Вернуться и вернуть - Страница 18

И Лаймар, облачившись в принесенный малолетним слугой плащ, вышел на улицу. В объятия метели, тоже начинающей уставать и кружащей снежинки все медленнее и медленнее.

Задор, подаренный кареглазым обитателем бутылки из погреба дома Магайон, сошел на нет. То есть, натворив дел – и разумных, и откровенно нелепых, – я погрузился в уныние. Не скажу, что такое развитие событий оказалось для меня полнейшей неожиданностью (при желании – вашем, разумеется, – могу прочитать лекцию о напитках, подаваемых к столу и под стол в самых разных питейных заведениях Четырех Шемов), но… Слабость в членах и тупое запустение в голове не самые приятные гости, верно?

Я честно выполнил пожелание Лаймара. Пришел домой и завалился спать, преисполненный гордости. Нет, вру: растерянный, замерзший и грустный. Никак не отучусь все примерять на себя… Ну какое мне дело до того, как прошла юность не внушающего доверие мага? Никакого. Ровным счетом. Зачем же представлять себе в темноте закрытых глаз, как ЭТО было?

…Запах. Повсюду этот запах. Он залезает в нос, как бы плотно ты ни зажимал ноздри. Приторная, тошнотворная сладость. Бурые пятна, над которыми кружатся мухи. Много мух с блестящими зелеными брюшками. И неподвижные тела вокруг. Мягкие. Твердые. И мама с папой… молчат. Смотрят в небо незакрывающимися глазами и молчат. Наверное, случилось что-то плохое. Наверное… Чья-то рука едва уловимо касается худенького плеча: «Малыш, пойдем!» Человек. Незнакомый. Смуглый. Черноволосый. «Куда?» – «Здесь не место для детей». – «Но мои…» Взгляд в сторону двух изломанных судорогой тел. «Они придут за тобой. Потом. Обещаю!» – «Но…» – «Все будет хорошо, малыш…»

…Слова, которые ты так старался удержать внутри, все же слетают с твоих губ, заставляя сердце замереть. Вот сейчас, именно сейчас ты узнаешь… Может быть… Нет, если он… Это слишком большое счастье… Проходит минута, и ты понимаешь: счастья не будет. Не будет, потому что точеные черты прекраснейшего в мире лица кривятся уродливой маской. «Ты… Ты… Ты просто болен!» Звук его голоса подобен ударам молотка, сколачивающего виселицу. «Герис… Я хотел сказать…» – «Сказать или сделать?!» Холодная насмешка. Голова кружится. Ты уже не понимаешь, что и зачем шепчешь. Ты думаешь только об одном: пусть он забудет, пусть только он ЗАБУДЕТ, иначе… Ты не сможешь жить, видя в любимых глазах отвращение.

…Ты сидишь и отвечаешь на вопросы, которые предпочел бы вообще никогда не услышать. Но ничего не поделаешь: этот человек спас тебе жизнь и заслужил право распоряжаться ею по своему усмотрению. Если бы еще понять, что ему нужно… Он спрашивает, спрашивает и спрашивает, перескакивая с одной темы на другую так легко, что поневоле начинаешь задумываться: а не стоит ли за его любопытством нечто большее. Нечто гораздо большее. Он спокойно рассуждает о вещах, которые просто невозможно узнать в столь юном возрасте! Или вовсе не юном?.. Ты знаешь лишь одно: ему не нужна твоя смерть. И жизнь не нужна. Возможно, он и сам не знает, что именно ему нужно…

Да, примерно такие чувства и испытывал Лаймар во время нашей милой беседы. Но в одном он ошибся. Я знаю, что мне нужно. Если это знание касается чужих судеб. Если же речь заходит о моей собственной… Нет, не хочется думать о грустном. Что сказал маг? «Привыкший не властвовать, а владеть»? Фрэлл! Как же быстро он догадался… Я опять выставил себя на посмешище. Позволил совершенно постороннему человеку стать свидетелем своих… хозяйских разбирательств. Но кто виноват в том, что меня упорно учили тому, что мне вовсе не пригодится? Я никогда ничем и никем не буду владеть. И не позволю называть себя dan-nah![19] Ни за что на свете! Я не хочу распоряжаться чужими жизнями, даже если умею… даже если это у меня получается очень и очень хорошо… не буду…

Не желаю быть рабом всего мира!..

