Венеция. Прекрасный город - Страница 20

Судебный комитет вызывал в городе ужас и ненависть. Он был создан в 1310 году в результате политического заговора группы патрициев и вскоре стал неотъемлемой частью государственной структуры. В XV–XVI веках он обладал властью, равной власти Сената. Он занимался предотвращением угроз беспорядков и беззакония в пределах республики, и потому его полномочия были весьма широки. Комитет представлял собой внутренние полицейские силы, небольшие и маневренные. Его члены встречались тайно каждый день. Они носили черные мантии и были известны как черные инквизиторы. Комитет использовал тайных агентов и сеть анонимных осведомителей во всех частях города. Комитет не разрешал свидетельствовать обвиняемому, а его свидетели не могли подвергаться перекрестному допросу. Допросы обвиняемого по большей части проводились в темноте, а из комнаты трех глав Комитета лестница вела в подземную тюрьму и камеры пыток. Вердикты Комитета не допускали обжалования. Приговоры: изгнание или смерть через удушение или утопление – приводились в исполнение без промедления. Это был, по словам Руссо, «кровавый суд, в равной степени ужасный для аристократов и для народа». Несомненно, в высказывании Руссо есть преувеличение, так же как и в других, авторам которых нравится лелеять миф о Венеции как темном и порочном городе, но нет сомнения, что репутация Комитета была одним из важнейших элементов для понимания венецианской политики. Он символизировал тайную жизнь города.

Тюрьмы в полном смысле этого слова представляли собой часть подлинного и метафорического мира венецианцев. Записная книжка купца XIV века содержит список всех тюрем города. Пользовавшиеся печальной славой тюрьмы в Венеции на деле были частью Дворца дожей. Закон гласил, что дож лично должен хранить ключи, в этом крылся намек на то, что тюрьмы поддерживают законность и власть в государстве. Тюрьмы располагались на обоих берегах Рио делла Палья, которая течет позади Дворца; камеры на уровне нижнего этажа были известны как «колодцы», по причине того, что в них часто набиралась вода, а те, что находились на верхнем этаже, назывались «свинцовые» из-за пластин свинца, которыми была покрыта крыша. Некоторые из одиночных темниц имели названия, такие как «Лев» или «Вулкан». Считалось, что зловонные стены вредны для здоровья до такой степени, что лучше быть заживо погребенным.

Но, как и в большинстве аспектов венецианской жизни, здесь было много фантазии и мифотворчества. Предполагаемые ужасы венецианских тюрем могли быть связаны с их близостью к воде, могли истолковываться как часть мира, кроющегося за ритуалом и маскарадом. То же самое можно отнести к любому аспекту венецианской жизни. Какие страшные пытки и пороки могли скрываться в прекрасном городе?

Что спрятано? Ответ может быть – ничего. Когда французские войска вторглись в Венецию и в 1797 году победили ее, в «колодцах» нашли всего одного заключенного. Он пробыл в заточении шестнадцать лет. Выйдя на площадь Святого Марка при ярком солнечном свете, несчастный тут же ослеп и вскоре умер.

Казанова, сидевший в «свинцовых», через решетки своей камеры увидел крыс устрашающего размера, беспечно разгуливающих по чердаку. Когда он спросил тюремщика о мерзавцах, которые сидят по соседству с ним, тот ответил, что, напротив, это уважаемые люди, которые по причинам, известным только властям, «должны были быть изолированы от общества». Это только подчеркнуло для него «ужасный деспотизм», объектом которого стал и он сам. Казанова бежал, проделав лаз на крышу подобием штыка, который изготовил из куска металла. Его рассказ о заключении в тюрьму и побеге – одна из главных историй всей Венеции.

Принято считать, что Казанова умер в Богемии 4 июня 1798 года, однако существует неофициальная история, согласно которой он тайно вернулся в Венецию после Французской революции и жил там инкогнито. Говорят к тому же, что он совершал некие некромантические ритуалы, чтобы гарантировать себе бессмертие. Некоторые полагают, что он продолжает жить в своем нетленном теле, другие считают, что он возрождается в каждом венецианском младенце. На самом деле, он Genius loci (Дух, или Гений места). И он никуда не исчезал.

