Веселые каникулы мажора (СИ) - Страница 2

Она смеётся, и становится очень странной. Даже не хочется отворачиваться от неё.

Сразу разворачиваю вторую, а третью машинально протягиваю, чтобы она ещё посмеялась.

Генке, кажется, тоже нравится, и он дарит ей свою любимую, где на фантике нарисованы медведи в лесу.

— Хватит ей, — убираю руку друга.

Почему-то не хочу, чтобы она у него брала сладость.

— Зубы испортит, — добавляю со знанием дела.

Мне на прошлой неделе дед выдернул передний. Хотя было неожиданно, но не больно.

— Ты прав. Потом съем, — Крокодил прячет последнюю конфету в карман. — Давай мы тебя покачаем?

Раскачиваем с двух сторон гамак, слушая, как мелкая хохочет. Она так заразительно смеётся, что и нас тянет улыбаться.

Но потом девчонки выбираются к нам, и зовут на улицу, играть в прятки.

Играть хочется, но не с мелкой же!

Высаживаем её и ведем обратно.

— Беги к своей бабушке, — Генка вот не может просто так уйти. — Только не свались.

Я уже у калитки стою и ногой топаю в нетерпении. Надо же успеть спрятаться, пока лучшие места не заняли!

— Раз, два — голова,

Три, четыре — прицепили,

Пять, шесть — сено везть,

Семь, восемь — сено косим,

Девять, десять — царь велел его повесить,

Одиннадцать, двенадцать — на улице бранятся,

А тебе водить оставаться.

Наташка куксится, когда ей выпадает роль воды. Мы же разбегаемся, и я уже удачно лезу на старый клён, чтобы укрыться, как нашу игру нарушает бабушкин возмущенный крик:

— Аааандрееееей!!!

* Исп. — ВИА Ялла «Учкудук, три колодца»

Вместо тепла — зелень стекла

Вместо огня — дым

Из сетки календаря выхвачен день

Красное солнце сгорает дотла

День догорает с ним

На пылающий город падает тень

Перемен требуют наши сердца

Перемен требуют наши глаза

В нашем смехе и в наших слезах, и в пульсации вен

Перемен, мы ждём перемен

© «Кино» — «Перемен»

— Андрей, быстро убирай игрушки, сейчас Шура Васеньку приведёт.

Хмурюсь, но послушно сгребаю в ящик разложенные по столу богатства. Металлический конструктор — подарок родителей на отличное окончание второго класса — с громким звоном ухает вниз и задвигается под кровать.

— Опять с ней сидеть?

Мелкую Ваську с рыжими волосами я терпеть не могу. С тех пор, как мне влетело в день рождения за то, что накормил её сладким, старательно обхожу внучку бабы Шуры стороной.

Но иногда приходится уступить. Хорошо, что такое бывает редко.

Обычно бабушка просит Наташку, а ей с подружками интересно возиться с мелкотой. Они то наряжают, как куклу, то косички плетут.

Сегодня же моя бабушка с баб Шурой везут Наташку в город к зубному врачу, а нас с дедом, значит, оставляют на хозяйстве.

Дедушке Васьки тоже надо в город, вот и поедут вместе.

— Не пыхти, — дед ласково ерошит волосы, на что я сердито сбрасываю его руку. — Что, думаешь, не сладим с одной девчонкой?

С любой другой — да, но это не девочка, это настоящий дьявол с милым личиком.

Думаю, надо позвать на помощь Генку, как всегда.

Он обычно придумывает игры, чтобы Вася не ревела и никуда не совала любопытный нос.

— Я до Крокодила добегу, — сообщаю, и сразу стартую к другу.

Застаю его играющим в песочнице с младшими братьями. Зову к нам, но он мотает головой:

— Мать наказала, со двора, сказала, ни ногой.

Хочу уже спросить, за что так сурово, но Генкина бабка поднимает крик. Приходится бежать обратно ни с чем.

— Дед, не спи, — стучу дедушку по колену, заметив, как он начинает дремать. — Мелкая где?

Сам я по поручению таскал воду, чтобы полить грядки.

Прудка у нас за баней, приходится проделать по пятьдесят два шага в одну сторону и другую. Сто четыре, в общем. А надо для полива двенадцать ведёр.

