Вертикальный мир - Страница 26

«Прощайте! Прощайте заросли на Капри, мальчик, козленок, фляжка золотого вина, дельфины, море, галька на берегу. Благослови, Господи! Прощайте, Микаэла, Стэсин, Арта!»

В последние мгновения перед ним проносятся видения здания с его 885000 безликих особей, копошащихся, движущихся во всех мыслимых направлениях, посылающих мириады сигналов. Размножающихся усиленно и эффективно.

«Как прекрасен мир и все, что в нем есть: гонада на восходе солнца, фермерские поля… Прощайте…»

Темнота.

Кара свершилась. Источник опасности искоренен. Гонада приняла необходимые защитные меры, и враг цивилизации обезврежен.

Сегодня вечером они играют в Риме, в знаменитом новом звуковом центре на 530-м этаже гонады 116. Диллон Кримс давно уже не забирался так высоко. Недавно он со своей группой завершил скверное турне по нижним этажам — Рейкьявик, Прага, Варшава. Рабочие, разумеется, тоже имеют право на развлечения. Диллон и сам-то живет не очень высоко — в сердце культурного гетто, в Сан-Франциско, на 370-м этаже, расположенном на высоте одной трети здания. Но это его как-то не очень заботит, у него хватает разнообразия впечатлений. В течение года ему приходится бывать на всех этажах, и только по какой-то статистической аномалии получается так, что некоторое время ему не выпало побывать нигде, кроме придонных этажей. Зато, и вероятнее всего в следующем месяце, он побывает в Шанхае, Чикаго, Эдинбурге — в городах со множеством красивых вещей, с рафинированными длинноногими красотками, которых он не преминет посетить после выступления.

Здание гонады — тысячеэтажное. Оно поделено на 25 городов по 40 этажей в каждом; на дне — Рейкьявик, на вершине — Луиссвилль. Население гонады 116 насчитывает около 880 тысяч людей. Гонада 116 — одна из 51 идентичных гонад в Чиппитской констеляции. Всего в Чиппитсе немногим более 40 миллионов жителей. А все население земного шара, согласно переписи 2380 года, составляет 75 миллиардов человек.

Диллона мало интересует то, что происходит за стенами его собственной гонады. Да и других тоже. Все гонады более или менее похожи друг на друга. О чем тут думать? Сидите дома, рано женитесь, заводите кучу детишек, выполняя божественное предначертание: «Плодитесь и размножайтесь!» И никаких тебе забот! Все так и делают. «Мы намного счастливее сейчас, чем в прежние хаотические времена». Гонады оказались изящным решением проблемы перенаселения. Надо лишь взять кусок сверхнапряженного бетона трехкилометровой высоты, разделить его на достаточное количество однокомнатных помещений для того, чтобы обеспечить жильем свыше 120 тысяч семей, окружить его плодородными земельными угодьями — и все дела! В такой вертикальной цивилизации можно удваивать население земного шара каждые пять лет и преуспевать, приспосабливаясь к изменяющимся обстоятельствам.

Диллону семнадцать лет. Он выше среднего роста, у него шелковистые белокурые волосы до плеч, прозрачные голубые глаза. Давний традиционный тип музыканта. Так же, как и все в гонаде, он женился рано. С женой ему повезло. У них уже, подумать только, трое малышей. Его жену зовут Электра, она рисует психочувствительные гобелены. Иногда она сопровождает его в турне, но не часто. Во всех своих путешествиях по этажам здания он только один раз встретил женщину, которая восхищает его почти так же, как Электра. Шанхайская штучка, жена какого-то пробивающегося в Луиссвилль выскочки. Ее имя Мэймлон Клавер. «Другие девочки гонады — просто щелки, — часто думает Диллон, — а Мэймлон сливается с партнером воедино». Он никогда не рассказывал Электре о Мэймлон: ревность выхолащивает душу.

Он играет на космотроне, ведущем инструменте в космическом оркестрионе, и считается значительной персоной. Большая часть населения гонады 116 — лишь скопище плодящихся особей, выполняющих черную работу, а он — артист. «Я — уникум, как и флаускульптор», — иногда хвастается он. (Флаускульптура — скульптура, у которой все ее мелкие элементы находятся в непрерывно меняющемся состоянии.) В здании есть и еще один космотронщик, но ведь быть одним всего лишь из двоих — тоже вполне приличное положение. В гонаде 116 только два космических оркестриона: здание не может себе позволить излишеств в развлечениях. Диллон невысокого мнения о конкурирующем оркестрионе, хотя его мнение основано скорее на предубеждении, чем на знакомстве, — он слушал его всего лишь три раза. Ходят слухи о слиянии обоих оркестрионов на из ряда вон выходящем потрясающем выступлении, которое якобы будет проведено в Луиссвилле, но никто не принимает этих домыслов всерьез.

