Веселые солдатские истории - Страница 7

Старший лейтенант внимательно прочёл письмо, повертел его в руках, задумчиво посмотрел сначала в окно, на солдат, игравших в волейбол, а потом уже — на Сорокина.

— Ах, Сорокин, Сорокин, — сказал он и вздохнул. Удивительно, но почему-то и ему, видно, очень нравилось произносить эту фамилию. Только делал он это не так, как старшина — без раскатистого старшинского «р», а с нажимом на «о».

— Ах, Сорокин, Сорокин, — повторил он, — ну что мне с вами делать? Разве вы заслуживаете внеочередного увольнения, сами посудите?

Сорокин скромно промолчал.

— Старшина на вас жалуется, командир взвода вами недоволен…

Сорокин продолжал молчать. По тону, по выражению лица старшего лейтенанта он уже чувствовал, что дело идёт на лад. Дадут ему увольнение. Не могут не дать, раз такой исключительный случай.

— Вот видите, как получается… — сказал старший лейтенант и опять посмотрел в окно. — А мать на вас надеется. Нелегко ей приходится, а вы…

«И что ей вздумалось ехать именно сейчас, — тоскливо размышлял Сорокин, — да ещё Валерку везти… Одни неприятности из-за этого. Хоть бы меня раньше спросила, так нет же… И что вздумалось!..»

Впрочем, конечно же, он сам был виноват. Только не хотел сейчас вспоминать об этом. Напиши он, что дела в армии идут у него совсем не так уж блестяще, и дисциплина у него, как любит говорить старшина, «хромает на обе ноги», и с командирами он не очень ладит, напиши он всё, может быть, тогда бы и не пришла матери в голову мысль везти сюда Валерку «приструнивать». Так ведь не писал. Напишет: «Служба идёт нормально, всё в порядке, жив, здоров, того и вам желаю». А однажды ночью, в караульном помещении, скучно было, длинное письмо настрочил и так там разошёлся — мол, чуть ли не к Ноябрьским в отпуск ждите. И что его тогда дёрнуло? Другие пишут. Вот и ему захотелось. Ночь, темно. Скоро на пост заступать. Дождь моросит. Два часа стой один в темноте. Карауль боевую технику. Да и то сказать — разве плохим солдатам доверят охранять боевую технику? Ясно, не доверят. А ему, Сорокину, доверяют. Вот от этих мыслей он, наверно, и расчувствовался тогда в караульном помещении…

— Ладно, — сказал замполит и легонько хлопнул по столу ладонью. — Но чтобы всё было без нарушений, без малейших, ясно?

— Так точно! — радостно сказал Сорокин.

Он даже и сам уже не знал, чему он обрадовался в эту минуту больше: тому ли, что разрешение получено и всё уладилось, или тому, что закончился этот неприятный для него разговор. Он чётко повернулся, вышел за дверь канцелярии и только тут спохватился, что обрадовался слишком рано: самая неприятная часть разговора ещё оставалась впереди.

Ничего не поделаешь, пришлось возвращаться.

— Ну, что ещё у вас, Сорокин? — удивлённо взглянул на него замполит.

— Товарищ старший лейтенант… Я хотел… хотел… Я…

— Ах, Сорокин, Сорокин, — опять с удовольствием выговаривая его фамилию, сказал замполит, — если бы вы были так же нерешительны, когда препираетесь с командирами… Так что же вы хотели?..

— Я хотел попросить вас, хотел, чтобы вы… — Сорокин опять замолчал и потом выпалил одним залпом: — Ну, в общем, не рассказывайте обо мне матери…

— Ага! Понятно! — сказал старший лейтенант Кудрявцев. — Вообще-то раньше об этом надо было думать… Разве я не прав? А, Сорокин?

Конечно, он был прав, ничего не скажешь. Но, как это часто бывает, когда человек, твой собеседник, укоряющий тебя, прав, тебе особенно не терпится возразить ему, тебя так и тянет вступить в спор.

Сорокин едва сдержался. И промолчал. Только вздохнул.

— Ну что ж, посмотрим. Это будет зависеть и от вас, — несколько загадочно сказал старший лейтенант. — А сейчас идите. Всё.

3. „Вы не смотрите, что он такой тихий…“

Бывают же всё-таки в жизни поразительные неожиданности!

