Вертоград Златословный - Страница 103
Изменить размер шрифта:
Скоморошина
Шерешир-да-шерешир, да-шерешир-резана.
Полюбила Кончаковна да и вышла замуж.
Апокриф
Как прошла по городу по Мурому
Весть, что появилась змея лютая,
Из Мещерских из болот вылазила,
Да пошла во стольный град прямехонько.
А идет-то змея — вся земля дрожит,
С куполов кресты наземь падают.
Прибежали муромчане на княжой на двор,
Возопили со испугу дурным голосом:
«Ты спаси нас, князь Петро-Февроние,
От проклятой змеи супротивныей!
А не то пожрет нас змея лютая,
Запустеет Муром-град до скончанья лет!»
Отвечал им князь Петр-да-Феврония:
«Вы не бойтесь, люди православные,
Буду змею бить я боем смертныим,
Защищу народу я крещеную!»
Как выходит Петр-Февронья за вороты-от.
Видит: змей стоит главой до небеси,
Из ноздрей пущает пламя синее,
Пахнет сильно и зело премерзостно.
Как схватил князь Петр тут меч Агриков-от,
Только князь-Февронья ему молвила:
«Не бери ты меч Агриков-острыий,
Ты сымай с себя кушак свой княжеский,
Да вяжи ты змее шею поясом!»
Да ответил ей князь Петр с сумнением:
«Тот кушак порты мне держит накрепко,
Если я сыму мой пояс княжеский,
Упадут штанцы — сором мне, женушка!»
«Ты не бойся, свет, супруг мой ласковый», —
Отвечала ему свет-Феврония, —
«Те штаны твои заговорила я,
И без пояса они удержатся».
И тогда схватил Петр алый свой кушак,
Подошел ко змее он чешуйчатой,
Он к разлапистой да смраднодышащей.
Он вязал ей шею своим поясом,
Покорилась ему змея лютая,
Посрамил он козни злого дьявола.
Как возговорит тогда Феврония,
Словно трубонька зарею утренней:
«Мы пойдем с тобою, княже Петр, ко Киеву:
Пусть послужит змея делу Божьему!
Люди в Киеве-то все живут язычники,
Православной вере не обучены».
Взяли Петр-Февронья змею за пояс,
Повели ко городу ко Киеву,
Через реки быстрые-глубокие,
Чрез леса-чащобы непроезжие,
Чрез поля широкие да чистые.
А во Киеве идет-от пированьице:
Горожане чтут богов рогатыих,
Нечестивых богов-от языческих.
Только слышат вдруг они: за воротами
Гром гремит, и земля потрясается.
Поглядели из-за тына киевляне-от:
Там стоит на задних лапах змея лютая,
Рядом с ней стоит чета супружеска
Во одеждах княжеских узорчатых.
Воскричал тут князь-от Петр
Он громким голосом:
«Вы креститесь, люди злы-язычники,
А не то я змею-от спущу на вас!»
Змея лютая пыхнула синим пламенем,
А Феврония ни слова не промолвила.
Испужалися тут киевляне оченно,
Пали на колени с сокрушением,
Приняли святое все крещение.
И пошли тут в Муром град Петр с Февронией,
Через реки быстрые-глубокие,
Чрез леса-чащобы непроезжие,
Чрез поля широкие да чистые.
А что сталося со змеей, змеей лютоей,
То молва людская не упомнила:
Говорят одни, быдто хитрая
Уползла в болото к Неве-реке,
Во чухонские хляби погибельны,
Ростом-возрастом там она уменьшилась,
На Гром-камне, гадюка, поселилася.
А иные глаголют противное:
Закляла-де змею лютую Феврония
Приползти в Москов на Поклон-гору.
На Поклон-горе сам Георгий-свят
Бил-колол он змею в шею толстую,
В колбасу порубил подколодную.
Сие сочинение о Петре и Февронии, облеченное пародически в форму народного духовного стиха, и вправду имеет происхождение почти изустное. Таковым образом был (однако же прозою) пересказан сюжет древнерусской Повести о житии Петра и Февронии одной студиозкой на экзаменации, до древнерусской словесности относящейся. Ответ был со изумлением выслушан моею аспиранткой и после экзаменации мне поведан. Смехотворные опасения Петра о портах своих, равно как и гадания о судьбе злополучной змеи после крещения Киева принадлежат, впрочем, всецело моему несдержанному воображению.
Песня молодца
Говорили мне отец со матерью:
Не веди жизнь злую-беспутную,
Не водись с людьми нехорошими,
Не ищи ты счастья беспечного, —
Не то Горе с тобою спознается.
Как вели меня друг-приятели
На почестей пир да на свадебку.
С молодою женой повенчали нас:
Вместо свеч горели змеи лютые,
В синем пламени извивалися,
А священник был в ризах смертныих,
Да с одной ногой, друга птичая,
И дьячок читал не по-нашенски,
Бусурманской речью с книг неправильных.
Целовал я тогда молоду жену:
Поцелуи ее — что трава полынь,
Прожгли губы мне, сердце выпили.
Говорит мне она воздыхаючи:
— А я Горе, твое, Горе лютое.
Не избыть тебе меня до смерти.
Усмехнулся на эту речь бабскую,
Начал рвать с себя золото кольцо:
Ан не ревется оно, не шелбхнется.
Брал тогда я топор с острым лезвием,
Отмахнул себе палец венчанный,
Тем кольцом золотым изувеченный.
Только бил-калечил себя по-напрасному:
Палец тот отрос к утру да по-прежнему:
А на нем блестит кольцо брачное.
И вскричал я тогда, словно Смерть пришла,
И бежал в поля-луга-степь широкую.
Я пророс травой-чернобыльником,
В небеса взвился быстрым соколом,
В омуты ушел склизкой рыбою.
Только Горе меня не оставило:
Подкосило траву косой острою,
С тугим свистом меня валило на землю.
Прострелило мне крылья стрелой меткою,
Ясен сокол пал комком на землю.
Паутиною-мрежей опутало,
Из глубин речных меня исторгнуло,
Рыба пала слюдою на землю,
Только рот кричал Речь неслышную…