Тем временем они перемещаются по гонаде вверх и вниз разными маршрутами, которые планируются им в соответствии с предписаниями службы нравственной погоды. Обычно время пребывания в каждом городе не превышает пяти ночей. Это позволяет всем любителям космического оркестриона в городе, ну хотя бы, скажем в Бомбее, побывать на концерте в одну и ту же неделю и принять участие в общем обсуждении. Затем группа переезжает. Теоретически, они могут совершить полный круг по зданию за шесть месяцев, учитывая свободные вечера. Но иногда время гастролей удлиняется. «Нижним уровням нужен избыток хлеба и зрелищ!» — и оркестрион посылается в Варшаву на четырнадцать ночей подряд. «Верхние уровни нуждаются в большой промывке от психологического запора!» — значит, следует двенадцатидневная гастроль в Чикаго.

Случается, что ребята в оркестрионе делаются раздражительными, или расстроятся фильтры, и тогда им дается время на профилактику, недели две, а то и больше. Вот и выходит, что нужны по меньшей мере два оркестриона, странствующих по гонаде, чтобы дать возможность каждому городу рехнуться на космическом представлении хотя бы один раз в год. Сейчас, например, второй оркестрион играет в Бостоне уже третью неделю: там произошли сексуальные беспорядки.

Диллон просыпается в полдень. Электра лежит рядом с ним: малыши давно уже ушли в школу, кроме младенца, воркующего в детской нише. У артистов и художников свой распорядок дня. Ее губы касаются его губ. Поток огненно-рыжих волос закрывает его лицо. Рука ее, блуждая, ложится на его чресла.

— Любишь? — мурлычет она. — Не любишь? Любишь?

— Ты — средневековая колдунья.

— Ты такой милый, Дилл, когда спишь. Волосы длинные, кожа душистая. Прямо, как девушка. Я от тебя становлюсь без ума.

— От меня? — он смеется и затискивает свой член между своих поджарых ляжек. Сжимает ноги. Ладонями, сложенными лодочкой, поднимает мышцы на груди, пытаясь изобразить что-то похожее на женские груди.

— Живей! — хрипло говорит он. — Вот твой шанс.

— Очень глупо. Сейчас же перестань!

— А я думаю, что был бы неплох, если бы был девушкой.

— У тебя не такие бедра, — отвечает она и раздвигает его стиснутые ноги. Но он не собирается спариваться, несмотря на то, что его член поднялся и продолжает напрягаться. Он редко предается удовольствиям в это время дня. Да и настроение сейчас не соответствующее — слишком игривое, слишком неуравновешенное.

Электра спрыгивает на пол и нажимом педали опускает постель вместе с лежащим в ней Диллоном, легкомысленно хихикая. У нее игривое настроение. Диллон следит, как она вальсирует к душу. «Какие у нее чудесные ягодицы, — думает он. — Такие белые, полные. Какая великолепная глубокая расселинка. Какие изящные ямочки». Он подкрадывается к ней и слегка, чтобы не осталось меток, покусывает ее за ушком. Они вместе втискиваются под душ. Младенец начинает плакать. Диллон оглядывается через плечо. «Господи, господи, господи!» — басит он, срываясь на фальцет.

«Как прекрасна жизнь, — думает он. — Каким наполненным может быть существование!»

— Дай мне покурить, — просит Электра, набрасывая на себя одежду. Прозрачная ткань ложится на ее груди, розовые соски похожи на слепые глазки. Диллон доволен, что она перестала наконец кормить грудью: биология, конечно, биологией, но пятна от голубовато-белого молока на всем окружающем раздражали его. Разумеется, это его недостаток, который нужно искоренить. Нельзя быть таким привередливым. А Электре нравилось кормить грудью. Она и сейчас позволяет малышу сосать грудь, будто бы ради удовольствия ребенка. Но много ли удовольствия можно получить от сухих сосков? Диллон прекрасно понимает ее истинные мотивы.