Великий Гусляр - Страница 1

Теперь, по прошествии стольких лет, интересно вспомнить момент и место рождения как самого города, так и первых гуслярских историй, которых уже накопилось около сотни.

Я не могу утверждать, что Великий Гусляр полностью возник в моем воображении. Не такое уж у меня богатое воображение, чтобы родить целый город, включая баню и автостанцию. Поэтому можно утверждать, что первоначально существовал прототип города, а уж потом город этот был отражен в изящной словесности.

Прототип города назывался Великим Устюгом. Я попал туда в середине шестидесятых годов и прожил там несколько дней — гостевание в Великом Устюге было частью неспешного путешествия в Вологду, Кириллово-Белозерск и Ферапонтово.

Великий Устюг меня очаровал, особенно если учесть, что в те, дотуристические времена он существовал сам по себе я никто коллективно не ахал, глядя на сохранившиеся после бурной разрушительной деятельности советской власти маковки церквей и фасады купеческих особняков.

Хоть в те дни я еще не знал, что стану писателем, а тем более не подозревал, что буду писать фантастику. Великий Устюг открывал мне больше, чем являл случайному наблюдателю.

Его относительно оторванное от великих свершений социализма существование, тишина и простор его длинной, украшенной белыми фасадами особняков и стройными церквами, набережной, голубизна широкой реки, леса, подбирающиеся к самым окраинам, приземистая уверенность в себе гостиных рядов и нелепое вторжение сборных пятиэтажек… — ощутимость истории и провинциальная тишина так и подмывали столкнуть подобный мир с миром космическим, мир Устюга и мир Альдебарана. Я помню, как, поддавшись обаянию города, я посетил Елену Сергеевну, бывшую директоршу музея. Помню чистоту небогатого интеллигентного домика на окраине, помню ее внука и саму Елену Сергеевну — но, хоть убей, не вспомню, почему же я туда попал и о чем мы говорили.

Почему-то мне, от возникшей в те прозрачные дни обостренности чувств, стали интересны люди, встречавшиеся ежедневно. Провизор в аптеке, странный лохматый веселый гражданин с воздушным змеем под мышкой, старик, с которым я разговорился в столовой и который утверждал, что в Устюге под каждой улицей подземные ходы и клады… И я непроизвольно принялся строить биографии этим незнакомцам и вводить их в некие, несколько ирреальные, но на вид обычные отношения. Я не знал, как их зовут, и это меня смущало. Я не считал себя вправе придумывать им имена и не смел спросить их о настоящих — впрочем, последнее меня и не привлекало. Мне ведь нужны были не слепки с живущих рядом, а образы, происшедшие от них, но им не идентичные.

Помогла Елена Сергеевна, которая подарила тонкую «Адресную книгу г. Вологды за 1913 годъ». И там, среди объявлений, я отыскал все нужные мне имена и наградил ими людей, виденных на улицах Великого Устюга двадцать пять лет назад.

В книге был Корнелий Удалов — владелец магазина скобяных товаров. Но мне не хотелось, чтобы Корнелий Удалов, которого я встречал каждое утро, когда он спешил до службы отвести в школу столь похожего на него сынишку, занимался и в этой жизни скобяными товарами. И я сделал его начальником стройконторы. Правда, это случилось позже. Александр Грубин, также имевший в адресной книге торговое занятие, стал изобретателем, соседом Уда-лова по дому, также там поселился Николай Ложкии, превратившийся в пенсионера… Потом я уехал из Великого Устюга и постепенно забыл о своих размышлениях и вмешательстве в биографии его обитателей, которые, к счастью, об этом так и не догадались. Осталось лишь трогательное воспоминание о днях, проведенных там.

Вскоре я написал первый фантастический рассказ. Рассказ был детским и назывался «Девочка, с которой ничего не случится». Его напечатали в «Мире приключений». Затем я принялся за приключенческую повесть для детей, действие которой происходило в Бирме. Повесть именовалась «Меч генерала Бандулы».

Так что, оказавшись в ноябре 1967 года в Болгарии, я имел некоторое право именоваться «молодым писателем из Москвы», а мои знакомые в Болгарии, желая сделать мне приятное, даже познакомили меня с настоящими болгарскими писателями и редакторами. Один из них — редактор журнала «Космос» Славко Славчев, после того как мы выпили с ним несколько рюмок коньяка «Плиска» и обсудили проблемы фантастики, вежливо спросил меня, не испытываю ли я нужды в деньгах. Нужду в деньгах я испытывал, в чем признался болгарскому коллеге.

— Ты едешь в Боровец, — сказал тогда Славко. — Там все пишут. Ты напишешь для нашего журнала рассказ, мы его напечатаем, а тебе заплатим гонорар.

Я приехал в Боровец и написал там первый гуслярский рассказ.

Конечно, в одной фразе это сообщение звучит буднично и никак не отражает моих терзаний и творческих мук.

В комнате было очень большое, во всю переднюю стену, окно, которое выходило на зеленый склон горы. По склону, к соснам, росшим чуть ниже, проходили овечьи отары. Овцы позвякивали колокольчиками, а пастухи лениво покрикивали на них. В холле первого этажа был большой камин, возле которого болгарские писатели за творческими беседами проводили вечера. Кормили там сказочно вкусной форелью, а неподалеку, в центре этого курорта, был ресторан, на веранде которого отдыхающие вкушали прохладное пиво. Очень хотелось гулять по лесу, пить пиво, есть форель, разговаривать о жизни, куда меньше хотелось работать.

Я сидел за столом, глядел на горы и понимал, что я никогда в жизни не напишу никакого рассказа.

Но потом наступил час, когда все сложилось вместе — и время, и звон колокольчиков, и шум сосен, и лесная дорога.

В рассказе сразу же сошлись основные герои гуслярских историй, и сам город, и даже дом на Пушкинской, в котором моим героям предстоит прожить много лет.

Славко Славчев с трудом прочел написанный карандашом текст и, на мое счастье, будучи человеком слова, принял мой опус к публикации; мне выдали в кассе сто левов, что было по тем временам значительной суммой, позволившей благополучно довести до завершения визит в Болгарию.

А еще через несколько месяцев из Софии пришел пакет с номером «Космоса», в котором был напечатан рассказ «Связи личного характера». Так что, зародившись в Великом Устюге, город Великий Гусляр материализовался в Болгарии.

К тому времени у меня на столе лежало уже несколько гуслярских историй. Видно, найденный ход и интонация соответствовали моим собственным тогдашним настроениям и моему пониманию фантастики. Мне важно было для самого себя понять возможности взаимоотношений фантастического и реального. Мне хотелось отыскать возможности для того, чтобы ирония чувствовала себя естественно и свободно в фантастической атмосфере. Я не претендовал на новые ходы и открытия в фантастическом сюжете или идее. Но мне хотелось поглядеть на испытанные мотивы под «гуслярским» углом зрения. И мне даже казалось, что в этом есть определенная новизна: я брал нашего провинциального современника, совершенно не приспособленного для космических подвигов, и пытался доказать, что на самом деле он может воспринимать марсианина без внутреннего трепета — дай ему немного привыкнуть. Где великое, где смешное, а где — банальное? Разве все это не перемешалось в нашей жизни? И если сделать шаг за пределы ее ненормальной нормальности — не попадем ли в совершенно нормальный Великий Гусляр и не увидим ли мы сами себя в несколько изогнутом зеркале?

Через года два гуслярских рассказов накопилось уже столько, что они потребовали определенного обобщения. Поэтому для сборника, половину которого занимал «гуслярский» цикл, я написал вступление, в котором попытался на основе доступных науке данных рассказать все, что известно о Великом Гусляре.

Сейчас я проглядел это вступление и понял, что кое-что в нем пора бы изменить. Но это было бы неэтично по отношению к тому времени, когда вступление было напечатано. Так что, предлагая вниманию читателя вступление к гуслярским рассказам образца 1972 года и не изменив в нем ни слова, я оставляю за собой право написать предуведомления к некоторым рассказам, где и отразить перемены, имевшие место в Великом Гусляре за последнюю четверть века.