Образ тюрьмы часто используется, чтобы вызвать в воображении настроение Венеции, ее фон. Как евреи в своем гетто, граждане города в некотором смысле тоже заключенные, они окружены водой, как если бы были узниками Алькатраса  (тюрьмы на острове в заливе Сан-Франциско). Никто из граждан Венеции не мог покинуть ее без официального разрешения. Вот почему в городе было относительно мало преступлений, ведь там, где все следят за всеми, негде спрятаться.

Путь на материк легко перекрыть. Венецианцы вдобавок находились под пристальным полицейским присмотром. В XIV веке здесь на одного полицейского приходилось двести пятьдесят граждан, при том, что законы были ужесточены Советом десяти и signori di notte (ночными блюстителями порядка). Здесь были также начальники стражи и sbirri  (полицейские ищейки). Рассказывали, что sbirri поступали с преступниками следующим образом: набрасывали на них свои плащи и затем, закутав, вели в тюрьму. Молчание и тайна как нельзя лучше соответствовали распространенному образу города. Они согласовывались с принудительно введенными законами и постоянным наблюдением.

В Венеции редко можно  (или можно было) найти уединение. Люди сбивались в толпу. Члены маленьких общин каждого прихода были кровно связаны между собой. Частное пространство было невелико. Личные интересы подчинялись общественным нуждам, человек включался в общину, а частная жизнь не считалась важной. Все это может вызывать сильнейшее чувство клаустрофобии. Люди не могут убежать друг от друга, не говоря о том, чтобы уехать с островов, на которых вынуждены оставаться.

Тень, которую отбрасывает тюрьма, порождает тайны. Там, где частная жизнь осознается как роскошь, хранение тайн приобретает всеобъемлющий характер. Город масок непременно должен быть и городом тайн. Жители города, несмотря на внешнюю общительность, известны скрытностью. Они не приглашают к себе домой случайных знакомых. На портретах венецианцы, как правило, хранят непроницаемый вид, здесь изображена скорее их должность, а не личность, действительный темперамент или особенности характера остаются тайной. Они непроницаемы. Об одном доже говорили: «Никто не знает, что он любит или ненавидит». Некий публичный лектор из другой части Италии не сумел втянуть своих слушателей, молодых венецианских аристократов, в какую бы то ни было политическую дискуссию. «Когда я их спрашивал, – пишет он, – что люди думают, что говорят и чего ждут от того или иного движения в Италии, все они отвечали в один голос, что ничего об этом не знают». Было это молчание выражением страха или недоверия? Кто же станет дискутировать в городе, откуда человека могут изгнать на основании лишь подозрений? Завоевав в 1797 году Венецию, Наполеон захотел изучить только что завоеванных людей. Его интересовало, в частности, каковы убеждения и предубеждения венецианцев. Местные авторы исследования не смогли просветить Наполеона в этом, поскольку, по их словам, ответы на такие вопросы недопустимы. Ни один другой город так не заставляет молчать своих обитателей. Действительно, бывали времена, когда любая оплошность могла дорого обойтись. Когда два стеклодува, владевшие секретами своего ремесла, бежали в 1745 году в столицы иностранных государств, Сенат распорядился отравить их.

Отмечалось, что на Риальто банкиры и торговцы, как правило, разговаривали приглушенными голосами. Управление городом происходило тайно. Мы можем представить это как таинственность на восточный манер: с тайными встречами, тайными выплатами, тайными аудиенциями, тайными решениями и тайными смертями. Когда новых аристократов знакомили с практикой правления, их клятва верности включала обещание «веры и молчания». Это весьма характерно для Венеции. Одна из аллегорических картин во Дворце дожей – «Молчаливость». На базилике Святого Марка есть странная каменная фигура – старик на костылях, приложивший палец к губам. Говорят, что Венеция была тайной олигархией, она не только хранила свои тайны, но природа ее собственной идентичности тоже была тайной.