Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая - Страница 9
– Думаю, я больше никогда его не увижу. В Праге герр Майер сходит к адвокату, и даст заверенные показания. Банду скоро осудят и повесят, – с надеждой подумал Аарон.
В комендатуре, он предъявил адъютанту записку от обершурмфюрера фон Рабе. Комендант был занят с другим посетителем. Кёгель, кивнув, поднял телефонную трубку:
– Я отправлю охранника за вашим братом… – Аарон понял, что впервые увидит герра Майера не на фотографии, а лицом к лицу:
– Человек, из-за которого Клара мне отказала… – Аарон велел себе:
– Не смей! Ты встретишь девушку, которая тебя полюбит, как Габи… – он решил, что надо сразу обнять герра Майера, и успеть шепнуть хотя бы его французское имя:
– Главное, чтобы он не запинался… – попросил Аарон, – он будет выглядеть удивленным, но это не страшно. Я бы тоже удивился, если бы меня Меир, с поддельными документами, нашел в концентрационном лагере. Хотя нет… – Аарон скрыл усмешку, – Меиру я бы не удивился. И папе тоже. А тем более, Эстер. Мы семья… – он побледнел.
– Волнуется, – адъютант покашлял: «Хотите воды, месье Мальро?»
– Спасибо… – Аарон сглотнул:
– Мне надо будет посмотреть ему в глаза. Мужу женщины, которую я… – Аарон принял стакан:
– Не думай о таком. Клара герру Майеру ничего не расскажет. И я, конечно, тоже… – по возвращении в Прагу он обещал себе постараться, и вывезти Майеров, всей семьей, в Америку или Лондон:
– Он еще не знает, что у него трое детей теперь, и кот… – услышав шаги, Аарон поднялся. Тикали большие часы у стены. Спиной он почувствовал заинтересованный взгляд адъютанта:
– Генрих говорил, что они сентиментальны, подонки. Геббельс плакал, слушая, как Габи поет немецкие песни. Нацист сейчас будто в кино пришел… – Аарон вспомнил покойную тетю Ривку. Доктор Горовиц часто возил детей на лето в Калифорнию. Они жили на вилле тети, купались в бассейне, отец и Филипп ездили с ними на океан. Роксанна Горр занималась с племянниками актерским мастерством:
– Мистер Чаплин тоже нам уроки давал… – дверь открылась, – я помню, Меиру десять лет исполнилось. Чаплин закончил «Золотую лихорадку». Мы ленту на вилле у тети смотрели. Чаплин уговаривал папу Меира в кино привести, обещал занять его в фильмах. Говорил, что у него талант… – герр Людвиг напоминал свои фотографии, но Аарон понял, что мужчина потерял фунтов двадцать веса.
– Луи! – всхлипнул рав Горовиц. Раскрыв объятья, он бросился к высокому, худому человеку, в полосатых штанах, и грубой, зимней куртке с нашивкой, номером и красным треугольником:
– Луи, милый мой, я тебя похоронил… – унтерштурмфюрер Кёгель не знал французского языка. Он посмотрел на трясущиеся плечи месье Александра Мальро. Младший брат рыдал на плече герра Луи. Заключенный неловко обнимал его, моргая глазами. Кёгель, невольно, вытер щеку. Он помахал, подзывая охранника: «Приказ об освобождении готов. Оберфюрер Лориц его подпишет».
Братья стояли рядом.
– Они похожи, – вздохнул Кёгель, – он коммунист, конечно, но француз. Герр Александр сюда приехал, не поленился. Оберфюрер сказал, что надо отпустить старшего герра Мальро. Министр иностранных дел Риббентроп в Париже, на переговорах. Незачем создавать неприятный инцидент. Мы не имели права задерживать иностранного гражданина без вызова консула, без официального разбирательства. Но какой упорный этот Мальро. За год не признался, кто он такой, на самом деле… – адъютант, мягко, сказал: «Подождите на посту охраны. Мы оформим документы».
Братья ушли, в сопровождении солдата. Вынул бумагу из пишущей машинки, адъютант стал ждать звонка от оберфюрера Лорица.
Месье Луи Мальро принесли гражданскую одежду. Братья молчали, сидя на скамье, под портретом фюрера. Старший месье Мальро только снял пенсне. Людвиг понятия не имел, что за человек перед ним, темноволосый, высокий, хорошо одетый. Обнимая его, мужчина, быстро, шепнул, по-французски:
– Меня зовут Александр Мальро. Вы мой старший брат, Луи.
