Великий Наполеон - Страница 23

Кинжал как оружие покушения звучит слабовато, но его не следует недооценивать – по тем временам подойти вплотную к высокопоставленному лицу было хоть и трудно, но возможно, и в самый день Маренго Бонапарт узнал, что генерал Клебер, на которого он оставил армию в Египте (не известив его заранее, а просто поставив его перед фактом), был убит каким-то сирийцем, и именно кинжалом. Убийце французы сожгли руку, а потом посадили его на кол, но Клебера это не вернуло…

В общем, аресты и высылки бывших якобинцев шли уже вовсю, когда Дюбуа представил неопровержимые доказательства того, что на самом деле заговор был составлен и чуть было не осуществлен роялистами, да еще их прославленным вождем, Кадудалем. Первый Консул с ним встречался, и даже лично – в случае встречи он обещал ему безопасность. Они поговорили с глазу на глаз. Кадудаль надеялся убедить генерала Бонапарта «…передать власть законному королю, Людовику XVIII…», а Бонапарт надеялся убедить Кадудаля «…прекратить войну против родины и принять генеральские эполеты, с тем чтобы сражаться против внешних врагов Франции…».

Они друг друга не убедили. Но тем не менее Кадудаль не задушил Первого Консула – такие опасения высказывались приближенными Бонапарта, но он предостережениями пренебрег. И Первый Консул сдержал слово – отпустил Кадудаля и дал ему уйти из своего дворца невредимым. Они оба явно надеялись на какое-то соглашение в будущем, но после взрыва 24 декабря 1800 года стало понятно, что надеждам этим теперь уже никак не сбыться…

На рабочем расписании Первого Консула такого рода соображения не отразились. В феврале 1801-го удалось наконец-то заключить так называемый Люневильский мир с Австрией. Новость была встречена в Париже с ликованием – без австрийцев англичане воевать на континенте Европы были не в состоянии, и ожидалось, что шансы на общее прекращение военных действий существенно возрастут. Тем более что Первый Консул не собирался почивать на лаврах – он начал интенсивнейшие переговоры с русским императором Павлом Первым. Он собирался вернуть в Россию пленных, взятых в свое время в Швейцарии Массена, – и даже без обязательного в таких случаях требования обмена «…всех на всех…». Все шесть тысяч русских солдат и офицеров возвращались на родину без всяких условий, в новых мундирах своих полков, подаренных им на прощание… Император Павел был очень тронут. Переписка между Парижем и Петербургом завязалась самая дружеская. Первый Консул выражал свое искреннейшее восхищение перед истинно рыцарским характером российского государя, говорил о том, что Мальта, разделившая было главу французского народа и российского императора, удерживается англичанами, которые не хотят передавать остров его законному владельцу, гроссмейстеру Мальтийского ордена, по совместительству являющемуся русским царем, – в общем, собеседники нравились друг другу все больше и больше, и разговоры уже шли о союзе и о совместном русско-французском походе на Индию, когда в марте 1801-го в Париж пришли нехорошие новости.

Павла Первого задушили в его столице, в Михайловском дворце.

Во Франции убийство императора Павла Первого считалось результатом успешного заговора англичан. Этой же версии держался и сам Первый Консул, который говорил, что «…англичане промахнулись по мне 3 нивоза (24 декабря 1800 года), но попали в Петербурге…».

Конечно, у людей есть склонность ставить себя в центр событий, даже к ним и не относящихся, а уж у такого человека, как Наполеон Бонапарт, такая манера даже и понятна. Но все-таки надо признать, что убийцы Павла Первого в Петербурге мало беспокоились о том, чтобы насолить Первому Консулу в его далеком Париже – для того, чтобы удушить своего суверена, у них с избытком хватало и собственных побуждений.

Так что нет, убийцы Павла Первого метили никак не в Наполеона Бонапарта.

