Великий Сатанг - Страница 81

– Земля-а-а! Земля-а! Я-а-а!.. — возвращается эхо.

– Раздели конницу поровну и встаньте на флангах! — спокойно говорит Лебедь, и в глазах его вспыхивает торжество.

Все оказалось проще простого.

(«Когда слепой увидит, а глухой услышит…»)

– Ждите! — говорит Лебедь людям Земли, пешим и конным.

И, спешившись, идет в шатер под знаменем с белокрылой взмывающей ввысь птицей. Где уже заждался его тот, кого земляне прозвали демоном Жанхаром.

И тот, одетый в комбинезон космолетчика гражданского флота, без знаков различий, обращает к нему близорукий, немного беспомощный взгляд, многократно увеличенный большими очками в тоненькой металлической оправе.

– Уходите, Джанкарло! — говорит Лебедь гостю не зло, но категорично. — Уходите. Разговора не будет!

– Помилуйте, Въяргдал Игоревич, — восклицает демон в комбинезоне, и лицо Лебедя передергивает короткая судорога — не воспоминаний, нет, но намек на них. — Да как же так можно! Я вам заявляю совершенно ответственно, если угодно, как искусствовед со стажем: без собранных здешними аборигенами экспонатов коллекция утрачивает полноту. А следовательно, и смысл!

– Мне плевать на коллекцию, — коротко отвечает Лебедь.

Его тяготит ненужное присутствие этого человека. И он повторяет уже гораздо жестче, чем в первый раз:

– Уходите!

Очки на крупном носу возмущенно вздрагивают.

– Нет уж, позвольте! Я готов пойти и на компромисс… Давайте так, Въяргдал Игоревич!..

Он раскрывает пухлый блокнот и вчитывается в него, напряженно шевеля губами.

– Ну-с, в принципе можно ведь и поладить. Не знаю, что уж вы там себе задумали, да и не хочу знать; возможно, вы просто сошли с ума, но дело не в том. А дело в том, что, на счастье, основные фонды уже собраны и отсортированы. Поэтому предлагаю…

Пухлый палец поднимается вверх.

– Вы: прекращаете устраивать диверсии и даете возможность спокойно заниматься погрузкой; далее: обеспечиваете нас нужным количеством рабочей силы; и наконец: отдаете мне экспонаты, привезенные из Киевского музея религий. Скажите на милость, к чему вашим… э-э… подданным иконы кисти Рублева, к примеру? Со своей стороны я возвращаюсь на Гедеон и докладываю дону Мигелю о вашей героической гибели. И живите себе здесь спокойно, если уж так нравится. Ну, по рукам?..

– Я сказал, Джанкарло, — устало качает головой Лебедь и опускается на циновку. — Разговора не будет!

– Но вы понимаете, что в этом случае вашим хлеборобам придется иметь дело с людьми госпожи Минуллиной? — разводит руками Джанкарло. — А вы же знаете эту фанатичку…

Лебедь усмехается:

– Что ж, пусть попробуют. Ко мне пришли люди башен…

– О, вот как?!

Человек в очках заметно удивлен. И встревожен. Он на секунду задумывается. Затем аккуратно снимает очки и бережно протирает их.

– Ну что ж, — говорит он совершенно спокойно, уже совсем иным тоном, без тени раздражения и запальчивости. — Я вижу, что договориться нам не удалось. Пусть так. Если вы забыли, что такое присяга, майор Нечитайло, позвольте напомнить вам еще кое о чем. Взгляните!

Джанкарло протягивает Лебедю глянцево блестящие стереокарточки.

Тот кидает небрежный взгляд и удивленно приподнимает брови.

– Ну и что? Это пулеметы. Исчезнувшее оружие…

– Так точно, — кивает человек в комбинезоне. — Исчезнувшее. А если я скажу вам, что два экземпляра этого исчезнувшего доставлены мною с Гедеона? По личному разрешению господина пожизненного Президента?..

Лебедь отвечает улыбкой.

– Бред. Оружие непроизводимо в принципе.

И добавляет то, чего никогда не мог понять сам, да и никто не мог, даже наставники в училище, когда пытались разъяснить курсантам, отчего любое, кроме холодного, оружие, будучи собранным, немедленно превращается в липкий порошок:

– Этический индетерминизм.

