Венец безбрачия (СИ) - Страница 1

— С ума сойти, я родила живого эльфа, — это были мои первые слова, когда мне, уже более вменяемой, чем сразу после родов, принесли ребёнка для первого кормления. Молоденькая сестричка, наблюдавшая за нашим воссоединением, тихонько хихикнула, оценив шутку.

— Она совершенно здоровая, — успокоила ещё не успевшую испугаться меня бабушка, сидевшая на стуле рядом с кроватью. — Форма ушных раковин действительно необычная, но в этом нет ничего криминального. Она, как и глаза, скорее всего, с возрастом поменяется; хотя разрез действительно необычный, — в доступной моему пониманию форме изложила эта строгая женщина.

— Да даже если не поменяется, — философски заключила я, критически оценивая плод своих долгих мучений. — По мне, так она настоящая красавица, — и я расплылась в умилённой улыбке. Подозреваю, с критичностью получилось не очень; крошечный красный сморщенный комочек, если подумать, красивостью не отличался. Но кто бы на моём месте задумывался?

Родов я, в отличие от большинства молодых мамаш, не боялась. Ну, честное слово, стыдно бояться, когда светило медицины, главный врач нашей второй гинекологической и по совместительству родная бабушка поднимает на смех каждую паническую глупость, вычитанную в интернете или услышанную в очереди в поликлинике! Быстро устав чувствовать себя истеричной дурой, я перестала читать отзывы и слушать товарок по счастью (или несчастью, тут у кого как). Слушала бабушку, ела творог, фрукты и витамины, и морально готовилась.

По — хорошему, больше всего в такой ситуации должен поддерживать будущий отец ребёнка, но, увы, его не предвиделось. Обычная история: бросил, как только узнал новость о перспективе отцовства. А я… Расстроилась, конечно, но не до безумства, и делать аборт категорически отказалась. Стоило только представить, что со мной сделают родные за такую глупость, и глупая мысль сразу прикинулась не более умной шуткой.

Просто лишний раз убедилась, что семейная сказка о родовом проклятье клана Верещагиных — не такая уж сказка, да занялась другими хлопотами.

По семейному преданию, история эта началась ещё в Екатирининские времена. Наша давняя прародительница была деревенской ведьмой, и именно она душевно прокляла всех мужиков начиная с безответственного кавалера, от которого нагуляла дочку, заодно таким образом саму дочку «обезопасив». Вроде и глупость, но не поверить трудно; мужчины от нас либо сбегают, либо просто долго не живут.

Не знаю, что случалось с более давними предками, но и известных историй хватает, чтобы уверовать в проклятье. Прадед погиб на войне почти сразу, не успел даже узнать, что жена тяжёлая была. Дед, как мы предполагаем, сбежал не от ребёнка, а от бабушкиного характера, но тоже задолго до родов и до ЗАГСа. Мой собственный отец до свадьбы попросту не дожил, разбился на машине, так и не познакомившись с нами, мной и сестрой — близняшкой. Вот теперь и Витька… Да ну его, кобеля, сбежал — оно и к лучшему.

В итоге семья наша состоит исключительно из женщин. И нельзя сказать, что кто‑то из детей в ней когда‑то страдал от недостатка родительского внимания и жаждал отцовской опеки. Мы живём вполне дружно, в огромной двухъярусной квартире, — финансовый вопрос никогда не был острым, или даже актуальным. В отсутствие мужчин женщинам приходится быть сильными, а ум у нас в роду явно передаётся по женской линии.

Бабушка Наталья Аркадьевна, как я уже говорила, в нашей семье строгая, доктор медицинских наук, акушер — гинеколог от бога с сумасшедшим стажем и железным характером; мы её втихаря зовём «наш Сталин в юбке». Мама — на первый взгляд очень мягкая, покладистая женщина, неконфликтная и сдержанная. Впрочем, это дома; на работе, насколько я знаю, финансового директора Елену Игоревну даже их генеральный побаивается. Ну, и мы с Сонькой, то есть — Зоя и София, — будущий великий конструктор ракетных двигателей и будущий не менее великий хирург.

И, самое главное, внешностью никого из нас бог не обидел. Даже бабушка, даром, что ей уже шестьдесят, всё ещё весьма эффектная женщина, и её густые чёрные волосы лишь слегка тронула седина. Мама, такая же яркая брюнетка, в свой сорок один год привлекает внимание мужчин от восемнадцати до восьмидесяти, а уж про нас с Сонькой и говорить нечего: смоляные косы в руку толщиной, зелёные глазищи, отличные фигуры. Ведьминская у нас красота, ох — ведьминская! Мама нас с детства дразнит «мелкой нечистью», хотя сама не лучше.

И тут вдруг — получите, распишитесь. Моя малышка. Глазки синие — синие, волосёнки на голове беленькие — беленькие… И это при том, что шельмец Витька — рыжий!

Спрашивать, от кого ещё я могла нагулять такое светловолосое чудо, родные не стали. Это был не вопрос доверия или недоверия, просто всем было плевать: папаши традиционно нет, ну и леший с ним. Удобно, можно подобрать отчество на свой вкус, подходящее к имени.

Имя, кстати, придумывали всей семьёй на некоем подобии совета, когда до моего тела допустили остальную родню; в вопросе посещений бабушка была ко мне даже строже, чем к прочим роженицам.

Лучше бы без них заранее решила, потихоньку, чтобы уже потом поставить всех перед фактом.

Основную проблему, конечно, составляла Сонька со своими «Галадриэлями» и «Лучиэнями». Замолчала сестра только тогда, когда к нашей компании присоединилась бабушка, и мы сошлись на том, что девочке предстоит носить имя оригинальное, но не до идиотизма. Бабушка вспомнила современные веяния на возрождение старославянских имён, и идею поддержали единогласно. В итоге после долгих пререканий под Сонькино хихиканье сошлись на «Мирославе Игоревне» — вроде и оригинально, и есть шанс, что не будет мешать жить. Домашних вариантов тоже хватает, от Милы до Славы. В общем, мне понравилось; а не понравится ей самой — поменяет.

— Славка, ну, как так можно? — вздохнула я, разглядывая разбитую бровь прибежавшего из школы чада и синяк на скуле.

— А что он дразнится?! — светлые бровки сурово сошлись на переносице.

— Наверное, потому, что ты ему нравишься, — предположила я, прицеливаясь вымоченной в зелёнке ватной палочкой в ссадину.

— Да ну — у, — недовольно протянула она и зашипела, когда бриллиантовый зелёный совместился с раневой поверхностью. — Он же не на меня обзывается, — логично опровергло моё предположение задиристое дитя, когда мама ответственно подула на ранку, и щипать перестало. — Он же Юльку дразнит колобком! И, мне кажется, не из симпатии, — серьёзно заключила она.

— То есть, ты у нас защитница невинно оскорблённых? — я снова устало вздохнула, раздумывая, что делать. С одной стороны, драться плохо. Но с другой — не наказывать же ребёнка за то, что она вступилась за подружку! — Котёнок, это, конечно, хорошо, что ты за друзей горой, но постарайся в следующий раз воздержаться от рукоприкладства, ладно? Ты умная девочка, учись ставить обидчика на место словами. Посмотри на бабушку Нату; ты представляешь, как будет выглядеть, если она полезет на кого‑нибудь с кулаками?

— Кто же бабушку обидеть может, она строгая, — задумчиво протянула Славка, внимательно и недоверчиво разглядывая меня своими невозможно синими глазами.

— О том и речь! Она ставит на место взглядом и словами, и это правильно. Понимаю, тяжело, конечно; у меня тоже не всегда получается. Но бить мальчишек за глупость — последнее дело. Мальчики взрослеют медленнее, умнеют тоже медленнее, причём ещё и не все, — хмыкнула я. — Ладно, героиня. Где ещё болит? — смазав до кучи ободранный кулак, я принялась складывать аптечку. — Иди, переодевайся, мы же с тобой по магазинам собирались.

— А Соня с нами пойдёт? — оживилось дитятко, смекнувшее, что мама не очень сердится, и наказывать её сегодня не будут.

— Соня обещала подъехать к магазину, на месте встретимся, — ответила я, и радостная Славка убежала одеваться.