Великий князь Николай Николаевич - Страница 24

Я хорошо помню в его петербургском кабинете на стене над столом изумительную по размерам пару рогов огромного оленя, убитого на одной из охот двумя последовательными выстрелами, произведенными им и, кажется, князем Кочубеем. Первым выстрелом Кочубея зверь был ранен, но продолжал уходить; его догнал второй выстрел великого князя, которым зверь и был убит наповал. По обоюдному согласию голова лося с его рогами стала собственностью Кочубея; последний же, в свою очередь, подарил великому князю на память дубликат из какой-то искусственной массы.

Охота для великого князя была удовольствием и забавой; как я сказал, она отвечала его страстной кипучей натуре.

Подобно тому как в Беззаботном, першинская усадьба была также полна всякого рода животными. Кроме рассадника собак там производились под руководством специалистов опыты скрещивания различных пород лошадей (арденны) с целью получения типа хорошей рабочей лошади, а также выращивались особые породы коров и овец. Все кругом было чистопородное и полно жизни; все было сыто, выхолено, хотя без излишней роскоши, и довольно. Наличие в животных известного аристократизма породы и всеобщего довольства доставляло великому князю истинное удовольствие; в этом сознании он видел радость жизни.

У отца великого князя, Николая Николаевича Старшего, когда-то были огромные лесные угодья в районе г. Борисова (Минской губернии). Постепенно они перешли в уделы или в частные руки – хорошо не знаю – вследствие постоянной нужды в деньгах. Великий князь Николай Николаевич Младший сумел еще до войны эти угодья выкупить. Когда в 1915 г. под влиянием военной обстановки Ставке пришлось отходить из Барановичей на восток, то квартирьеры, посланные для выбора места под новую Ставку, остановили свой выбор на Борисове, в котором имелись существенные удобства для размещения Ставки. Великий князь, однако, категорически воспротивился переходу Ставки в Борисов из чувства внутренней деликатности, опасаясь, чтобы не сказали, что главнокомандующий живет у себя в имении. Ставка поэтому перешла в менее удобный Могилев, как известно, лежавший в стороне от главных железнодорожных сообщений. Государь, принявший на себя впоследствии обязанности верховного главнокомандования действующими войсками, все время стремился переехать из Могилева не то в Смоленск, не то прямо в Москву.

В воспоминание о своем борисовском имении великий князь, выехав за границу, проживал официально во Франции под скромной фамилией Борисов.

С именем великого князя Николая Николаевича у многих, особенно в Германии, связано представление о лице, мощно влиявшем на русскую внешнюю политику в годы, предшествовавшие войне. Часть германского общества приписывает даже его якобы настойчивому влиянию на царя и даже на французское правительство создание такой обстановки, которая делала возникновение войны с Германией в 1914 г. неизбежным.

Усвоив столь предвзятую точку зрения, эти лица на основании только того факта, что великий князь Николай Николаевич лично не питал симпатий к довоенной политике Германии и, наоборот, являлся убежденным сторонником дружбы с Францией, ищут доказательств своего мнения в предположении о наличии какой-то особой миссии, выполненной великим князем Николаем Николаевичем в период посещения им в 1912 г. Франции, равно в содержании тех мимолетных бесед, которые президенту Французской республики г. Пуанкаре пришлось вести с великим князем Николаем Николаевичем во время пребывания первого в России в 1914 г., накануне войны. Великому князю приписывается также роль какого-то тайного воинствующего инспиратора в переговорах, которые были вполне естественны между случайно встретившимися министрами иностранных дел двух дружественных и союзных наций.

Я решаюсь категорически опровергнуть это предвзятое мнение.

Прежде всего, в объяснение личных ощущений великого князя Николая Николаевича напомню, что он достиг зрелого возраста в период царствования императора Александра III, который нашел необходимым в интересах своей страны отойти от прежней традиционной политики его предшественников, заключавшейся в поддержании тесных дружеских отношений с Центральными державами Европы. Известен знаменательный тост императора Александра III за здоровье князя Черногорского – «единственного друга России», которым русский царь, вероятнее всего, хотел подчеркнуть ту мысль, что Россия едва ли может иметь в Европе большое число благожелателей. Независимо от этого Александр III, как это всем известно, лично не симпатизировал германскому императору Вильгельму II и его манере держать себя во время приездов в Россию. Результатом этих государственных соображений и личных настроений к концу 90-х гг. прошлого столетия и был наконец окончательно скреплен союз России с Францией, культуру которой уже давно полюбило и привыкло уважать русское общество. Удивительно ли, что при всех этих условиях ближайший родственник русского царя, пользовавшийся к тому же его доверием, вырос и впитал в себя те же чувства к западному соседу России, что и Александр III! При всем том это чувство никогда не переходило в недружелюбие или слепую ненависть к немецкому народу вообще, что видно хотя бы из факта наличия в ближайшем окружении великого князя многих весьма почтенных людей с немецкими фамилиями и немецкого происхождения. Наконец, в организме самого Николая Николаевича текла ольденбургская, т. е. немецкая кровь! Вообще, терпимость и уважение ко всем почти нациям была одной из самых отличительных черт его характера. И если в смысле отношения к некоторым народностям во время пребывания великого князя в должности Верховного главнокомандующего и совершались какие-либо несправедливости, то вина этому заключалась лишь в усердии «не по разуму» некоторых его сотрудников и в излишнем доверии со стороны великого князя к их беспристрастности и справедливости.

Что касается командирования во Францию в 1912 г. великого князя, то этой поездкой преследовалась лишь общая задача, вытекавшая из необходимости время от времени подогревать дружеские чувства и демонстрировать перед Европой мощь и силу Согласия, противополагавшегося союзу трех Центральных держав. Французскому обществу, может быть, действительно хотелось бы видеть в этом приезде посещение их страны лицом, долженствовавшим стоять во время войны во главе русской армии в случае европейской войны, но этот факт, если он и существовал, должен быть объяснен несколько повышенным темпераментом французской нации вообще и более всего личным обаянием внешних и внутренних качеств великого князя, вполне очаровавших французов.

Посещение великим князем Николаем Николаевичем Франции подобно посещению генералом Фошем России носило исключительно военный характер, и с его пребыванием во Франции неправильно связывать наличие каких-либо определенных замыслов против Центральных держав. Никакой дипломатической миссии великий князь не имел. Это лучше всего доказывается тем обстоятельством, что мысль о командировании великого князя Николая Николаевича возникла в пределах Военного ведомства, и русское Министерство иностранных дел на сделанный ему запрос ответило лишь признанием этой поездки желательной, как я уже сказал, по соображениям общего порядка. Среди многочисленной свиты великого князя не было поэтому ни одного лица из состава дипломатического ведомства, командированного распоряжением Министерства иностранных дел, и сама краткость пребывания великого князя в Париже, в течение которого могли происходить свидания его с государственными людьми этой страны, доказывает отсутствие в его приезде каких-либо дипломатических заданий. Наконец, отсутствие необходимости со стороны русского правительства поручать их ведение великому князю еще лучше доказывается обстоятельством приезда в том же году председателя Совета французских министров и министра иностранных дел г. Пуанкаре в Россию. Очевидно, что если бы существовала какая-либо надобность в особо доверительных переговорах, то таковые были бы приурочены к пребыванию г. Пуанкаре в Петербурге.