Великий князь в поход собрался - Страница 7

М. В. Васильев предложил рассмотреть другой вариант — по его мнению, упомянутые в той же Новгородской первой летописи старшего извода «Устьяны» есть ничто иное, как деревня в Бронницком погосте на Мете, восточнее Новгорода, на ближних к нему подступах[78]. Действительно, рядом с Бронницами, возле Бронницкого перевоза через Мету, согласно переписной книге Деревской пятины 1495 года, была деревушка Несеян в 10 дворов[79], позднее известная как село Эстьяны (ныне в составе села Бронницы). Расположенная на Яжелбицкой дороге (от Бронниц через Тухольский погост к Крестцам и оттуда на Яжелбицы, Едрово, Коломну, Вышний Волочек и дальше на Торжок), эта деревушка действительно представляет больший интерес, нежели Устьянский погост уже хотя бы потому, что она находилась рядом с Новгородом, на одной из сухопутных дорог, связывавших город на Волхове с «Низом» и рядом с перевозом на правый, новгородский, берег Меты. Такой вариант маршрута, по которому рати Михаила Ярославича шли на Новгород представляется более вероятным, нежели южный. Кроме того, заметим, что тверская версия с ее «злыми вожами» выглядит сомнительно уже потому, что при всех прочих составляющих любой маршрут в Новгород из Торжка вовсе не был путем в земли незнаемые и толковых проводников найти не должно было составить серьезной проблемы.

О скорости передвижения великого князя с его воинством можно судить, если взять в качестве примера опыт экспедиций Ивана III на Новгород в 1471 и 1478 годах. В первом случае Иван с ратью 29 июня покинул Торжок, а известие о победе московской рати над новгородской на Шелони достигло его в Яжелбицах 18 июля, т. е. на преодоление примерно половины расстояния до Новгорода у него заняло не менее двух недель. Поздней осенью 1477 года Иван III покинул Торжок 23 октября, а 21 ноября он был уже в Тухольском погосте, т. е. путь от Торжка до Новгорода у него занял бы около месяца[80]. Конечно, если посмотреть, к примеру, итинерарии того же С. Герберштейна или Я. Ульфельдта, двигавшихся по той же дороге ранней весной и летом, то скорость, с которой Иван двигался к Новгороду, совсем не впечатляет (у Ульфельдта путь от Новгорода до Торжка занял 10 дней, с 4 по 13 августа[81]). Однако одно дело, когда этот путь (53 мили по счету Ульфельдта, правда, не совсем понятно, о каких милях идет речь) проделывает посольство с небольшим обозом на перекладных, и совсем другое, когда по этому маршруту движется большое конное войско значительным обозом (на одного всадника — 1 воз, т. е. несколько тысяч телег с имуществом, провиантом и фуражом), причем по дороге, явно не приспособленной к передвижению больших масс войск. Так что удивляться тому, что «сила Низовьская» двигалась на Новгород черепашьим шагом, преодолевая в день по 2–3 мили (по счету того же Ульфельдта), не стоит. И, в таком случае, покинув Тверь в конце июня, Михаил мог подступить к городу в конце июля 1316 года.

О том, что происходило дальше, летописи до обидного немногословны. Так, Новгородская первая летопись старшего извода сообщает, что де «князь же Михаило, не дошедъ города, ста въ Устьянехъ; и тако мира не возма, поиде прочее, не успевъ ничтоже». Практически слово в слово повторяет эту весть Софийская первая летопись старшего извода, кратко и лаконично пересказывает эту версию составитель Ермолинской летописи («князь Михаило, пришедъ, ста въ Устяннехъ и оттоле възвратися, не успевъ ничтоже»)[82].