Людвиг искоса поглядывал на незнакомца. На подстриженном виске блестела седина:
– Но ему, кажется, тридцати еще нет. Неужели партия? Но я не слышал, чтобы кого-то выручали из лагеря. И как моя фотография, оказалась во французском паспорте? – неизвестный, кем бы он ни был, мог получить снимки Людвига только у Клары:
– Ясно, что он посещал Прагу. Что с ними? С Кларой, с Аделью… – сердце глухо билось:
– Я не верю… Мне не разрешат вернуться обратно на территорию. Товарищи будут думать, что я мертв… – охранник пришел за Людвигом, когда заключенные чистили сортиры.
Обычно они работали на местном заводе вооружений, но иногда несколько бригад оставляли в лагере, для уборки территории. За неделю никого не казнили, виселица в центре плаца стояла пустой. Людвиг много раз видел на ней трупы. Говорили, что оберфюрер Лориц считает подобное зрелище полезным для поддержания дисциплины среди заключенных. Летом, правда, эсэсовцы не выдерживали больше двух-трех дней, и убирали разложившееся, исклеванное птицами тело.
Людвиг зашевелил губами:
– Если я выберусь отсюда, то обязательно, расскажу обо всем. Расскажу, напишу. Мир должен знать, – в концентрационные лагеря не приезжали журналисты. Немецких газетчиков пускали на территорию, свободную от заключенных. В нацистских статьях писали о досуге солдат, вскользь упоминая, что в лагерях асоциальные элементы перевоспитываются честным трудом, на благо рейха.
– Как в Советском Союзе… – впервые сказал себе Людвиг. Он читал немецкое издание: «USSR im Bau». Они с Кларой даже думали переехать из Чехии в Москву. Клара мечтала попасть на спектакли Мейерхольда и Таирова, Людвиг хотел участвовать в социалистических стройках. Год назад, в Европе стали писать о процессах в Москве. Никто не сомневался, что Троцкий враг советского государства, однако теперь речь зашла о других людях.
Перед отъездом в Лейпциг состоялось заседание пражского комитета партии. Людвиг, заметил, что он, лично, не верит, обвинениям против Бухарина, соратника Ленина. Товарищи с ним спорили, но Людвиг, все равно, настаивал на своем. Осенью, после мюнхенского сговора, чешское правительство запретило деятельность партии. Коммунисты были единственной организацией, призывавшей к вооруженному сопротивлению аннексии Судет.
– Надо уходить в подполье… – незнакомец принял от солдата костюм и пальто Людвига. Он, вежливо, поблагодарил эсэсовца:
– Надо отправить куда-нибудь Клару и Адель… – Людвиг переодевался в коридоре комендатуры: «Но куда?». Он посмотрел на темную, лагерную куртку, на полосатые штаны:
– Я не могу, – понял Людвиг, – не могу расстаться с Кларой, с девочкой. Но кто тогда будет бороться с Гитлером… – в кармане пиджака остался кусочек картона, входной билет на Лейпцигскую книжную ярмарку. Людвиг посмотрел на дату:
– Двадцать первое октября. За день до этого меня арестовали, в пансионе. Мы завтракали, с немецкими товарищами. Гестапо оцепило улицу, никому не удалось уйти. Я не использовал билет… – одежда висела мешком. Кое-как, затянув брючный ремень, он взял пальто.
Оберфюрер Лориц вышел в приемную:
– Поезжайте домой, герр Мальро, – наставительно, сказал комендант, – и не появляйтесь больше в Германии. Вы иностранный гражданин. Вы должны понимать, что ваши взгляды, ваши… – Лориц погладил редкие волосы на лысине, – активности, противоречат духу нашего государства… – месье Александр подтолкнул брата к двери:
– Большое вам спасибо, герр оберфюрер. Я уверен, что Луи получил хороший урок… – Лориц проводил взглядом французов:
– Мы вернули Судеты, и Австрию, исконно немецкие земли. Скоро вернем и Лотарингию, с Эльзасом. Мальро станут подданными рейха. Если герр Луи не исправится, его ждет еще одно заключение… – французы, в сопровождении охранника, шли к главным воротам лагеря.
Оправив китель, комендант посмотрел на большие часы. Настало время обеда.
Захлопнулась тяжелая дверь арки. Наверху тускло светилась большая, бронзовая свастика. Вокруг пустынной дороги лежали заснеженные поля. Людвиг вдохнул острый, холодный ветер: