Венок из одуванчиков (СИ) - Страница 1

Новинки и продолжение читайте на сайте библиотеки https://www.litmir.me

========== Венок из одуванчиков ==========

We all live in the yellow submarine,

Yellow submarine, yellow submarine

Дневной зной ещё стоял над городом, поднимался желто-алым маревом к расплавленному небу, но здесь, у реки, веяло дымной прохладой мягкого майского вечера. По узкой аллее и выгнутому дугой мостику с витыми чугунными перилами неторопливо плыли тени облаков и неясные фигуры редких прохожих.

Недалеко от моста, на спрятавшейся под ветвями старой плакучей ивы скамейке сидела молодая женщина. Взор её, непроницаемый, затуманенный, был устремлен куда-то вдаль, туда, где неторопливые волны реки разбегались мелкой рябью от увязшей в зыбком иле коряги. Она казалась совсем мертвой: так бледно было её усталое, осунувшееся лицо, так холоден неподвижный взгляд. Прохладный ветер осторожно трепал подол её бежевого в крупную клетку платья с потертыми старомодными пуговицами на груди.

Где-то в отдалении слышался рев автомобильных моторов и гулкий лай собаки, но на тенистой алее, под ветвями старых ив царили покой и тишина. Никто кроме молодой женщины, присевшей у моста, не наслаждался погожим солнечным вечером, да и она сама, казалось, была слишком занята своими мыслями, чтобы заметить красоту догорающего дня. Время от времени, не меняя задумчивого своего лица, она механически протягивала руку, брала один из рассыпанных по скамейке ярко-желтых цветков и, не глядя на свою нехитрую работу, вплетала его в пахнущий медом и скошенной травой венок.

Ей казалось, что должна быть серая, дождливая осень. Колкий, пронизывающий ветер должен срывать пожелтевшие листья со старой ивы и бросать их прямо в свинцовую толщу воды, отражающей, точно зеркало, низкое стальное небо.

Она вспоминала один осенний вечер, когда, возвращаясь домой, шла по этой аллее. Дождь тогда хлестал так сильно, что от холодных брызг не спасал даже огромный бордово-красный, цвета крови, зонт – наверное поэтому она спрятала его в сумку и брела босиком по сырому асфальту, держа в руках промокшие туфли и смахивая со лба кудрявые пряди волос, совсем черные от воды. Она остановилась на мосту и долго-долго глядела на серую змею реки, вытянувшуюся во всю длину между золотисто-красным ковром опавшей листвы и серыми скалами многоэтажных домов.

- Мне тоже нравится глядеть на эти серые волны. Они напоминают мне о море, - этот голос, такой тихий и мягкий, звучал с тех пор в голове, не смолкая ни на мгновение.

Она обернулась и увидела позади невысокого, немного худощавого мужчину, кутавшегося в промокший насквозь черный плащ. Почему-то больше всего ей запомнился тогда его взгляд – странно-пустой. Светло-серые глаза смотрели будто бы сквозь неё, сквозь серебристую стену дождя, сквозь непроницаемый воздух и время.

Сама того не замечая, она невольно стала чаще приходить на старую аллею и каждый раз, подолгу глядя с моста на спящую реку, встречала этого человека. Иногда он стоял рядом и тоже глядел на медленно перекатывающиеся волны, иногда неторопливо брел под поникшими ветвями ив, иногда она случайно сталкивалась с его взглядом и каждый раз хотела заговорить, но то ли не решалась, то ли не знала, что сказать.

Один раз, когда, с упоением вдыхая прохладный вечерний воздух, она опустилась на скамейку рядом с мостом, держа в руках какой-то старый, зачитанный до дыр томик, вдруг появившийся незнакомец спросил разрешения присесть и мягко опустился на скамейку рядом с ней. Она вспоминала, как они долго молчали, а потом вдруг проговорили о какой-то чепухе весь вечер, точно давние хорошие приятели.

Позже она узнала, что он был когда-то военным и служил на подводной лодке в далеких-далеких морях, но потом ему пришлось оставить службу.

- Мы с другом в тот день ехали на машине… Это была ужасная авария. Прямо нам навстречу вылетел грузовик. Смяло бампер, лобовое стекло разлетелось вдребезги. Я был сильно ранен, все лицо изуродовано, но все же чудом остался жив.

Действительно, она заметила на его лице неглубокие белые рубцы, будто от множества резаных ран, да и руки до локтя были испещрены следами затянувшихся длинных царапин. Она поняла, что после той роковой аварии он долгое время провел в больнице, может даже едва не остался инвалидом, и из-за этого пришлось забыть о море, забыть о товарищах и о службе. В его светло-серых глазах было столько сдавленной печали, что она не решалась спрашивать о чем-то ещё, просить рассказать больше.

Бывали дни, когда его привычное задумчивое настроение сменялось радостным, тогда он мог часами рассказывать забавные случаи времен его школьных лет и службы, а благодарная слушательница весело смеялась, иногда до слез.

- А знаешь такую песню?

- Какую?

- Там поется о желтой подводной лодке.

- О желтой подводной лодке?

- Да, такой же желтой, как те цветки, что растут у нас под ногами. А ещё о том, как хорошо в тех краях, где небо всегда голубое, ярко светит солнце, а зеленые волны разлетаются о высокий борт.

Она не знала этой песни, и ему пришлось спеть.

С тех пор они частенько вспоминали эту нехитрую мелодию и, смеясь, мурлыкали её себе под нос, часами щурясь от солнечных бликов на узком зеркале реки.

Однажды, когда она в очередной раз сидела на скамейке, рассматривая пушистые желтые головки одуванчиков, он, как всегда неслышно, подошел, присел рядом и очень долго молчал.

- Почему ты молчишь? Что-то случилось?

- Знаешь… Я собираюсь уйти в плаванье.

- Что? В плаванье? О чем ты? Ты возвращаешься на службу?

- Я… Не могу тебе пока сказать. Но я бы очень хотел, чтобы ты отправилась со мной.

- С тобой?

- Да, со мной. Мы отправимся в плаванье на нашей желтой подводной лодке туда, где небо всегда голубое, солнце ярко светит, а волны с плеском разбиваются о борт.

- Когда?

- Скоро.

Она весело рассмеялась, ведь так забавно в самом деле плыть, не зная куда и зачем, на желтой подводной лодке. И только смотреть и смотреть до рези в глазах на яркое солнце и сверкающие гребни волн…

Шло время, и забылась как-то сама собой та шутка о подводной лодке, забылись желтые одуванчики. Лето прошло и снова наступила осень, за ней - холодная зима. Реку сковал мутный лед, и уже не играли на водной глади солнечные блики, а только поднимался к белесому небу тонкими струйками прозрачный, дрожащий пар. Вскоре за зимой пришла весна, таял снег, на реке появились ржавые пятна наслуда.

- Так когда же мы отправляемся в плаванье? – спросила она однажды.

- Завтра.

Она рассмеялась и взглянула в его светло-серые глаза, прищуренные от яркого солнца, и их выражение, холодное и серьезное, почему-то напугало её.

- Завтра?

- Завтра.

- Быть может, лучше расскажешь о море?

И он рассказывал о море, а она смеялась и, глядя на его лицо, плела нехитрый венок из желтых одуванчиков. Когда солнце уже склонилось за зубчатые горы многоэтажек и настало время прощаться до следующего дня, он как-то по-особенному долго смотрел на неё печальным взглядом, а потом, не сказав ни слова, медленно побрел прочь по ивовой аллее.

Теплый майский ветер подхватил один цветок и сбросил его со скамьи на землю, тогда, придерживая подол клетчатого платья, молодая женщина склонилась и со вздохом подняла его. Последний.

Закончив венок, она ещё долго смотрела на ярко-желтые одуванчики и о чем-то думала.

В тот вечер она прождала несколько часов, но он не пришел. Она звонила ему – он не отвечал. Она ждала его и в следующий вечер, и через неделю, и через месяц…

Как жаль, что она слишком поздно узнала о том, что он никогда не был военным, что не было никогда товарищей по службе, не было той роковой аварии, а была только желтая подводная лодка, было бездонное голубое небо, которое манило год за годом, день за днем. Были белые стены больницы и годы долгого, тяжелого лечения.