Верхний этаж - Страница 29

— Погодка, а?.. Покимарить, что ли?.. А ты небось опять в грамматику уткнешься?

— Некогда! — отозвался Олег, — В пять — комитет комсомола.

— Твоя амазонка вызывает?

— Почему моя? — подозрительно спросил Олег.

— Да я к слову! — отмахнулся Семен, боясь, что такой разговор уведет в сторону от нужного направления, — Долго заседать собираетесь?

— Долго!.. И все из-за него! — Олег с шутливым недовольством кивнул на входившего в комнату Петьку.

— Что из-за меня? — спросил тот.

— А то!.. Болтнул про мартышкин труд — и все первокурсники шум подняли. Подавай им такую практику, чтобы пользу от работы видеть!.. Будем думать сегодня… Мастеров позвали. Даже Иннокентий Гаврилович придет!

— Ну и правильно! Думайте!.. Надо не учиться работать, а работая, учиться.

— Смотрите-ка! — удивился Олег, — Какой афоризм выдал! Неплохо сказано! Обязательно повторю это на заседании!

— Разрешаю! — засмеялся Петька и позвал Семена в макетную. — У меня в голове такой городишко вырос — закачаешься!.. Пойдем посмотрим?.. Мой проект, твой кран!

Мысли Семена были заняты другим, но ему хотелось побыстрее проводить этот день, и он согласился, чтобы скоротать время. Пока шли в макетную, он рассеянно слушал Петьку, который увлеченно рассказывал про свой город с домами, расположенными так, что ни один из них не мешал соседнему, ни одно окно не смотрело в стену и ничья крыша не заслоняла солнце.

Училище уже снова наполнялось ребятами. В эти послеобеденные часы начинали работать разные кружки. Около одной из аудиторий Петька и Семен увидели Бориса. Вместе с ним была Оля Зыбкова и еще несколько мальчишек и девчонок. Они поджидали реставратора, приглашенного в училище для первой вводной беседы.

На площадке второго этажа Петька и Семен встретились с Никитой Савельевичем. Мастер озадачил их неожиданными вопросами.

— Напомните, ребята! По-моему, кто-то у нас приехал из Мишеры… Не Олег Самоцветов? Нет?

— Ну, я из Мишеры, — внутренне напрягаясь, ответил Семен.

— Ты? — очень обрадовался Никита Савельевич. — Скажи, пожалуйста, есть там у вас хорошая столовая?

— Хорошая? — переспросил Семен, не понимая, зачем мастеру знать про мишерские столовые. — Есть какая-то… И не одна…

— Перекусить можно?

— Накормят, а уж как?..

— А твоя мама чайком меня не угостит? — улыбнулся Никита Савельевич и сразу же добавил: — Шучу! Шучу!.. Обойдусь и столовой!.. Меня посылают в Мишеру на денек — надо встретиться в клубе со школьниками. Теперь везде центры по профориентации открылись — всюду ездить приходится.

Никита Савельевич ничего не придумывал. Выезды мастеров в города области были обычным делом. Но поездку в Мишеру он организовал сам, чтобы не только потолковать со школьниками о профессии строителя, но и побывать дома у Семена. Зная его норовистый характер, мастер постарался создать впечатление, что эта поездка никак не связана с Семеном — простое совпадение.

Уже спускаясь вниз по лестнице, Никита Савельевич оглянулся.

— Семен! Я вот что подумал: не хочешь со мной домой прокатиться? Мне веселей будет… Я в воскресенье еду.

— До него дожить надо! — вылетела у Семена необдуманная и какая-то тоскливая фраза.

— Доживем! — подбодрил его Никита Савельевич, — Надумаешь — скажи. Договоримся, где и когда встретиться.

— Съезди! — посоветовал Семену Петька. — Чего не съездить?.. С ним интересно. И своих повидаешь.

Семен ответил не сразу.

Он стоял на площадке, вцепившись в перила, и смотрел на спускавшегося вниз мастера. Случайно или нарочно едет он в Мишеру? Поехать с ним или отказаться? Об этом думал Семен. Идти в макетную ему не захотелось.

— Догоню его, поговорю! — соврал он Петьке, — А ты не жди меня — иди.

Предложение Никиты Савельевича выбило Семена из колеи. Бесцельно и растерянно бродил он по училищу, вслушиваясь в себя, в отголоски своих путаных мыслей. Ему становилось то страшно от каких-то предчувствий, то вдруг страх отступал и делалось приятно от сознания, что скоро он сумеет побывать дома. Семен и раньше мог бы проведать мать. Мешало одно — Сороконог и его вездесущие дружки. Как ни прячься, они пронюхают о его приезде и встречи с ними не миновать. Пристанут, прилипнут — не отвяжешься!

Теперь положение изменилось. Семен дал себе страшную клятву: мотоцикл — последняя уступка Сороконогу. Если он снова будет преследовать его и стращать, Семен пошлет заявление в милицию, напишет обо всем без утайки, убежит из училища и уедет к матери. При нем дом не подожгут! Он из него не выйдет ни на минуту, ночью спать не будет, пока милиция не заберет всю «компаху» вместе с Семеном.

Это было решено твердо, но его еще не покидала надежда на другой исход. Сороконог хоть и страшен, и жесток, и верить ему нельзя, а все же он не глуп и должен понять, что всему есть предел. Он знает: опасно доводить Семена до полного отчаянья — взорвется и не только их, но и себя не пожалеет.

С этими мыслями слонялся он по училищу, пока не подумал, что может обратить на себя внимание: зачем бродит по этажам, кого ждет? Да и сам он лишь сейчас понял, что удерживает его здесь. Не ставя перед собой такой цели, он неосознанно кружил и топтался вблизи от комитета комсомола, будто ждал, когда окончится заседание. «Почему будто? — усмехнулся он про себя. — Так и есть! Хотя торчать тут — глупее глупого!»

И теперь уже с совершенно определенной целью Семен вернулся в общежитие, собрал все, что можно постирать и почистить, и пошел в «бытовку». Из окон этого помещения был виден внутренний двор, куда, по расчетам Семена, Зоя должна прикатить неисправный мотоцикл.

Часа полтора провозился он в «бытовке». Несколько раз перестирал носки и даже высушил их утюгом. Потом принялся за ботинки и навел такой лоск, какого не было на них и в день покупки.

Полотенце, как и все постельное белье, регулярно обменивалось в общежитии на чистое, но Семен выстирал и полотенце. Не сидеть же в «бытовке» без дела — изредка забегавшим сюда ребятам это могло показаться странным.

Когда он разложил сырое полотенце на гладильной доске и провел по нему сердито зашипевшим утюгом, во дворе появился завхоз. Обращаясь к кому-то, он вытянул руку в сторону старого кирпичного склада. Потом показалась Зоя. Держась за руль, она шла рядом с мотоциклом и подталкивала его вперед. Крыша склада была с большим навесом. Под него она и поставила свой ИЖ.

Не радость испытал Семен, увидев, что все идет по его плану. Ему опять стало страшно. Почудилось даже, что Зоя, сняв с головы шлем и повесив его на мотоцикл, смотрит прямо на него, на Семена. Смотрит какими-то понимающими и чуть насмешливыми глазами, словно заранее знает, что должно произойти.

Прижав руку к нервно задергавшейся щеке, Семен скомкал сырое полотенце и выбежал из «бытовки».

Спал Семен хорошо. Переволновался за день и как лег в постель, так и не шелохнулся ни разу. И снов никаких не видел. Проснулся — в комнате темно, в общежитии и на улице тихо. Но чувствовал Семен, что его час настал. У него хватило духу усмехнуться и пошутить: «Последнее дело Шерлока Холмса!» Он чуть не повторил вслух слово «последнее» — так оно грело ему душу.

Одевшись без единого шороха, он проверил не выпал ли из кармана хитро изогнутый гвоздь, приготовленный загодя, и через окно вылез наружу. Вчерашний снег весь превратился в слякоть, и Семен досадливо крякнул: мокрый асфальт не позволит ехать с большой скоростью.

Безлюдной улицей, держась на всякий случай поближе к стенам общежития и училища, он добрался до железной ограды двора. Замок на воротах Семен видел всего один раз, да и то издали, но этого было для него вполне достаточно. Просунув руку за металлическую створку ворот, он нащупал замок и уверенно ввел в него изогнутый гвоздь. Щелкнув, дужка высвободилась, и Семен вошел во двор. Он не торопился. Поспешишь — обязательно допустишь какой-нибудь промах.

Подойдя к мотоциклу, Семен позволил себе постоять и подумать. Возник совершенно непредвиденный вопрос: что делать со шлемом? Передать его Сороконогу как дополнительный трофей? Не-ет! Уж этого он не дождется! Ехать без шлема тоже нельзя — гаишники могут остановить, что Семена не устраивало. Значит, надо надеть шлем, но как с ним вернуться в училище? Могут заметить! И Семен решил к своему долгу за мотоцикл приплюсовать и стоимость шлема, а его, подъезжая к тринадцатому километру, забросить в кусты.