Кажется, именно на этой замечательной мысли я и проснулся. Проснулся и уставился в потолок, еще час или два проведя в неподвижности. Тоска снова развалилась в кресле нахальной гостьей и приглашающе подмигивала: «Ну же, поднимайся! Составь мне компанию, дорогой!» Не составлю. Вообще не вылезу сегодня из постели. Сил нет, и желания не наблюдается. Особенно теперь, когда единственный подходящий кандидат на роль «главного злодея» моей пьесы оказался всего лишь жертвой обстоятельств.

Ну эгоистичен. Ну корыстен. Ну равнодушен к тому, что его впрямую не касается. Но все существа, населяющие подлунный мир, наделены такими же качествами! Кто-то в большей мере, кто-то в меньшей, но АБСОЛЮТНО ВСЕ. И я тоже. А значит, обвинять или оправдывать не могу. Не имею права. Тьфу! Опять все уперлось в изгородь, сплетенную из прав и обязанностей. Единственное полезное приобретение за вчерашний день – выбор Инициирующего. В этом мне повезло: Лаймар сделает все в лучшем виде. Хотя бы из страха умереть, если я буду недоволен.

Шуршание за дверью. Натягиваю одеяло на голову, притворяясь спящим. Слышу скрип и шаги. Не больно-то осторожные, кстати: тот, кто вошел в комнату, не заботится о покое моего сна. Вообще о моем сне не заботится, потому что пристраивает свою пятую точку на постели рядом со мной.

– Пора вставать! Завтрак готов! – в обычной певучей манере сообщает Мэй. Прямо у меня над ухом.

– Я неголоден.

– Что-что? Не слышу! Вместо того чтобы жевать одеяло, лучше бы поел как все нормальные люди.

– Я же сказал: неголоден! – Приходится предстать пред лиловые очи юного эльфа. Что-то они сегодня слишком тусклые… Да и под глазами – тени. Плохо спал? С чего бы это?

– Неголоден? Да тебя два дня не поймать было! Шатался неизвестно где, даже ужинать с нами и то не стал… Ты вообще хоть что-нибудь ел?

– Лучше скажи: ты сегодня хорошо спал?

Мэй растерянно хмурится:

– Почему ты спрашиваешь?

– У тебя на лице написано, что прошедшая ночь спокойствием не отличалась! Что случилось?

– Да ничего… – Он отворачивается. Это еще что за стеснительность?

– Я не прошу рассказывать подробности… Просто скажи: почему ты не спал, ладно? Клянусь, я не буду выспрашивать у тебя ЕЕ имя!

– «Ее имя»? – Эльф хлопает ресницами. – Чье?

– Той красавицы, которая не давала тебе покоя, конечно же!

– Ах, ты об этом… – На бледном личике проявляется ехидство. И совсем не детское. – Я скажу. Только потом не уходи от разговора!

– Прекрати меня пугать! Как ее зовут?

– Ив.

– Как?

– Ты что, не помнишь собственное имя?

– Я… – Ах, маленький поганец… – Ты что имеешь в виду?

Я же не мог… Или – мог? Нет, даже в ОЧЕНЬ СИЛЬНО расстроенных чувствах я бы не стал… Ох.

Мэй, выдерживая паузу, издевался надо мной еще с минуту. Потом сжалился и пояснил:

– Тебе всю ночь снились кошмары.

– А!

Можно выдохнуть. Значит, ничего предосудительного я себе не позволял. Какое счастье! Вся беда заключается лишь в том… Жить под одной крышей с эльфом, который выбрал вас в качестве якоря для своего syyt’h[20]… что может быть страшнее? Только рассеянность, которая мешает мне об этом помнить. Значит, мальчик всю ночь переживал вместе со мной…

– Прости. Я больше не буду думать о таких… плохих вещах.

– Думать можешь сколько угодно! – разрешил Мэй. – Только… НЕ ПРОЖИВАЙ их, пожалуйста!

– Проживать?

– Ты… Не знаю, как это правильно объяснить… Ты не просто думал или видел. Ты БЫЛ там. В каждом из тех ужасов, что тебе снились.

– Ужасов? Не может быть… Мне не было страшно. Наверное, ты что-то перепутал.

– Я не могу перепутать! – почти выкрикнул эльф, и я вздрогнул – столько было в его голосе отчаяния. – Не могу… Хотел бы, но не могу. Тебе было плохо.

– Ну это мое обычное состояние, – пробую отшутиться, но только ухудшаю ситуацию.

– Нет! Ты словно с чем-то сражался… С чем-то внутри себя. Всю ночь. Сражался и…

– Победил?

– Я не знаю. – Жалобный взгляд лиловых глаз.