Верность и соблазны - Страница 8

Айвен.

– Но почему? – Луиза взяла подругу за руку, Анна всхлипнула и протянула ей письмо.

Луиза быстро пробежала глазами строчки и отшвырнула листки, словно они обожгли ей пальцы.

– И как это понимать? Ты же ждешь его все эти годы. Ты отказала стольким женихам! А он… Отправляется на очередную бессмысленную войну! Ты просто обязана разорвать помолвку – он, кстати, об этом и пишет – и устроить свое счастье. Так больше продолжаться не может.

– Луиза… Я просто не могу. Как я могу так с ним поступить?

– А как он может так поступать с тобой? Два года!

– Что такое эти два года? Я знаю Айвена с детства. И люблю его с детства. И он любит меня.

– Тот, кто любит, не бросает.

– Его полк переводят в Китай. Это зависит не от него.

– Он может просто уволиться из армии. Он лорд, у него нет наследника. Он имеет право.

– Он не пэр, его имение – не майорат.

– Ах, какая разница! Последуй его совету. Расторгни помолвку.

Полненькая светловолосая Луиза выглядела ангелочком, но нрав имела непреклонный и отличалась острым языком, причем в выражениях не стеснялась. Став графиней, она предпочитала пренебрегать светскими условностями, но ей все это прощалось благодаря ее богатству и титулу мужа.

– Я просто не могу. И не хочу. Ни одна война не может длиться вечно. Айвен вернется. И как я смогу жить, зная, что предала его?

– Хорошо. Тогда я приглашаю тебя к себе. Сезон закончился, зимой скучно, выезжать мне скоро будет нельзя. – Луиза погладила уже вполне заметный животик. – Так что… Скрась мое одиночество, подруга.

– Скорее это ты скрасишь мое, – грустно улыбнулась Анна. – А Руперт не против?

– Руперт никогда не против. К тому же он часто в отъезде, надо ведь присматривать за моими фабриками и железными дорогами. Соглашайся, мы прекрасно проведем зиму. А там, вполне вероятно, наши доблестные солдаты победят этих дикарей-китайцев. И твой заблудший жених вернется домой.

– Хорошо, я согласна. Надеюсь, маман тоже согласится. Хотя… Если я буду гостить у тебя, она с радостью останется в Лондоне. Кажется, у нее роман с графом Тремейном.

– У нее точно роман с графом Тремейном.

Луиза собрала с пола рассыпавшиеся листки письма.

– Держи. Я знаю, что ты любишь их перечитывать.

– Эти письма – единственная моя связь с Айвеном. Из них я по крайней мере узнаю, что он все еще жив. И все еще любит меня.

– Прости, но в последнем я не уверена.

– Как это «мы разорены»? – Леди Присцилла смотрела на Чаттема так, словно это он лично был виновен в тяжелом финансовом положении семьи Суэвернов.

– Я же предупреждал барона, что не следует вкладывать деньги в эти акции, – вздохнул управляющий, ничуть не смущенный этим взглядом, – он привык говорить правду и привык, что иногда люди сердятся, услышав ее. – Но барон не прислушался к моему совету.

– И как одно неудачное вложение привело к разорению? – возмутилась вдовствующая баронесса.

– Мама, – Анна отложила в сторону гроссбух, который просматривала, – Джексом слишком много тратил в Лондоне все эти годы. А потом… Он уже не в первый раз вкладывает деньги в рискованные предприятия. Да, пару раз ему повезло, удалось получить достаточно средств, чтобы рассчитаться с кредиторами. Но нельзя постоянно брать деньги – и ничего не вкладывать в имение. Арендаторы бедствуют, земля истощается. Джексом просто выжал из поместья все, что можно. Теперь пришла пора расплачиваться.

– Но… Почему ты говоришь об этом со мной? – возмутилась леди Присцилла. – Это должен решать Джексом.

– Мой брат снова укатил в Европу, как тебе известно, не слушая ни меня, ни Чаттема. И по-прежнему ничего не желает знать. Надеюсь, что к весне он вернется без очередных долгов. Пусть ему везет в картах, раз уж он не может не играть. – Анна твердо посмотрела на мать. – Прости, но спасать честь семьи придется нам с тобой.

– Каким образом? – Леди Присцилла предпочла не реагировать на горечь в голосе дочери, когда та говорила о брате и его расточительных привычках.