Я обычно с радостью бегу помогать, но сегодня на редкость душно.

— Не сплю, не сплю, Андрюш. А Васенька рисует у нас. — Дедушка поворачивает голову и спрашивает у двери в маленькую спальню: — Рисуешь, кото́к?

— Рисую, дедушка.

— Ну давай, давай, играй тихонько.

Дед берет газету и начинает, зевая, её разворачивать, а я заглядываю в комнату.

На разобранном диване, где я сплю, на животе лежит Вася и рисует.

Ручкой.

На простыне.

— Ты… Ты что же делаешь?

Кричу, понимая, что нас с дедом бабуля не похвалит точно.

— Солнышко делаю, — радостно улыбается рыжая мелюзга. — Только вот там не достаю.

Она с таким сожалением это говорит, что я невольно начинаю отвечать улыбкой, но она тут же гаснет.

— А ну брысь отсюда!

Кричу, пугая деда.

Он, охая, смотрит на художества, но не наказывает Васю, хотя следовало бы.

Ругаю её я, посадив перед домом на лавку. Выговариваю, что плохо портить чужие вещи.

— Я хотела красиво, — малявка кривит губы, как будто начнет реветь.

— Красиво можно нарисовать на бумаге и повесить на стенку, а не пачкать постель!

— Я же… Я же… Я же тебе красиво делала, — сначала тихие всхлипы, а потом и рёв прорывается сквозь слова.

Теряюсь тут же, потому что успокаивать не умею. Конфету ей не дашь, а на просьбы перестать она не реагирует.

Дедушка, услышав шум, выскакивает с ворохом белья в руках.

— Ох, ты ж ети-мать… Ну, покачай её что ли⁈

Покачать это хорошая идея. Тяну за собой, всю в слезах усаживаю на сиденье и начинаю раскачивать.

Васька рыдать перестаёт, но слезы ещё катятся по щекам. Мелкие такие, как бисер, которым бабушка вышивает подушки.

— Хватит ныть, тебя никто не наказал!

Упускаю слово «пока», потому что надругательства над простынкой бабушка не перенесёт. Мне иногда кажется, что она очень любит эти тряпки со странной надписью «минздрав».

Раскачиваю сильнее, сердито хмурю брови. Василиса плакать перестает, теперь просто покрикивая и дергая ногами, чтобы, наверное, помочь мне.

Через пару минут мы вместе хохочем, когда девчонка визжит на особо высоком вираже, но веселье длится недолго, как и всегда с рыжей.

Она падает.

Улетает вперед и попадает коленками на насыпанный песок, стесывая их до крови.

Мысленно уже подставляю задницу под ремень, но она не кричит, как ожидаю. Сидит и глотает свои мелкие слезки молча.

А я ползаю рядом и ищу листья подорожника.

Найдя, плюю на темную сторону, и прикладываю к ранкам.

Из одной особо сильно идёт кровь, которую я вытираю снятой с себя футболкой.

— Не плачь, слышишь? Сейчас пройдёт.

Наклоняюсь и дую на круглые коленки, как всегда делает мама, если я ранюсь.

А потом и вовсе зачем-то целую около самой глубокой царапины.

— Вот увидишь, теперь точно пройдёт!

Ближе к вечеру, когда Ваську, отмытую и накормленную, забирают домой, бабушка рассказывает про поездку, достает из сумки гостинцы.

Для меня у неё припасена халва в круглой банке, и я не знаю, чему больше радуюсь: начинке или тому, что потом жестянку можно использовать под червей, когда пойдем на рыбалку.

— А вы чем занимались? Как справились?

Сначала рассказываю я, потом дедушка. Оба оттягиваем признание про разрисованное белье, хотя вот моей вины нет! Он не досмотрел, а я вообще воду таскал!

— Пойдем, покажу, — решается дед.

Простынка в бане замочена в тазу, но бабушка все равно ругается. В открытое окно доносится рассерженный голос:

— Аааандреееей!

* Исп. — Виктор Цой «Хочу перемен»

Круговая порука мажет, как копоть.

Я беру чью-то руку, а чувствую локоть.

Я ищу глаза, а чувствую взгляд,