Великие религии мира - Страница 66

— Но Учитель наш не отметает Закон. Он говорит, что пришел не нарушить Закон Моисеев, а исполнить.

— Так он говорит. Но неужели ты, Иуда, не понимаешь, что это только слова? Разве он склоняется перед Законом и служителями его? Он считает себя выше Закона.

— Но... — попробовал возразить Иуда и вдруг замолчал. — Но, — начал он опять, — Он власть имеет. Разве ты не видел чудеса, которые Он творит?

— Иуда, Иуда, сегодня он творит чудеса, удивляет всех, а завтра умрет. И с чем оставит народ наш? Разброд и смятение оставит он. Где твердые основания? Где Закон? Он все отменил. Он сказал: «Не человек для субботы, а суббота для человека». Наши запреты для него недействительны. Он сказал: «Будете поклоняться Богу не здесь и не там. Не на горе и не в Храме, а в духе и в истине». Значит, не нужен Храм, значит, не нужен Закон. Не нужны столпы народу? О, я понимаю, это звучит высоко и заманчиво: в духе и в истине. Но что есть истина, Иуда?

Иуда тяжело дышал.

— Я знаю все его слова, — продолжал Каиаффа. — Внутренний голос — вот что он ставит выше всего. Внутренний голос должен возвестить Истину.

Но что такое внутренний голос, Иуда? Как распознать его, как отличить истинный от ложного? Не заколдованный ли это круг? Как оставить людей на этом зыбком основании?

Иуда молчал, дрожа всем телом.

Вдруг Каиаффа устало опустил голову на руки. Его серебряные волосы рассыпались по столу. А когда поднял глаза, они были пронзительно печальны.

— Сын мой, ты должен помочь мне, — сказал он Иуде.

— В чем я могу помочь тебе? — вздрогнул Иуда.

— Ты должен убедить вашего Учителя перестать учить народ и не идти против нас.

— Убедить Его? Что ты! Его никогда и никто не убедит. Он все знает.

— Он так уверен в себе, сын мой! Так значит, и это правда?

-Что?

Мне сказали, что он считает себя Мессией, Сыном Божьим. Это правда?

Иуда молчал.

— А почему бы Ему и не быть Мессией? — прошептал он через некоторое время.

— Сын мой, сын мой, и ты веришь в это? Или ты не знаешь Писания? И не знаешь, какие знамения должны быть при появлении Мессии, и не знаешь, в какой славе он придет?

Он спустится с неба, как гром небесный, явный и ведомый всем сразу, так что не будет сомневающихся.

Разве это будет простой человек? Твой Учитель богохульствует, называя себя сыном Божьим.

Он явился без всяких знамений. И сами знамения отвергает. Он хочет, чтобы его узнали. Но кто же возвестит нам о Нем? Опять внутренний голос? Но ведь сколько людей, столько этих внутренних голосов. Он несет не единение, а разброд. Если люди признали бы его Мессией, если бы он победил, то вся земля раскололась бы, — брат пошел бы на брата и сын на отца. Неужели ты не понимаешь, что надо спасать людей от него?!

Каиаффа поднял голос, но вот опять воцарилось молчание. И опять лицо его стало пронзительно печальным.

— Иди, сын мой. Держи разговор этот в тайне и запомни, что я не хочу погибели твоей.

* * * * * * *

Иуда возвратился перед рассветом в дом, в котором расположился Иисус с Двенадцатью. Все спали, и только Иисус сидел на своей постели, прислонившись головой к стене.

— Ты пришел, Иуда, — тихо сказал Он. - Я рад, что ты пришел наконец. Я беспокоился о тебе.

— Обо мне, Равви? Что ж со мной могло случиться?

В голосе Иисуса была такая печальная ласка, что Иуда почувствовал на мгновение, как острая тоска схватила его когтями.

— Ты был у больного? — спросил Иисус.

-Да.

— И ты помог ему?

— Н-нет.

— Что же, ты не сумел?

— Н... не смог, — прошептал Иуда.

И вдруг тоска доросла до невыносимости, до злобы.

— Равви, почему ты не спишь? — резко спросил он Иисуса.

— Мне вспомнилось мое детство, — отвечал Иисус все с той же печальной лаской. — Мне было лет двенадцать. И я шел куда-то с матерью моей. — Он на минуту замолчал, а потом продолжал: — Тогда мне все еще улыбались. Всегда улыбались. Я даже не представлял, что можно взглянуть.на человека, а он не ответит тебе улыбкой.

