Вендетта (СИ) - Страница 46

— Да какая разница, что этому смерду в голову ударило? — вспылил Зиновьев. — Важно только то, что именно он начал бунт, в ходе которого весьма уважаемые промышленники, братья Болотины вынуждены были лично к вам обратиться за помощью.

— Ты понимаешь, сучий потрох, что государю начхать на все уважение к братьям Болотиным, а также на то, что ты там об этом деле думаешь! — взревел Салтыков раненным медведем. — Его величество Петр Федорович весьма ясно и четко указал, что именно ты должен разузнать. А также то, что до его приезда ничего с бунтовщиками, чтобы не сделалось! Он сам определит их судьбу. И нашу с тобой, заодно. А я не горю желанием вместо грандиозных празднеств, посвященных коронации, отправиться прямиком в застенки к Ушакову! А к этому все и идет, потому что ты, идиот, умудрился на свой лад переврать императорский указ, который не имеет другого толкования, чем то, которое в нем прописано! — на крики в кабинет градоначальника заглянул гвардеец. — Уведи господина Зиновьева. Он задержан. Государь решит его судьбу, как приедет. И еще, как с этим справишься, доставь мне сюда Болотиных. Не хочу слишком уж бледный вид перед государем иметь, хоть, вроде бы и не я должен был расследование вести, а спрос с меня тот еще будет.

Гвардеец кивнул и вскоре из кабинета Салтыкова уже выволокли отчаянно сопротивляющегося и что-то верещавшего Зиновьева. А через минуту в кабинет заглянул еще один гвардеец и скороговоркой произнес, выпучив при этом глаза.

— Едут, Владимир Семенович, уже первые кареты начали в Москву въезжать!

— Как это — едут? А как же встреча? Еще же ничего не готово! Мы же только послезавтра ждали! — Салтыков схватился за голову и выскочил из кабинета, чтобы хоть у Лефортовского дворца, где пожелал остановиться император, успеть приличную встречу организовать.

Мы должны были въехать в древнюю столицу гораздо позже, но Маша чувствовала себя сравнительно нормально, и я приказал не сворачивать к Шереметьевым, где надо было дождаться, когда нам по улицам лепестки роз раскидают, да толпу побольше пригонят, приветствовать императора. Это не протокольное мероприятие, а обычные понты, на которые мне было откровенно говоря наплевать. Здоровье жены позволяло, не останавливаясь, довезти ее до комфортных условий, и я решил, что так будет лучше.

Заодно на московскую жизнь без прикрас посмотрю. Что тоже порой бывает весьма полезно.

В Москву я въехал верхом. Пыльный, грязный, в своем простом, немного даже аскетичном дорожном костюме. На моем фоне последний придворный казался франтом. Но мне нравилось. К тому же я искренне не понимал, зачем выряжаться в дороге. Как обычно без парика с короткими светлыми волосами я сам себя принял бы за какого-нибудь камер-пажа. Который в немилости и оттого не может себе позволить ничего более пышного, соответствующего рангу. Нет, если бы мы въезжали как положено, то меня бы нарядили, причесали, разукрасили бы обязательно белую лошадь, а остальных пересадили на вороных. Ну, чтобы никто точно не перепутал императора с кем-бы то ни было. Да и Машку заставили бы ехать, наполовину высунувшись в окно кареты, или вообще в открытом экипаже, чтобы все могли лицезреть императрицу. Ничего налюбуются еще. Нам нужно отмыться и отдохнуть как следует, потому что даже меня эта дорога просто доконала, не говоря уже о моей беременной жене.

Со мной поравнялся всадник. Охрана его пропустила, значит, кто-то свой. Я повернулся и узнал князя Волконского. Странно, вроде бы его не было в нашем поезде.

— Как это ты тут оказался, Михаил Никитич? — я не смог сдержать удивления.

— Догонял поезд, ваше величество, — честно ответил князь. — Вот, только сейчас удалось нагнать.

— Неужто дело настолько важное, что никак не может подождать хотя бы до вечера? — спросил я, искренне не понимая, с чем может быть связана подобная спешка.