Из этого следует, что новгородцы, избрав после торжокского урока оборонительную стратегию, не собирались от нее отказываться и отсиживались за поспешно возведенными фортификациями. Если Михаил рассчитывал на то, что его внушительная военная демонстрация произведет нужное впечатление и стоит только его полкам объявиться под Новгородом, как мужи новгородские немедля вышлют ему навстречу своих послов во главе с владыкой и с богатыми дарами договариваться, то он просчитался. Новгородцы сдаваться не собирались и в переговоры не вступали. Взять же их измором было невозможно — готовясь к «сидению», новгородцы по тогдашнему обычаю не только свезли заранее припасы со всей округи, но и постарались по максимуму разорить ее перед тем, как низовская рать должна была подойти к стенам города. Столкнувшись с перспективой долгой осады и невозможностью организовать нормальное снабжение своего многочисленного воинства и его коней (небольшая, 300–350 кг лошадь, на то время наиболее распространенная на Руси, при легкой работе в день потребляла 30–35 кг травы, а ратнику требовалось в день порядка 1–1,5 кг провианта и нетрудно представить, сколько нужно было ежедневно собирать фуража и продовольствия на рать в 7 тысяч комбатантов, 14 тысяч их слуг и 30 тыс. лошадей[83]).

Выбор у великого князя был небогат. Если его враг явно не собирался сдаваться в ближайшее время, значит, нужно было или рискнуть и пойти на штурм Новгорода, заранее смирившись с большими потерями, или же отступить, переведя разрешение конфликта в дипломатическую плоскость, попробовав ослабить решимость новгородцев иными способами — а хотя бы и через возобновление продовольственной блокады, которая уже показала свою эффективность прежде, а сейчас, в неурожай, и подавно. В пользу второго варианта действия, хотя и сопряженного с определенными репутационными потерями, говорил и прежний опыт попыток штурма Новгорода — выше уже упоминался неудачный поход низовской рати на город на Волхове в 1170 году, предпринятый по приказу прадеда Михаила Андрея Боголюбского.

И такое сложное решение было принято — войско великого князя начало отступление от Новгорода. Возможно, отход был ускорен под воздействием новостей из Москвы — если верить Татищеву, московский князь (и это был не Юрий, который в это время находился в Орде, а, по резонному предположению Н. С. Борисова, его брат Иван[84]) готовился выступить со своим войском на Тверь, оказав тем самым помощь Новгороду. Отметим также, что в новгородской версии истории о походе Михаила есть загадочная фраза — великий князь повернул домой, не только не успев ничтоже, но еще и «болшюю рану въсприимъ»[85]. Что это означает — получил ли Михаил ранение в одной из стычек под стенами Новгорода или же заболел во время «стояния» (по мнению С. И. Бараша, лето 1316 года выдалось на редкость дождливое[86]), — остается загадкой.

Так или иначе, но после непродолжительного (отход надо было начинать до начала осенних дождей, т. е. в первой половине сентября, так что войско Михаила стояло под Новгород самое большее полтора месяца) «стояния на Волхове» низовские полки начали отступление домой, которое оказалось сопряженным с определенными проблемами. Новгородский книжник писал, что низовцы «възвративше бо ся въспять, заблудиша в озерех и в болотех; и начаша мереть гладом, ядяху жэе и конину, а снасть свою пожгоша, а иное пометаша: и приидоша пеши в домы своя, приимше рану немалу…»[87]. Составитель позднейшей Софийской первой летописи не преминул вставить в «повесть» нравоучение, сравнив незадачливых низовцев и их воевод с жителями Иерусалима, которых в давнее время «предастъ я Богъ в руце Титу, царю римьскому»[88]. Еще раз подчеркнем, что, на наш взгляд, вряд ли воеводы Михаила могли заблудиться на пути домой, но вот осенние дожди, которые могли начаться раньше, чем обычно, вполне могли создать серьезные проблемы для отходящих воинов великого князя. Но еще более вероятна другая причина трудностей, с которыми столкнулись низовцы — та, которую можно было бы назвать «синдромом Старой Смоленской дороги». Возвращаться им пришлось по старому маршруту, и без того изрядно разоренному и опустошенному прежними прохождениями ратей до Новгорода и обратно. Естественно, что это очень скоро привело к проблемам со снабжением со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями.