Великие завоевания варваров. Падение Рима и рождение Европы - Страница 49

В нескольких источниках того периода упоминается о появлении готов на Дунае в 376 году. Во всех их фигурирует одно и то же мнение: основной причиной тому было возникновение новой силы на окраинах Европы – таинственных гуннов (о них подробнее чуть позже). В одном источнике даже приводится численность готов-беженцев, собравшихся на берегу реки, – 200 тысяч человек всех возрастов. Но по сути наше представление о том, что происходило, основано на рассказе одного римского историка – Аммиана Марцеллина. Только он сообщает важные подробности о поражениях готов и последующем их переходе к римской границе. К примеру, только в его работе говорится о том, что в какой-то момент на берегах Дуная собрались три отдельных племени готов и что племена, не принадлежащие к готам, также оказались вовлечены в процесс. И только Аммиан объясняет, почему грейтунги приняли решение переселиться ближе к границе после гибели двух королей и как союз тервингов, разделившись на несколько групп, запросил и получил поддержку в своих попытках избавиться от угрозы со стороны гуннов. В остальном же он, как и другие источники, предельно четко говорит о двух вещах. Во-первых, готы действительно пришли к реке в неимоверных количествах. Точных цифр он не называет (утверждает, что их слишком много, чтобы можно было счесть), однако сообщает о том, что император Валент в Адрианопольской битве выступил против 10 тысяч воинов, что, по его сведениям, составляло лишь часть войска готов, в то время находившегося на Балканском полуострове. Во-вторых, эти воины пришли туда с женами и детьми[164].

Ни один из позднеримских историков не удосужился оставить точное описание хотя бы одной группы варваров – допустим, сказав, что восемь из десяти мужчин-мигрантов пришли вместе с семьями. Но Аммиан точно знал, что вооруженные мужчины-воины переселялись вместе с семьями, их пожитки перевозились целым караваном повозок, который кое-где описывается как крепость на колесах, и из них можно было быстро соорудить неплохо защищенный лагерь (как было и у буров), и, по всей вероятности, обоз этот был огромной длины. Как отмечалось раньше, историки, говоря о соотношении воинов с мирным населением, нередко берут цифры 1:5, но это лишь предположение. Однако какое бы соотношение мы ни взяли, если войско составляло 20 тысяч воинов или даже больше и многие из них были с семьями, то мы получим поток переселенцев, насчитывавший многие десятки тысяч человек. И, ясно говоря о том, что не каждый мигрант принадлежал к одному из главных готских племен, Аммиан сообщает о поразительной слаженности в политическом плане двух главных племен готов – тервингов и грейтунгов, которые переселились в империю в 376 году. Представители каждого из них вели переговоры с Римом с берегов Дуная о судьбе всего племени, и в дальнейшем, по большей части, они также действовали сообща.

Если рассмотреть те черты групп мигрантов 376 года, о которых упоминает Аммиан (смешанный состав, люди обоих полов и всех возрастов, тот факт, что мы имеем дело с несколькими десятками тысяч человек, что они все бежали от гуннов, единство во взаимодействии с Римской империей), то станет очевидно, что заставляет современных исследователей колебаться. Мы получаем схему, подозрительно похожую на старую гипотезу вторжения, – один народ, единая власть, направленное переселение с общей целью или даже несколькими, из коих основные – вторжение и спасение. Мы также убедились, что такого рода модель – отличная от потоков хищнической миграции III века и эпохи викингов – отсутствует в современных, куда лучше описанных случаях миграции. Перед лицом двух этих проблем можно ли верить картине, с такой ясностью описанной Аммианом?

Установить надежность сведений, сообщаемых древним историком – одним из классиков, – напрямую невозможно. Тогда история являлась ветвью риторики, и, хотя в целом авторы стремились к правдивости, истина не всегда излагалась напрямую. Историк должен был что-то приукрасить – отчасти для развлечения слушателей, – однако это опять-таки может открыть многое об истинных чертах людей или обстоятельств. В особенности интригует то, что нам известно об Аммиане. Он закончил свою «Историю» запоминающимся и в целом верным, хоть и кратким описанием самого себя: «некогда солдат и грек» (лат. miles quondam et Graecus). Он родился в Антиохии, в Восточной империи, преимущественно говорящей на греческом, и явно получил прекрасное образование, изучив греческий и латинский языки и литературу до того, как пошел на военную службу. Там он дослужился до офицера среднего ранга – стал кем-то вроде помощника генерала. Он не раз участвовал в сражениях и даже получал секретные поручения (один раз Аммиан пробрался за линии обороны персов, в другой – убил узурпатора), однако, насколько мы можем сказать, сам воинскими отрядами не командовал. Он ушел из армии в середине 360-х годов после смерти последнего римского императора-язычника, Юлиана Отступника, и сам не был христианином. Помимо этого Аммиан почти не говорит ни о себе, ни о том, что побудило его заняться написанием сего труда, если не считать, что он мимоходом упоминает о местах, в которых побывал, уйдя из армии, и что в конечном счете переселился в Рим в конце 380-х годов, где в начале 390-х и завершил свою «Историю».

Исследований, посвященных историку и его труду, очень много и становится все больше, однако в них ясно прослеживаются два основных момента: во-первых, заявляя, что его интересует истина, Аммиан вовсе не стремился избежать литературного приукрашивания того, что он считал правдой, – а иногда даже целенаправленно уклонялся от упоминания отдельных деталей. За время его жизни в Риме в стране происходили серьезные культурные изменения – шла быстрая христианизация империи, однако он в тексте намеренно почти не упоминает об этом и, возможно, даже пытается скрыть собственную неприязнь, притворяясь, что одобряет веротерпимость. А что верно для его рассказа о религии, может быть верно и для всего остального, где не вполне честный подход, возможно, менее заметен[165]. Но, несмотря на это, Гиббон считал Аммиана «самым верным проводником». Гиббон отнюдь не был глупцом, и второй подход, который мы рассмотрим, подчеркнет верность его суждения. По всем параметрам труд Аммиана наиболее подробный и информативный из всех, созданных в позднеримский период (да и в общем-то в любой другой) и дошедших до наших дней. Мы уже частично ознакомились с его рассказом о готах, и остальное отличается не меньшей правдивостью; количество важных деталей и подробностей, включенных в текст, поражает; они частично совпадают с другими сохранившимися источниками. Столь богатые познания Аммиан приобрел отчасти из личного опыта (к примеру, тайные поручения, которые он выполнял в армии, получили затем подробное и весьма занимательное освещение, плюс историк участвовал в неудавшейся кампании Юлиана против персов), отчасти из бесед со сведущими участниками тех или иных событий, вроде дворцового евнуха в отставке, Евхерия, а отчасти – из документов, хранившихся в архивах. В одном месте Аммиан ссылается на некий «тайный» архив, к которому он не получил допуск, из чего следует, что автор «Истории» ознакомился с другими. В другом он упоминает, что обычным делом для него было при рассказе о карьерах высокопоставленных военных просматривать официальные записи о них. Французский историк также успешно продемонстрировал, что многочисленные подробности, имеющиеся в повествовании Аммиана, основаны на его постоянном обращении к оригиналам посланий и приказов, которыми обменивались римские генералы и подотчетные им командиры[166]. Другими словами, помимо литературных изысков и намеренного уклонения от некоторых тем необходимо принимать в расчет то, что Аммиан проводил серьезные исследования, во многом аналогичные современным историческим, без чего было бы невозможно достичь такого уровня осведомленности. Следовательно, к единому выводу о достоверности сведений, сообщаемых Аммианом, прийти нельзя и каждый случай следует рассматривать отдельно.