось для вас.

— Ты это о чем? — пробормотал Цопа.

— Да вот про этого, вихрастого, — продолжал Митикэ. — Ведь вы его арестовали неправильно.

— Ты почем знаешь, музыкант? — зло прошептал Цопа. — Он — беглый, ясно? Из полка сбежал. Дезертир!

— Так того дезертира я сам видел, — тихо сказал Митикэ. — Это ж брат его, а сам он тут ни при чем. Двойняшки они!

— Приведу в город, пусть там и разбираются, — отмахнулся Цопа.

— А ежели он невинный человек? Я, скажет, говорил про брата, а меня не слушали? Господин офицер, может, вами тогда недоволен будет?

— Так мне отпустить его, что ли? — Цопа тупо поглядел на шагающего рядом вихрастого мужичка. — Тоже мне советчик!

— Нужно сделать так, — продолжал Митикэ, — чтоб он на вас не жаловался. Пусть говорит о брате, об ошибке, а вас хвалит. Дескать, его благородие хороший человек, заботился, как отец родной.

— А я, что ж, для вас не как отец родной? — обиделся Цопа. — Я уж душой и сердцем…

— Вы бы этого брата посадили на каруцу, — подсказал Митикэ. — Все ж таки неудобно — невинный человек…

— Эй ты, бедолага, — приказал Цопа вихрастому мужичку, — лезь сюда. Ты маленький, весу в тебе мало… Садись!

Теперь один калачник Тимофтэ уныло шагал по пыльной дороге следом за каруцей.

— Неудобно, ваше благородие, — снова зашептал Митикэ. — Мы все едем, а он один пешью идет.

— Не велика птица, — усмехнулся Цопа.

— Как бы он вам неприятности не учинил, — продолжал Митикэ. — Возьмет господину офицеру и жалобу выскажет: так, мол, и так, все ехали в каруце, а я один сзади пылил. А? Может, господину офицеру это не по душе придется? Спросит, почему все ехали, а один шел? И вообще, на чем ехали? Откуда каруцу взяли? Может, взятки были или подкуп со стороны тех, кто на каруце ехал? Ох, ваше благородие, посадите вы его тоже. И присматривать легче — все вместе,

— Ты, пекарь-мекарь! — сказал Цопа. — Не умеешь ходить, не берись — пыль от тебя одна. Садись сюда, живо! А вы подвиньтесь, кому говорю?

Тимофтэ не заставил себя упрашивать, вскочил на каруцу.

Возница оглянулся, усмехнулся, вытянул волов кнутом.

Каруца покатила быстрее.

— Животное, что ж, двужильное, что ли? — мрачно сказал «кормовой» полицейский. — Как люди — так в каруцу, а как собака — так пес с ней? Иди сюда, генеральчик мой, иди…

Он соскочил на дорогу, схватил в охапку пса, посадил его на каруцу, на свое место. Потом долго бежал рядом, придерживая саблю, выискивая, куда бы сесть самому.

Волы, подгоняемые возницей, трусили мелкой рысцой.

Полицейский взмок. Наконец, улучив момент, когда пес переменил позу, подвинулся, плюхнулся на освободившееся место.

Солнце пригревало все сильнее. Казалось, каруца стоит на месте — все та же пыль сзади, все те же далекие курганы сбоку, все та же выгоревшая степь впереди.

В каруце все задремали. Сладко похрапывал Бэрдыхан. Голова возницы почти касалась колен. Сквозь дрему, словно спохватившись, стукал время от времени по бочонку бондарь. Казалось, и волы дремлют на ходу.

Так миновали однокрылую мельницу, перекресток, где три узкие степные дороги впадали в одну.

Первым проснулся Бэрдыхан. Ему приснилось, что он сидит в своей хате и жена подносит ему сразу трех жареных поросят. А он отпихивает ногой четвертого, живого, который сам просится в печку. Бэрдыхан ловко ударил его по пятачку, поросенок грозно крикнул:

«Ах, чтоб тебе!»

Бэрдыхан открыл глаза: Цопа, держась за бок, злобно глядел на него.

— Ты что? — спросил Цопа. — Покушение делаешь на конвойного? Мало того, что ты двоих в Бужоре изувечил, а?

— Ваше благородие, простите великодушно! — запыхтел толстяк. — Я ж во сне, я же думал — поросенок…

— Поросенок?! — закричал Цопа так громко, что волы встрепенулись и зашагали быстрее. — Да я тебя… — Но тут старшой замолчал и спросил уже другим тоном: — А какой поросенок? Жареный или холодненький?

— И жареные тоже были, — глотая слюнки, вздохнул Бэрдыхан.

— Есть хочется, — сказал Цопа.

— Так все же поели вчера. — Бэрдыхан взглянул на дремлющего возницу, на братьев Чорбэ. — Приволокли этим живоглотам мой припас… А теперь вот хоть пыль жуй. Я им этот припас припомню, когда осенью рассчитываться буду!

— Мы ж так не доедем. — Цопа взглянул на свои бочонки, на пса, положившего голову на колени полицейского, на мирно спящих братьев Чорбэ, на моша Илие, на арестантов. — Нужно остановиться и осмотреть все мешки. Может, там что съестное отыщется.

— Стой! — шлепнул возницу по плечу Бэрдыхан. Волы охотно остановились.

Все проснулись, зашевелились.

— Поесть бы, — мечтательно сказал Фэникэ.

— У кого что имеется съестного? — грозно спросил Цопа, положив руку на рукоятку сабли. — У тебя что в мешке? — спросил он у Митикэ.

— Разве, пока я спал, меня арестовали? — удивился Митикэ. — И я должен показывать вам свои вещи?

— Раз ты едешь с нами. — сказал Бэрдыхан, — значит, должен делать то же, что все… У этих Чорбэ наверняка еда есть! — обратился он к Цопе. — Боятся свои мешки показать!

— Соседская курица всегда несет яйца крупнее, — усмехнулся Фэникэ. — Всегда кажется, что у соседа добра больше.

— Не хватало еще мне иметь таких соседей, как вы! — пробурчал Бэрдыхан.

— Кто ругает соседей, сам себя ругает, — сказал мош Илие. — Мешков наших, если их Бэрдыхан целиком проглотит, не хватит ему на закуску. Так-то, человече… Мешками сыт не будешь.

— Эх, поросятинки бы! — вздохнул Бэрдыхан. — Или курятинки. Кажется, увидел бы курятник — залез бы в него!

— Но но… — произнес Цопа, — это кража.

— Вы помните, — сказал Митикэ, — как Тындалэ и Пэкалэ залезли в курятник? Хозяин услышал шум, схватил ружье, прибежал, кричит: «Кто там? Стрелять буду!» А Тындалэ отвечает: — «Не нужно стрелять! Здесь никого нет. Только мы — курица и петух!..»

— Замолчи ты, — отмахнулся Цопа. — А есть нужно. Человек должен есть каждый день.

— Говорят, что так, — усмехнулся Митикэ. — Как вы думаете, мош Илие?

— Должен-то должен, но не всегда получается, — ответил мош Илие.

— Хоть бы раз в два дня. — сказал вихрастый мужичок-бедолага.

— Поедем или стоять будем? — спросил возница. — А то волов тоже нужно кормить. Пусть попасутся.

— Волы будут сыты, а мы голодны! — Цопа стукнул кулаком по бочонку. — Так я их зарежу и зажарю!

— Еда будет! — закричал Митикэ. — Вон пыль стоит на дороге. Обоз едет!

— Держи карман шире! Дадут они нам еды на всех, как же! — усмехнулся Цопа.

— Вы только нам не мешайте, ваше благородие, — сказал Митикэ. — Смотрите, чтобы ваше вино не прокисло — оно нам еще понадобится.

— Э-эй, на вино не надейся! — одной рукой обнял бочонок Цопа. — Хватит на дармовщинку проезжаться! Есть мы будем общее, а вино пить мое? Нашли дурня!

— Тут, вон под тем дубом, колодец есть, — сказал мош Илие. — Если не высох…

Проехали еще немного и остановились в тени одинокого дуба.

— Вот здесь! — сказал мош Илие, показывая посохом в сторону небольших кустиков.

Действительно, возле кустиков трава была сочней, словно степное солнце ее не палило. А раздвинув кусты, Митикэ, Фэникэ и возница увидели колодец, на дне которого поблескивала вода.

Возница тотчас же бросился распрягать волов и пустил их пастись на траву возле кустов.

Катившееся по дороге облако пыли тем временем значительно приблизилось. Стал отчетливо виден передний воз.

Возле дуба с колодцем обоз остановился.

Когда схлынула пыль, стали видны все десять возов, груженных большими бочками.