– Верно. — Джанкарло отвечает улыбкой на улыбку. — И про принцип, и про индетерминизм. Но вы ведь знаете, кажется, про опыты Рубина? Он работал одно время в лабораториях моего покойного батюшки. В том числе и над этой проблемой…

Голос его становится приглушенно-доверительным.

– И вы не представляете, майор, что может совершить всего только одна щепотка боэция, если добавить ее в сплав. Во всяком случае с этическим, как вы сказали, индетерминизмом она справляется без труда…

Джанкарло саркастически пожимает плечами. Глаза его, лишенные очков, вовсе не так уж беспомощны, как казалось.

– Не скрою, майор, серия была мизерна. Два экземпляра на всю Галактику. И оба здесь, со мною. Что скажете теперь?

Лебедь приподнимает голову. На лице его уже нет улыбки.

– Послушайте, господин эль-Шарафи…

Он уже не называет человека в комбинезоне по имени.

– Кто вы все-таки? Искусствовед? Или?..

Тон его враждебен. А ответ звучит по-прежнему спокойно и даже с холодноватым сочувствием:

– Всего понемножку, майор. Отчасти то, отчасти это. В том числе и искусствовед. И смею вас заверить, весьма квалифицированный.

Он дружески подмигивает.

– Я не блефую, майор. Итак, ваш ответ?

– Погодите.

Не обращая внимания на гостя, Лебедь опускается наземь.

Прикладывает ухо к квадрату травы, оставленному в центре шатра меж небрежно набросанных циновок. Вслушивается. А потом поднимается на ноги, и взор его светел.

– Уходите, господин эль-Шарафи. И скажите тем, кто послал вас, что у землян нет иного выхода. Таков наш выбор. Если вы блефуете, вам же хуже. Если нет…

Лебедь пожимает плечами.

– Все равно уходите. Земля будет сражаться.

Земля. Месяц плачущего неба. Люди и демоны

17 октября 2233 года по Галактическому исчислению

Дождь лил седьмой день подряд. Он начался еще в день великой битвы — сперва редкими крупными каплями, затем хлещущими струями и уже к вечеру превратился в сплошную стену воды, сквозь которую почти незаметно проскальзывали рваные стрелы молний. Шум дождя гасил раскаты грома, заполняя все своим выматывающим душу шелестом…

Затем небесные воды поумерили ярость. Грохот и зарницы исчезли, капли сделались легче, но замедлить себя в полете не пожелали. Сплошная стена дождя, подавлявшая гневным напором, сделалась занудливо постоянной, повесив в воздухе серенькую мокрую занавеску. Дороги размокли. Трава, сперва гнувшаяся под тяжестью воды, привыкла и покорно улеглась, даже не пытаясь разогнуть стебли.

Работать в таких условиях было неимоверно трудно. Отряды людей аршакуни, по десятку-полтора каждый, облавным кольцом промчались по степи, вылавливая редких беглецов, уцелевших после великой битвы. Тот, кто сумел уйти, наверняка не ранен и крепок. Он необходим для переноски тяжелых тюков к кораблям Звездных, что приземлились двадцать дней тому близ главного стойбища Старшей Сестры и теперь стояли, раскрыв квадратные нижние пасти в ожидании корма.

Поселок за поселком открывал ворота перед всадниками аршакуни. Защищать изгороди было некому: мужчины, ушедшие на зов А-Видра, не вернулись и уже не вернутся, а не знающая сладости женской плоти мелочь была задорна и упряма, но воевать всерьез, разумеется, не могла. В первом же поселке, где из-за частокола в людей аршакуни полетели стрелы, пришедшие не оставили в живых ни единой души, кроме тех, кто ростом не достиг еще конского колена. Когда пришельцы покидали разрушенный до основания поселок, детвора брела за уходящими, пока хватало сил, с громким плачем умоляя взять с собой и уверяя, что может работать.

Дети говорили неправду. Они не были способны трудиться так, как необходимо было Звездным, чье время истекало; Звездные спешили сами и торопили других. Поэтому на бегущих вслед лошадям детей никто не обращал внимания. И они, устав бежать и плакать, понемногу отстали. Некоторые побрели обратно, к развалинам поселка, но большинство просто остались в мокрой степи, ожидая неведомо чего.