Весь Кир Булычев в одном томе (СИ) - Страница 4003

— Странно, — сказал Адамец. — Я никогда не читаю фантастику. Если кто-то пишет лучше меня, таких немного, но пока еще есть — например, Стругацкие или Филип Дик, — я расстраиваюсь от того, что они коптят небо. А к остальным испытываю презрение.

— А вам не приходило в голову избавиться от Стругацких?

— Как?

— Убить их. Нанять киллера и убить.

Только не подумайте, что я навязывался на работу к жертве. Мне было интересно, как тикает этот грязнуля.

— Вы псих какой-то, — искренне ответил Адамец. — Зачем убивать, они не Моцарты, а я не Сальери. У фантастов проще, чем у композиторов. Требования ниже.

Он расхохотался, показывая желтые зубы. Нет, он мне не нравился. Но убивать его мне не хотелось.

— Я не знаю, что вы написали, — сказал я.

— Для широкой публики я еще терра инкогнита. Но специалисты меня знают, — сказал Адамец. — Недаром пригласили. И знаете — за их счет. У меня бы и денег не нашлось на самолет. А они бесплатно пригласили.

Он искренне радовался.

— Это ваш первый успех? — спросил я.

— Вы что, мою фамилию не слышали?

— А как ваша фамилия?

— Учтите, — ответил Адамец, — в гостинице все звуки распространяются, как в банке с огурцами. Вы сегодня за завтраком спросили у Ливии, живу ли я в гостинице. Если бы я был подозрителен, то убежал бы от вас.

Я совершил непростительную ошибку. Попался как мальчишка.

— Простите, — я изобразил смущение, — мне сказали, что вы здесь будете.

Сейчас он спросит, почему я спрашивал… Но что-то его остановило.

Иначе мне бы пришлось принимать меры здесь, а это почти невозможно.

— Допускаю, — сказал он, — что вам попался весенний «Искатель», там моя повесть…

Он сделал паузу, давая мне возможность произнести название, но я, естественно, промолчал.

Когда пауза стала невыносимой, он с сожалением произнес:

— «Второй рассвет».

— Правильно, — согласился я.

Мы пошли дальше примиренные.

— Ее выдвигали на «Странника», но там своя мафия, — вздохнул Адамец. — Лучше бы не выдвигали.

— А у вас с собой этой повести нет?

Мы повернули направо, к собору, густая тень от каштанов прикрывала скамейки, на них сидели старички и дремали совсем по-московски.

— Вы что, читать ее будете?

— С удовольствием.

— Чепуха какая-то… у меня случайно с собой есть номер «Искателя». В самом деле случайно. Возьмете? Только до завтра.

— Мне хватит времени.

Если вы решили стать киллером, то предупреждаю — в нашем ремесле нет ничего вреднее, как знакомство с объектом. Из коровы, которую требуется зарезать, он превращается в человека. И в сердце киллера поселяется жалость. Впрочем, я не знаю, чтобы кто-нибудь из нас отказался от работы. Работа — это святое.

Мы перешли открытое раскаленное место, ветер уже стих, у разноцветных пастельных домиков торговали цветами.

— Вы знаете, что одна сторона бульвара называется Зимней улицей, а другая, вот эта, — Летней? — сказал я.

— Не может быть!

— Честное слово! — Я понял, что он еще совсем молод, ему, наверное, и тридцати нет.

Перед боковым входом в оперу, там, где золотыми буквами выложено «ресторация», висела матерчатая вывеска «Паркон-92», около нее в тени расположились фэны, которых мой спутник не выносил. Большей частью они были вполне похожи на людей, которые отличаются от прочих обывателей тем, что имеют определенную цель в жизни — ведь любовь к фантастике — это цель.

Адамеца встретили как знакомого. Некоторые заготовили журнал с его повестью. Оказывается, ее уже успели перевести на чешский и издать в Праге. А мой заказчик сейчас сидит за письменным столом и не знает, куда приткнуть такую же повесть, только что завершенную рукой мастера.

Никто не спросил, как меня зовут и каким образом я сюда проник. Так что даже не пришлось лгать. Я старался не приближаться к Адамецу, чтобы в памяти участников Паркона я никак с ним не был связан. Кроме меня, здесь оказались два или три украинца, больше компатриотов я не обнаружил и не искал.

В перерыве между скучными и непонятными, так как произносились по-чешски, речами о достижениях фантастики я взял высокий бокал пива «Жаждущий монах» и присел к столику, где в одиночестве томился Адамец.

— Как вы относитесь к Заказчику? — спросил я.

Имени его я не упоминаю, не знаю уж почему. Но раз не назвал его с самого начала, сохраню тайну.

— Он был мастером, — сказал Адамец. — Я на его штуках учился. Мне даже кажется порой, что мы с ним похожи. И в то же время я его не люблю. Знаете, у меня бывает ощущение, что он мне мешает. Я хочу что-то сделать, а он кричит из-за угла: стой, это мое! Какого черта он лезет со своими вышедшими из моды идеями? Впрочем, я, наверное, ему завидую. Перед ним все двери открыты, в любом издательстве, а я куда ни приду — у нас нет свободных мест, люкс занят Булгаковым, а номер с одинарной кроватью — вашим другом.

Ничего, хотел сказать я, через шесть лет все переменится. Уже заказчик будет безумствовать. Но сказать этого я не мог — ведь я здесь для того, чтобы этого не случилось.

Он вернулся в зал, а я пошел гулять. На Летней улице стояло несколько киосков с цветами — сколько же жителей должно быть здесь, сколько юбилеев, чтобы разобрать это количество роз и хризантем! Мне нравился этнический тип словаков — у них, как правило, птичьи лица. Нос невелик, как у коршуна или сокола, но с горбинкой и часто высокой переносицей. Нос для очков. Народ они здоровый — еще бы, вокруг, куда ни глянь, лесистые отроги гор, хрустальный воздух и хрустальная вода. И это в самом центре Европы!

Я подстерег Адамеца на веранде — как чувствовал, что он придет сюда теплым вечером.

— Я так и думал, что вас здесь застану, — сказал он. — Странно, но меня к вам тянет. Вы не раздумали еще прочесть мою повесть?

— Нет, что вы, присаживайтесь.

— Тогда можете зайти ко мне. У меня здесь с собой публикация в «Искателе» и продолжение. Я задумал роман из трех частей. Первую часть уже опубликовал, вторая здесь в рукописи, я ее как раз привожу в порядок, а третью задумал.

Официант с птичьим хищным носом, что дисгармонировало с широким мягким лицом и почти белыми волосами, принес нам по кружке «Монаха». На волейбольной площадке под верандой гулко ударяли по мячу, и женский голос разочарованно вскрикивал при неудачах. Ровно шумела горная речка.

Я сидел, чуть отодвинувшись от стола, мой собеседник вспотел, и от него несло потом. Если бы не это, я мог его пожалеть. Мне хотелось позвонить домой и узнать, как дела у мамы, — ее операция дорого стоила и смерть молодого фантаста должна была оплатить еще несколько лет ее жизни. Моя мама — достойная женщина.

Он говорил мне, что станет знаменитым писателем и тогда Заказчик будет вынужден признать это. Где-то Заказчик уже успел обидеть Адамеца. Я видел, что они роковым образом связаны и один должен уступить дорогу. Это случится — с моей помощью или без нее, но обязательно случится.

Я был лишь орудием судьбы.

Ах, как приятно уговорить себя!

— Что любопытно, — сказал Адамец, громко отхлебывая пиво. (В пиве он не разбирался — просто ему было жарко и пиво было приятнее лимонада.) — У него был рассказ, очень близкий по сюжету. Мне он попался, как раз когда я заканчивал повесть. Мне стало странно — почему наши головы работают так схоже. Но я знал, что смог увидеть все лучше и глубже его. Вот прочтете и все поймете.

— Но я не читал его книги.

— Не тратьте времени. Это все пустое. Он — пригорок для велосипеда, а я уже гора. И пускай они называют меня постмодернистом. Они просто не знают слова для настоящего таланта и не могут признать, насколько я их выше. Ну, вы пойдете ко мне за рукописью?

В номере он вдруг усомнился, давать ли мне рукопись. Первую часть, в журнале, отдал легко, а рукопись…

Потом сказал:

— Прочтете журнал, если захочется, попросите. Добро?

Мерзавец! Он мне не доверял.

— К сожалению, — сказал я, — мне придется вас убить.