Второй тезис – все это задумали англичане – тоже выглядит очень сомнительно. Достаточно упомянуть, что в заговор входила пара сотен людей из высшего общества, что сочувствовали заговорщикам очень и очень многие и что после убийства в Петербурге только что не рукоплескали. Достаточно посмотреть на список заговорщиков – в нем значились такие люди, как командиры элитных гвардейских частей: Талызин, командовавший Преображенским полком, командир Семеновского полка Депрерадович и Уваров, командир кавалергардов. Техническое руководство осуществлял генерал-губернатор Санкт-Петербурга граф Пален – какие уж тут англичане?

Наконец, последнее положение – заговор был оплачен англичанами – по всей вероятности, или полная неправда, или огромное преувеличение. Основывается оно вот на чем: к заговору самым деятельным образом примкнул Платон Зубов, последний по времени фаворит Екатерины Второй. Павел окружение матери не выносил, саму ее считал «…похитительницей престола…», а уж к ее «миньонам» относился и вовсе со смесью презрения и ненависти. В опалу попало все семейство Зубовых, включая и замужнюю сестру Платона, Ольгу Жеребцову. Ее супруг, помимо неблагозвучной фамилии, имел три крупных достоинства: он был знатен, он был богат, и он настолько не вмешивался в жизнь своей супруги, что она делала решительно все, что ей только хотелось, и могла выбирать себе любовников без всякой оглядки на супруга, руководствуясь только движениями собственной души.

Так вот, в то время, в 1800–1801 годы, ее душа стремилась только к одному предмету – к Чарльзу Уитворту, послу Англии при дворе Павла Первого, Императора Всероссийского. О заговоре он, несомненно, знал – и поддерживал его всей душой. Но точно так же о заговоре знали и вице-канцлер Панин, и посол России в Великобритании C.P. Воронцов, и даже наследник престола, Александр Павлович.

Что же касается самой идеи «…убийства российского императора на английские деньги…», то можно с большой вероятностью указать ее первоисточник.

Петр Васильевич Лопухин, близкий родственник O.A. Жеребцовой, рассказывал о ней:

«…Витворт через посредство Жеребцовой был в сношениях с заговорщиками; в ее доме происходили сборища, через ее руки должна была пройти сумма, назначенная за убийство или по меньшей мере за отстранение императора Павла от престола… За несколько дней до 11 марта Жеребцова нашла более безопасным для себя уехать за границу и в Берлине ожидала исхода событий… После смерти Павла в Лондоне она получила от английского правительства сумму, соответствовавшую 2 млн руб. Эти деньги должны были быть распределены между заговорщиками, в особенности между теми, которые принимали участие в убийстве. Но Жеребцова предпочла удержать всю сумму за собою, будучи уверена, что никто не отважится требовать заслуженного вознаграждения…»

Мемуары пишут люди, а людям, как известно, свойственно ошибаться – когда нечаянно, по наивности, а когда и намеренно, исходя из собственных соображений о пользе. Что прямо-таки поражает в вышецитированном пассаже «…близкого родственника О.А. Жеребцовой…» – так это его уверенность в глубокой порядочности английского правительства. То, что Ольга Александровна может не поделиться предположительно полученной ею огромной суммой с другими заговорщиками, даже с родными братьями, – это ему кажется очень вероятным. Ну, конечно же, как им осмелиться требовать с нее причитающееся, не по суду же?

Идея о том, что и английское правительство может не захотеть заплатить за убийство, так сказать, post factum, – это почему-то ему в голову не приходит. Ну как же – «…нация просвещенных мореплавателей...», как скажет через много лет после описываемых событий персонаж пьесы Сухово-Кобылина, – как же им не заплатить за заказанное убийство, раз дело сделано? Святость заключенных контрактов и все такое прочее? Расплюев, персонаж пьесы «Свадьба Кречинского», уверенный в благородстве просвещенных мореплавателей, темен он, как грязь, и, как простой жулик, уверен, что сам-то он и сплутует, но уж английские-тo лорды наверняка «…действуют по понятиям…»?