Великий и Могучий - Страница 47

— Ладно. А как насчёт обычной рекламы? Вот почему мы покупаем и пьём именно этот сорт кофе, а не другой? Если они создадут такую методику, на ней миллиарды можно заработать! Причём, заметь, это имеет смысл только при соблюдении тайны. Если конкуренты будут иметь такую же технологию, всё так на так и выйдет. Или ты будешь утверждать, что наши правители чужды коммерции?

— Не буду. Но и для коммерческой рекламы эта разработка на внутреннем рынке не нужна. Если зачем-то нужно дать преимущество одному из конкурентов, остальных можно просто посадить. Или как-нибудь затруднить им бизнес более гуманными методами.

— Уговорил, Паша. Эта штука, разрабатываемая «матюками», ориентирована на внешний мир. Что из этого следует?

— Вот в этом и заключается моя гениальная догадка.

— Ты прямо сейчас лопнешь от скромности у меня на глазах. Точнее, на глазу. Левом. Правый почти ничего не видит.

— Ниночка, лучше скажи мне, что такое русский мир за пределами России? Какие территории в него входят?

— Украина, Белоруссия, Молдавия, частично Казахстан, ну и совсем немного Прибалтика. Кроме них, ещё в какой-то степени Израиль и Брайтон-бич, этот — если верить прессе.

— Умница! Теперь исключаем Брайтон-бич, поскольку он никому здесь не нужен…

— Откуда ты знаешь?

— Что тут знать? Русские в Америке особой роли не играют, какой смысл на них влиять?

— Пусть так. И что?

— Остаётся бывший СССР и Израиль.

— Паша, я не понимаю, к чему ты ведёшь.

— Я веду к тому, что этот проект по факту направлен против Израиля. Помимо прочего.

— Согласна. Дальше!

— А дальше — что в этом проекте делает еврей Гринберг? Спорим, что у него полно родственников или знакомых в Израиле? Был бы он учёным с мировым именем — другое дело. Но он рядовой филолог, наверняка в пединституте есть другие, ничем не хуже, причём без связей за рубежом.

— В самом деле, хороша секретность! И чем ты это объясняешь?

— Тем, что евреи говорят на русском немного не так, как мы, у них свой диалект. Не все, но многие. Для охвата этой публики Гринберг и понадобился. Но готов спорить, к полной информации о проекте у него доступа нет. И не будет никогда, если в конторе Рогова хоть чуток понимают в секретности. А там понимают, судя по тому, что мы наблюдаем!

— Паша, так если у Гринберга нет допуска к секретам нужного уровня, или как это у них называется, то его никто директором не назначит!

— Вот это мне и пришло в голову, пока вскипала вода в кофейнике.

— Но тут слишком много «если». Например, Гринберг пользуется особым доверием спецслужб. И все твои рассуждения летят псу под хвост.

— Может, и так. Но я не верю, что руководить разработкой оружия против Израиля поставят еврея. Пусть он при этом хоть сто раз пользуется доверием.

— Он и сейчас занимается этой разработкой, — указала Нина.

— Сейчас он, скорее всего, точно не знает, против кого будет использовано оружие. Да и контролировать его проще, когда он не директор.

— Паша, ты с уверенным видом рассуждаешь о вещах, которые тебе известны исключительно понаслышке. Но я не буду спорить. Только один к тебе вопрос. Эти рассуждения элементарны. Ладно мы никак не могли понять, что происходит, мы дилетанты в детективной работе. Но почему такое простое дело не раскрыли профессионалы?

— Это тоже элементарно, — улыбнулся Павел, и Нина улыбнулась ему в ответ. — Сначала в следствии участвовала ФСБ, значит, тот полковник вполне мог следствие сорвать. Затем за дело взялся Рогов, а он вообще не способен раскрывать дела, независимо от их сложности. По крайней мере, так все говорят. Короче, Ниночка, одевайся, и поехали пытать Лебедева!

— Прямо сразу?

— А чего тянуть?

— Ты так логично умеешь рассуждать, Пашенька. Вот и подумай, почему же это я после душа не захотела одеваться?

— Я тебя правильно понял?

— Частично. Мужчина не способен до конца понять женщину. Тем более, правильно понять.

Хоть супруги и решили игнорировать слежку, всё равно то Павел, то Нина поглядывали назад, но никаких машин, преследующих их «Форд», в глаза не бросалось. Им даже в голову не пришло, что коллеги капитана Рогова знали, куда детективы-любители держат путь, и потому могли спокойно ехать поодаль, не привлекая внимания.