Ещё накануне вечером, когда он старательно отглаживал обмундирование и заранее до зеркального блеска надраивал сапоги, думал ли Сорокин, что на другое утро он покатит на вокзал на командирском газике?! А рядом с ним будет сидеть торжественный замполит — торжественный и одновременно весёлый.

Честное слово, всё поразило Сорокина ничуть не меньше, чем если бы он, и правда, увидел на перроне полковой оркестр.

— Ты только не зазнавайся, Сорокин, — смеясь, сказал ему старший лейтенант Кудрявцев. — Это не ради тебя делается, это ради твоей матери делается… Понял?

Но Сорокин как следует не расслышал этих слов, потому что всё ещё не пришёл в себя от удивления.

Он бы удивился ещё больше, если бы мог увидеть в этот момент своего брата, Сорокина-младшего, человека десяти лет. Потому что Валерка Сорокин в этот момент стоял в коридоре вагона и с воодушевлением рассказывал проводнику, на каком замечательном военном автомобиле приедет встречать его старший брат.

Так газик с Сорокиным-старшим стремительно мчался по шоссе к вокзалу, и к тому же вокзалу по стальным рельсам так же стремительно летел скорый поезд с Сорокиным-младшим. Мгновение торжественной встречи всё приближалось.

И встреча действительно получилась торжественной — лучше не придумаешь!

«Здравия желаю…», «Здравствуй, сыночек…», «Здорово, Валерка…», «Привет, привет!». Всё перемешалось: объятия, поцелуи, крепкие рукопожатия.

И многие пассажиры смотрели на них из окон скорого поезда и улыбались.

Мать Сорокиных совсем растрогалась, а самым спокойным, конечно, оставался Валерка, ведь он с самого начала нисколько не сомневался, что встреча будет такой торжественной.

Потом тот же весёлый газик вёз их в военный городок.

— Смотри, смотри! — говорил Сорокин-старший.

На фоне голубого неба уже видны были причудливые очертания антенн радиолокаторов, навстречу им по обочине катил тяжёлый гусеничный тягач, а слева со стрельбища едва доносились хлопки выстрелов.

Кажется, сто раз, не меньше, видел и слышал всё это Сорокин-старший, кажется, сто раз, не меньше, проходил и проезжал он по этой дороге, но сейчас он внезапно испытал какое-то новое для себя чувство, словно сам был командиром и хозяином всей этой могучей техники. Словно показывал младшему брату свои владения.

— Что? Интересно? — сказал Валерке старший лейтенант Кудрявцев. — Только запомни крепко-накрепко: здесь повсюду часовые. С нарушителями они не церемонятся.

— Стреляют? — спросил Сорокин-младший.

— Бывает, и стреляют, — сказал замполит.

— Вы не говорите так при нём, — сказала мама Сорокиных, — а то ему обязательно захочется проверить…

Конечно, она сказала это в шутку, но лучше бы, лучше бы она совсем не говорила этого!

Тем временем они въехали в военный городок.

Замполит пригласил их в специальную комнату для приезжающих, и там они чинно расселись все четверо и заговорили о том, о чём, наверно, говорят все люди в первые минуты после встречи.

— Ну, как доехали? — спрашивал старший лейтенант Кудрявцев.

— Спасибо, хорошо, — отвечала мама братьев Сорокиных. — А у вас здесь, я вижу, совсем тепло, лето настоящее, — говорила мама Сорокиных.

— Да, тепло, — отвечал старший лейтенант Кудрявцев, — а у вас какая погода?..

— Трудновато вам, наверно, с ними приходится, — уже несколько позже говорила мама Сорокиных. — Тут с двумя и то намаешься, а у вас их вон сколько!..

— Да, всякое бывает. Но ничего — управляемся, — скромно отвечал старший лейтенант Кудрявцев.

Пока шёл этот разговор, Сорокин-старший помалкивал, только время от времени улыбался, но в разговор не вступал, не вмешивался. Что же касается Сорокина-младшего, так тот в своём новеньком костюмчике, с аккуратной чёлочкой на лбу выглядел совсем как воспитанный, застенчивый, интеллигентный мальчик, пришедший на день рождения к своей бабушке. Он даже не шевелился, даже стул под ним не скрипнул ни разу.

— Ну, а мой-то как служит? — спросила наконец мать Сорокиных.

— Ничего, — хитровато улыбаясь, ответил замполит, — я думаю, он сам лучше расскажет…