– Нам придется сдать в аренду лондонский дом и не выезжать пару лет в столицу…

– Но…

– Иначе, мама, кредиторы нас задушат. Всем станет известно, что мы разорены. И еще…

– Есть что-то еще? – страдальчески поморщилась леди Присцилла.

– Чтобы расплатиться с долгами и обновить поместье так, чтобы оно снова начало приносить доход, нам понадобятся деньги.

– Но где нам их взять?

– Нам придется воспользоваться твоим вдовьим капиталом и моим наследством, – озвучила давно назревавшее решение Анна. Этот выход она обдумывала не день и не два и понимала, что другого у нее нет. Просто нет. Разве что приедет добрая фея в золотой карете и одарит семью Суэверн щедрыми дарами. Впрочем, Джексом способен промотать даже волшебное золото фей.

Леди Присцилла выглядела ошеломленной.

– Но… мой капитал…

– И, мама, подумай вот еще о чем. Если Джексом продолжит в таком же духе, то вскоре мы снова окажемся без единого пенни. Он должен покончить с разгульной холостяцкой жизнью и жениться на богатой наследнице. И чем она будет богаче, тем лучше. – Анна захлопнула гроссбух. – И учти, любое приданое тоже можно растратить.

– Но, может быть, пусть Джексом женится – и нам не придется тратить мой вдовий капитал? – с надеждой предложила матушка. Однако и на это у Анны был готов ответ:

– Если станет известно о нашем бедственном положении, никто не отдаст дочь за Джексома. Он и так не слишком завидный жених, слишком хорошо весь свет знает его нрав и его нравственность, вернее, ее отсутствие, если еще окажется, что он беден, то с мыслями о хорошей партии придется распрощаться.

– Я напишу ему. – Леди Присцилла задумчиво потрогала медальон, украшавший ее все еще великолепное декольте. – А что насчет тебя? Ты сама не желаешь наконец-то выйти замуж за богатого графа?

Анна не дрогнула. За прошедшие годы она тысячу раз слышала эти слова. Уже не больно.

– Мама, мне уже двадцать восемь лет. Богатый граф не обратит на меня ни малейшего внимания. Прости.

Леди Присцилла пожала плечами и вышла из гостиной. Она тоже уже смирилась с тем, что дочь не выйдет замуж.

– Маку-цзы! – старый Ляо вежливо приветствовал важного гостя, склонившись в поясном поклоне.

– Мира и процветания, – привычно откликнулся Айвен на мандаринском.

– Вам как всегда, уважаемый Маку-цзы? – еще ниже склонился Ляо. – Не желаете ли девушку?

– Нет, только трубку. – Айвен отмахнулся от дальнейшего разговора и прошел в отдельный кабинет, не дожидаясь, пока Ляо просеменит вперед. – Девушку, – пробормотал он, устраиваясь на подушках. – Я никогда не пойму этих людей. Мэй Ли еще не успели оплакать.

Ляо лично принес трубку, угли и несколько шариков опия, расположил все это на низеньком столике, бесшумно выскользнул и плотно задвинул за собой раздвижные двери, обитые шелком. Тишина.

Айвен откинулся на подушки, наслаждаясь тишиной. В Китае почти никогда не бывает тихо. А уж побыть в одиночестве удается очень редко. Здесь только умирают в одиночестве, на темной улице, на грязной мостовой. Впрочем, не все ли равно, где умереть? Смерть есть смерть. Иногда жить страшнее, чем умирать.

Айвен усмехнулся, разминая опийный шарик в пальцах. Сегодня его двадцать девятый день рождения. А, к черту, кому это интересно? У тайных агентов ее величества нет имен и нет дней рождения. И славы им не дождаться. Да и благодарности – не особо. Офицеры, армейские и флотские, смотрят на агентов задрав нос, хотя ничуть не стесняются полагаться на добытые ими сведения и присваивать результаты их труда. Да и кому вообще нужна эта слава? Ничего славного нет ни в убийстве вражеских солдат, ни в отправке на смерть своих.

Опий достаточно размягчился, чтобы можно было раскурить трубку. Айвен порылся в карманах, извлек свою личную трубку, вырезанную из дубового корня, пристроил уголек, опийный шарик, прикрыл крышечку и сделал первую затяжку. Дым, сизый дым, который должен был быть горячим, наполнил грудь холодом, а голову – пустотой. Еще одна медленная и глубокая затяжка. Стены комнатки сдвинулись, вздрогнули и исчезли, оставив Айвена висеть в пузыре пустоты. Нет ничего прекраснее.