Великий князь в поход собрался - Страница 4

Отметим также, что скорейшему отбытию князя в поход не могло не помешать трагическое событие, случившееся в Твери — 19 марта 1316 года «загореся градъ Тверь кремникъ»[33]. Пожар был потушен, но «кремнику» явно требовался ремонт, и столь важное мероприятие никак не могло обойтись без участия князя. К тому же 28 марта неожиданно покинул кафедру и удалился в монастырь тверской епископ Андрей[34], противник митрополита Петра и его обвинитель на Переяславском соборе. Н. С. Борисов высказал предположение, что уход епископа в монастырь был вызван тем, что Андрей расценил пожар как знак — князь Михаил нарушил крестоцелование, захватив в заложники Афанасия Данииловича и новгородских бояр, и Господь покарал нечестивца и клятвопреступника[35]. Предположение вполне логичное и смотрится весьма правдоподобным, и, естественно, уход епископа не мог не вызвать толков и смущения среди тверичей. В этих условиях князь, на которого тверской же книжник монах Акиндин в своем «Написании…» возлагал ответственность за происходящее внутри церкви, не мог покинуть город, не успокоив волнующихся горожан и убедившись, что и в епархии в отсутствие пастыря дела идут своим чередом[36].

Итак, весной — в начале лета 1316 года Михаил и его «штаб» активно готовились к предстоящему большому походу на Новгород, который, надо полагать, должен был поставить окончательную точку в затянувшейся распре между великими князем и новгородцами, за спиной которых маячила фигура московского князя. Стоит привести цитату из классического труда В. Л. Янина о новгородских посадниках: «Если к началу XIV века боярство добилось победы над князем, то на всем протяжении первой четверти XIV века победа не кажется завершенной. Новгород активно участвует в борьбе между Москвой и Тверью». Обратим внимание на тот факт, что новгородцы поддерживают в этом конфликте Москву, и такой их выбор носил вполне осознанный характер, потому что Москва на тот момент была слабее Твери, и новгородские «мужи», играя на противоречиях между тверскими и московскими князьями, рассчитывали получить вполне ощутимые политические и иные преференции, закрепив тем самым свой новый статус в отношениях с великим князьями. Однако эта борьба была сопряжена с серьезными трудностями, ибо, как отмечал В. Л. Янин, «великие князья еще не свыклись с мыслью, что прежний Новгород потерян для них безвозвратно. Более того, они иногда добиваются, по-видимому, некоторого расширения великокняжеских прав в Новгороде»[37].

Здесь, пожалуй, стоит вспомнить те проекты договоров между великим князем и новгородцами, которые были подготовлены в 1305 году, договор 1308 года и несохранившийся (по причинам, которые будут указаны ниже) договор 1316 года — красной нитью через их тексты проходит борьба между князем и новгородской «господой», первый пытался «откатить» время назад, ко временам, когда великие князья обладал немалой властью в Новгороде, тогда как вторые, напротив, стремились закрепить те перемены, которые произошли к началу XIV века, и расширить свои свободы. И шанс переломить ход этого состязания в пользу великих князей у Михаила осенью 1316 года был велик, как никогда. После тяжелейшего разгрома в феврале 1316 года под Торжком новое поражение (которое можно сравнить с шелонской катастрофой 1471 года), понесенное новгородцами, сломило бы их волю к сопротивлению. Мир, продиктованный победителем по принципу Vае victis, заложил бы основы новой политической традиции, создав прецедент, который перечеркнул бы предыдущие и на который могли потом ссылаться великие князья (вне зависимости от того, представители какого княжеского дома занимал бы великий стол). И шансы Михаила были тем более велики, если принять во внимание отмеченный В. Л. Яниным кризис, раскалывающий в XIV веке боярскую элиту Новгорода. Выплеснувшаяся наружу во 2-й четверти XIV века после поражения великих князей, но подспудно тлевшая в 1-й четверти столетия, в случае военнополитической катастрофы борьба боярских кланов на фоне развивавшихся социальных антагонизмов, вполне могла привести к концу существование Господина Великого Новгорода как политического субъекта на полтора с лишком столетия раньше, чем это случилось на самом деле, тем более что сами структуры новгородской государственности на рубеже XII I–XIV веков были пластичны, переживая определенную трансформацию (на что указывал, к примеру, В. Л. Янин[38]).

При таких раскладах 2-й поход Михаила на Новгород в 1316 году приобретал поистине судьбоносный характер, и не только для Новгорода или Твери, но и для всей Русской земли. Однако, к сожалению, нельзя сказать, что и современники, и потомки уделили его истории должное внимание — он предстает перед нами не более чем еще один эпизод первого сезона «мыльной оперы» о противостоянии московских и тверских князей. Основные сведения о нем сегодня мы можем почерпнуть из трех групп летописей — собственно новгородских, тверских и московских. Несколько особняком стоят летописи региональные. К тому же летописи, из которых можно узнать о подробностях этого похода Михаила Ярославича, как правило, довольно поздние, и чем позднее, тем более живописными подробностями в описании перипетий этой неудачной экспедиции тверского князя они обрастают. Отделить факты от литературных штампов/фигур речи и откровенного вымысла здесь крайне сложно. Кроме того, восстановлению картины событий изрядно мешает и субъективность летописцев. Характеризуя особенности работы тверских и московских летописцев и составителей летописных сводов, И. У. Будовниц отмечал, что «в обоих княжествах велась интенсивная летописная работа, задача которой заключалась, между прочим, в оправдании действий своего князя и в обосновании его прав на великое княжение»[39], при этом темные стороны деятельности «своих» князей отодвигались на второй план или вообще замалчивались и наоборот. Больше того, в русской летописной традиции можно выделить по меньшей мере три версии случившегося в 1316 году.

Самая краткая изложена в Вологодско-Пермской летописи и связанной с ней летописью Никаноровской. Согласно этой версии событий, в 1316 году, после изгнания из Новгорода великокняжеских наместников, князь Михаил «поиде… к Новугороду ратью со всею землею Низовскою», и этой демонстрации оказалось достаточно, чтобы «добиша ему челом Ноугородцы, и отъиде [Михаил]»[40].

Другую историю рассказывают тверские летописи — в их изображении великий князь, «поимъ воя многы», пошел к Новгороду, но «злыи вожди заведоша въ лиха места» так что князь был вынужден повернуть назад, и «многа пакость бысть полку его»[41]. Симеоновская летопись (и связанная с нею знаменитая Никоновская) дополняет и разукрашивает эту версию красочными подробностями. В ее изображении Михаил Ярославич, «събрав рать велику, воя многы», двинулся на Новгород «по неведомымъ местомъ и по незнаемымъ путемъ, и заблудиша въ злыхъ лесехъ и в болотехъ», так что, добравшись до Ловати, ратники Михаила изнемогли от глада и великий князь был вынужден повернуть назад «не успевшее ничтоже»[42].

И, наконец, новгородская «повесть», в которой князь дошёл до Новгорода, постоял на его окраинах и, «не успевъ ничтоже», повернул назад, заплутал в лесах и болотах и понес большие потери в людех и конех по причине нехватки провианта и фуража[43].

Нетрудно заметить, что составители всех трех версий, оперируя набором одних и тех же фактов и персонажей, умудряются за счет разной компоновки их выстроить чуть ли не диаметрально противоположные трактовки случившегося. И ведь что самое интересное, никто из них особенно и не лжет — нет, поворачивая события лета-осени 1316 года, они поворачивают их к читателю то одной стороной, то другой, и говорят часть правды, но только ту, что им выгодна больше всего.