— Это как подумать, ваше величество, — пробормотал князь. Я же продолжал недоумевать. Ну что могло случиться в Польше? Да еще такого, что требовало бы нашего пристального внимания? — Речь Посполитая вот-вот взорвется братоубийственной войной. Такая вот новость. — Я выпрямился на своем коне и непроизвольно расправил плечи. Что?

— Что? — повторил я стучащий в голове вопрос. — Как это? — мы ничего в Польше не планировали. Откуда там может начаться междоусобица?

— Магнаты не сошлись во мнении при очередном разбирательстве вопроса о престолонаследовании, — радостно заявил Волконский, который практически не вылезал из Варшавы, постоянно крутясь среди магнатов, и стараясь каждого настроить на сотрудничество с Российской империей. Там в ход шло все: подкуп, шантаж, разумное сочетание и того и другого, в общем, все как обычно. Но я никакого глобального кипиша в Польше пока не планировал, откуда тогда...

— А кто конкретно начал возню? — прищурившись, спросил я князя.

— Чарторыйские, которые сейчас у себя в гостях принимают какую-то родню из Ганновера. Они настаивают на том, чтобы никакого наследования не было, чтобы король так и становился при выборе большинства, при этом, чтобы законодательно прописали, что никто из поляков не может стать королем.

— Ага, если такой закон примут, то Понятовский уйдет не попрощавшись, — пробормотал я.

— Да, поэтому остальные разделились на две группы: одна говорит, что пусть все остается как было, а вторая, что вообще пора со всей этой чехардой заканчивать и возрождать одну постоянную династию, а то над Варшавой уже вся Европа ржет не останавливаясь. Слово за слово и все три стороны подняли свои личные армии. Понятовский пока воздерживается и не спешит принять ни одну из сторон. Но это дело просто так не кончится, — закончил князь.

— Это точно, — я задумался. Надо кому-нибудь из сторон помочь, непременно помочь, но кому? Что мне выгоднее? Но, каковы Ганноверские сволочи, а. Я так и знал, что они свои делишки уже давным-давно в странах проворачивают. Опыт у них уже сейчас ого-го. Ладно, думать на ходу вредно, да и к тому же у меня есть отличный эксперт по Польше, с которым я и проконсультируюсь, тем более, что меня уже стали переносить, и время от времени разрешают спать в супружеской постели.

Наш поезд начал привлекать внимание. Все больше и больше москвичей останавливались, провожая нас взглядами. Многие на всякий случай кланялись. Некоторые так и вовсе становились на колени и лбом касались земли. Отвратительная традиция. Вот ее я прямо завтра приказом отменю.

Ехали мы шагом, впереди чуть быстрее несколько кавалеристов разгоняли перед нами зевак, чтобы никто из них не попал под копыта лошадей и колеса карет. Как-то так получилось, что я снова, как и при въезде в город, остался один.

— Ой, так ведь это ампиратор Петр Федорович, — внезапно донеслось до меня. Я повернулся и увидел, как сразу с десяток кумушек с корзинами, начали кланяться.

— Который? — негромко спросила другая. Впереди образовался небольшой затор, и мне пришлось остановиться. К счастью, уже был виден Лефортовский дворец. Нам повезло миновать город без суеты.

— Вон тот, в черном, молоденький такой, беленький.

— Что же он такой бледненький и худенький? Да и одет бедно?

— Так ведь траур у него, дура! Вишь как по тетке покойной убивается.

— Бедненький. А-то, кажись, не кормют его совсем, ироды иноземные.

Я почувствовал, как у меня краснеют уши. Но тут дорогу расчистили, и я пустил коня рысью. Это они еще Машку не видели. Ее даже мне постоянно накормить охота.

— Ваше величество, добро пожаловать в Москву! — перед моим конем возник Салтыков, который каким-то образом успел не только собрать в кучу всех более-менее знатных москвичей, так еще и музыкантов подогнал. Так что в сам дворец я въезжал уже с помпой, вымученно улыбаясь встречающим.

Кондратьев отнял от глаза подзорную трубу и повернулся к лейтенанту, стоящему рядом. Лейтенант этот получил звание совсем недавно и очень гордился им. Получил он приказ о производстве в офицеры из рук его величества лично на торжественном ужине, а до этого он всего лишь боцманом был, которого вот так внезапно повысили. При этом сам Иванов так до сих пор и не понял, что же он сделал такого, что заслужило такой высокой награды.