Павел припарковал свой автомобиль возле дома, в котором проживал Борис Павлович Лебедев, вышел из машины, оглядел небольшой дворик и снова никаких признаков слежки не обнаружил. Дождавшись, пока Нина тоже выйдет, он включил противоугонку и вместе с женой направился к двери подъезда. Разумеется, тут, как и почти везде, имелся домофон, не давая так просто войти нежелательным визитёрам. Впрочем, совсем недавно в чужой подъезд проник нежелательный визитёр Миша, и никакие домофоны ему не помешали.

— Что сейчас делаем, Нина? — поинтересовался Павел. — Он же может просто нам дверь не открыть.

— Попросим его. Если не откроет, тогда и будем думать. Может, его вообще дома нет.

Лебедев, как оказалось, дома был, и на вызов ответил сразу.

— Борис Павлович, это Павел и Нина Воронцовы, — представился Павел. — Нам можно войти?

— Входите, — тяжело вздохнув, разрешил Лебедев и отпер вход в подъезд.

Поднявшись на лифте, супруги оказались перед распахнутой дверью, возле которой стоял, ожидая их, одетый в застиранные до дыр джинсы, не то обрезанные, не то оборванные до колен, и столь же неновую рубашку хозяин квартиры.

— Здравствуйте! — поприветствовал его Павел. — Мы хотим вам задать несколько вопросов.

— Проходите, располагайтесь, — пригласил Лебедев. — Чай, кофе? Или чего покрепче?

— Кофе, пожалуйста, — попросила Нина.

— Сейчас заварю. Я вас ждал завтра, думал, сегодня вы будете отдыхать после тех неприятностей, которые обрушились на ваши головы, в том числе и по моей вине. Нина Георгиевна, я искренне прошу у вас прощения за то, что вам повредили лицо. Клянусь, это не планировалось. Вас должны были просто арестовать на пару-тройку недель, чтобы вы не помешали спецоперации ФСБ. Драка — целиком инициатива нашего спецназа, имеющего далеко не лучшую репутацию.

— Синяк — ерунда, — отмахнулась Нина. — Не переживайте. Да и ошибаетесь вы, в том, что драку затеяли эти милые юноши. На самом деле это моя заслуга. В тот момент мне казалось, что так будет правильно.

— Всё равно, бить женщину — это недопустимо!

— Забудьте, Борис Павлович, это действительно мелочь. Мой подбитый глаз не стоит того внимания, которое вы ему уделили. Вот когда меня изнасиловали на публике, это было серьёзно. Вся моя жизнь тогда перевернулась.

— Но как такое возможно? Носит же земля таких…

— И пусть их носит дальше. У вас, я слышу, чайник уже кипит. Мы оба пьём чёрный и без сахара.

— Надо же, я тоже, — Лебедев отправился на кухню, откуда вскоре вернулся с тремя чашками напитка, который, если судить по запаху, ничем не уступал любимому сорту Павла и Нины. — Извольте, господа, чёрный кофе. И пусть московские идиоты называют его в среднем роде, нас, настоящих русских людей, это ни к чему не обязывает.

— Спасибо, — поблагодарил Павел и сделал глоток. — Кофе действительно отменный. Тем не менее, позвольте настоящим русским людям в нашем лице кое о чём спросить вас, тоже настоящего русского человека.

— На самом деле, молодые люди (а по сравнению со мной вы ещё совсем молодые), у вас ко мне всего один вопрос. А именно: не я ли автор писем, побудивших уволиться трёх директоров филиала НИИ русского языка? Верно?

— Да, Борис Павлович, мы хотели задать именно этот вопрос.

— Полагаю, что в случае моего отрицательного ответа вы намеревались применить ко мне некоторые болезненные меры физического воздействия, в просторечии именуемые пытками. Не знаю, смогли бы вы осуществить это намерение на практике, вы не выглядите садистами. Но я избавлю вас от неприятного решения, чтобы впоследствии вы не испытывали муки совести из-за того, что запытали старика до смерти. Понимаете, я человек ещё старой, советской закалки, и если чего-то не хочу говорить, то никакие пытки меня не заставят. А сердце у меня ни к чёрту, поэтому долго пытать не удастся. Итак, ответ на ваш вопрос — да, именно я составил те три письма, и, судя по результату, составил их отлично.