А вот тут вдруг один человек не ответил. И я помню, как у меня сжалось сердце. Мать заплакала за меня, а я... я тоже заплакал, но за него. Мне стало так страшно за этого человека...

— Спи, Равви, ведь скоро рассвет.

— Да, и ты, Иуда, спи.

* * * * * * *

Иуда забылся сном. И опять было во сне много людей. И одни плакали, а другие хохотали. Но вдруг один зарыдал так сильно, что сердце Иуды перевернулось от этого. Кажется, оно разорвалось бы, если бы не раздался спокойный веский голос, такой спокойный и достойный, что Иуде стало даже неловко за свою тоску и смятение, и он сказал почему-то: «Да, да, сейчас». А среброволосый первосвященник (ибо это был его голос) говорил: «Успокойся. Тебе надо отдохнуть. Ты самый добрый. Самый мудрый. Ты — Свет».

И Иуда проснулся. Комната была залита солнцем. Все уже встали и занимались каждый своим делом, кто в доме, кто во дворе.

В углу полулежал Иисус, подперев голову рукой, и не глядел на Иуду.

— Иди, Иуда, сегодня у тебя много дела, — сказал Он. — Я соберу вас на вечерю перед Пасхой. Надо купить еду и приготовить угощение.

В комнату вошла Мария Магдалина, неся сосуд с дорогим мир-ром. Она подошла к Иисусу и стала умащать Его драгоценным благовонием.

— Что она делает?! — возмутился Иуда. — Это мирро стоит талант серебра. Сколько нищих можно было бы накормить.

— Оставь ее, — сказал Иисус. — Она принесла это на погребение Мое, ибо нищих всегда будете иметь при себе, а Меня не всегда.

— Что ты говоришь, Равви?! — воскликнула Магдалина и залилась слезами.

«Что Он говорит?! — сказал про себя Иуда. — Позволяет умащать себя драгоценным мирром, принимает божеские почести. Не слишком ли это?! Я забочусь о нищих больше, чем Он. Я — Свет... Во сне мне так сказано было... Свет я или не Свет? Сейчас я испытаю себя. Вот если...» Он не успел подумать, что «если», как вдруг расслышал слова, которые Иисус говорил Магдалине в ответ на какой-то ее вопрос. Что это был за вопрос и о чем они говорили перед этим, Иуда пропустил, но вот что донеслось до его слуха:

«Испытывающий себя уже не Сын Божий».

Иуду точно огнем опалили. Он вдруг выронил ящик с деньгами, так что Магдалина вздрогнула, а Иисус сказал, не подымая головы:

— Иуда, что делаешь, делай скорее.

Все подумали, что Он говорит ему о покупках. И только Иисус и Иуда знали смысл слов.

Иуда вышел.

Глава 17. Тайная вечеря

И был в тот день Иисус так особенно тих и углублен, что ученики даже и ступать громко боялись, будто можно было что-то спугнуть или осквернить.

Иоанн ходил за Иисусом как тень, такой неслышный и печальный и совсем не отделимый от Него.

Все Его любили. Но матери Иоанна и Якова казалось, что ее сыновья больше всех. «Пусть они будут первыми в царствии небесном, — попросила она Его. — Пусть один из них сядет у Тебя по правую руку, а другой по левую».

— Не знаешь, чего просишь, — сказал Он ей. — В царствии небесном первые будут последними, а последние первыми. В царствие небесное войдет тот, кто забыл про себя и место свое. Кто себя не видит, тот увидит царство. Будьте, как дети, которые еще не умеют видеть себя со стороны...

А потом Он стал умывать им ноги.

— Ты — нам?! — спросили ученики.

— Да, я — вам. Любящий не унижается. Только любите — и делайте, что подскажет любовь. Любите Меня так, как я — Отца. Вот и все.

Я — лоза, вы — ветки. Ветки и лоза должны быть едины. Что такое ветки без ствола лозы? Ствол в них, и они в стволе.

Но пока еще мы не совсем едины. Только после моей Пустыни я стал совсем единым с Отцом моим. Скоро я поведу вас в Пустыню вашу и там оставлю.

— Равви, что Ты говоришь? В какую Пустыню? - спросил другой Иуда, не Искариот.

— Что нам надо уйти от мира и поселиться в Пустыне, как ученикам Иоанна? Веди нас, куда хочешь. Нам ничего не трудно с Тобой, — сказал Матфей.