Великие религии мира - Страница 2

Примерно так же обстоит дело с описанием примитивных форм человеческого общества. Мы привыкли к системам, в которых каждая сфера деятельности обособилась и обросла своими учреждениями: производством занимаются на заводах, фабриках; управлением — в министерствах, комиссиях, комитетах; образованием — в школах, университетах; для религиозного культа есть храмы. Но в примитивном обществе мы не находим ни курицы, ни яйца. Там нет особой религиозной теории, отделившейся от культуры в целом, и нет религиозной практики, отделившейся от труда и праздника. Там все окрашено религиозными представлениями, религиозными обрядами, но религии в чистом виде, царствия, которое не от мира сего, нигде нет. Человек, целиком посвятивший себя Богу, в бушменском или австралийском быту так же невозможен, как и ученый-атеист.

Таким образом, мы кое-что выяснили. Мы выяснили, что в начале была нерасчлененная культура, из которой постепенно выделились религия, искусство, экономика, политика, наука и все другие сферы человеческой жизни. Была целостная примитивная культура, неотделимая от мифа и обряда.

Мы знаем, что люди древнего каменного века начали совершать похоронные обряды. Это было актом культуры (животные не хоронят мертвых) и, вероятно, связано было с какими-то образами посмер-тия. Видимо, смерть близкого перестала легко забываться, стала восприниматься как общая угроза, как Смерть вообще, от которой надо было оборониться, защититься обрядом.

В своей замечательной книге «Божественная Среда» Тейяр де Шарден писал о двух путях к Богу: через радость жизни и скорбь жизни. Если слово Бог не вызывает у вас ничего, кроме недоумения, замените его словами «вечность», «целостность», «смысл жизни». Есть культуры, в которых все связывается со словом Бог; есть другие, где высшее слово — Брахман или Дао (мы поговорим о них позже). Для некоторых философов великое слово — Единое. Но вне зависимости от слов люди, почувствовав тоску небытия, стремятся вырваться из нее, что-то сделать. Это что-то, раз удавшись, могло стать истоком обряда. Так, некогда неандерталец, не в силах примириться со смертью отца, матери, жены, решил с почетом похоронить тело, придав покойнику какую-то условную позу, чтобы ему хорошо было в лоне матери-сырой земли. Судя по верованиям современных бесписьменных народов, всякий обряд связан с мифом, с рассказом, зачем это делается. И если мы находим погребение, то был и рассказ о жизни после смерти, миф. Может быть, вначале только фраза: теперь ему (ей) хорошо. Но постепенно сложилась мифология по-смертия. Люди, охваченные тоской небытия, делали все, чтобы выйти из этой тоски, вырваться к чувству жизни, более сильному, чем смерть. Порыв к этому есть даже у собак. Они чувствуют леденящее прикосновение чужой смерти и воют по покойнику. Люди тоже плачут, а потом успокаиваются. Похоронный обряд помогает облегчить переход, заполнить дыру, проделанную смертью в целостности жизни, и подготовить человека к другим подобным случаям, научить окунаться в вечность. Казалось бы, нелепо пировать по случаю смерти. Но пируют, радуются заново найденному смыслу жизни, неуязвимому для смерти. Поэтому пируют, поэтому танцуют (у испанцев до недавнего времени сохранился похоронный танец — чакона). Обряд топит боль в радости. Боль от потери или усталость от тягот повседневного труда — все это растворяется в радости песни и танца, в радости пира. Чем бы ни было переполнено сердце, оно должно вылить свою переполненность, и даже переполненность скорбью, тоской становится торжественной. С обрядами переходов из утробы матери в жизнь, из детства в зрелость, из тела в лоно матери-земли связаны первые шаги человека в духовном мире.

Когда соловьи поют, глухари токуют, беседковые птицы (в Австралии) украшают свои гнезда сложным узором из ракушек, это очень близко к обряду. В брачных играх животных много действий, которые невозможно объяснить прямой биологической целесообразностью. Энергия тратится «впустую». Видимо, переполненность энергией в период спаривания (вообще говоря, целесообразная, гарантирующая продолжение рода) вызывает беспокойство, и брачные игры — своего рода предохранительный клапан, приоткрывающийся, когда психическое напряжение становится слишком большим. Эта гипотеза не объясняет, однако, высокой организованности, исступленной страстности (самозабвение глухаря) и эстетического совершенства (пение соловья) многих брачных игр. Возможно, психика животного, подобно человеческой, устает от непрерывных забот о пище, самозащите и т. д., и в период спаривания, благодаря избытку энергии, она расправляется. Особь, переполненная силой, чувствует себя свободной от забот и начинает воспринимать жизнь как целое: ликует, когда восходит солнце, смолкает перед грозой. Так именно ведут себя птицы... И средневековые монахи чувствовали сходство между пением птиц и своим религиозным поведением. Они говорили, что птицы, распевая, славят Господа. Можно предположить, что между пением соловья и обрядовым ликованием людей — например, бушменов, пляшущих всю ночь полнолуния напролет, — в самом деле есть что-то общее.

Один из истоков обряда — «обрядовые» игры животных. Судя по поведению наших близких родственников, обезьян, предки человека были расположены к играм не только в течение короткого брачного периода, а круглый год*. Повышенная склонность к играм имела известное значение в общем процессе сапиентизации (очеловечивания). Она помогала развитию языка, символики вообще, способствовала переходу к труду (многие открытия, даже гораздо позже, когда человек был вполне разумным и действовал целенаправленно, по плану, — делались играя, для забавы; например, для забавы были приручены некотрые животные; можно себе представить, что так же играя полуобезьяна сделала первое орудие труда). Играя, люди изобретали и осваивали многие первые формы поведения; и одной из таких форм было обрядовое поведение. До сих пор примитивные обряды чрезвычайно похожи на игры: танцы ряженых, танцы в масках, хороводы...

Только очень поздно, уже в.историческое время, появилось религиозное сознание, независимое от обряда, и религию стало возможным рассматривать как миросозерцание. Первобытная религия — это обрядовое действо. Это игра, нагруженная смыслом (отчасти истинным, отчасти ложным), но непосредственно, по форме своей — игра.

Чем же обрядовое поведение людей отличается от игр животных? Можно ответить очень коротко: объяснением, зачем это делается. Разумеется, очень простым объяснением. Рассказом о прошлых событиях, которые не совсем прошли, а где-то спрятались и снова могут выйти наружу, если их вспомнить и повторить, разыграть. Эти рассказы, мифы, неотделимы от обряда. Обряд — это игра в действительность, рассказанную в мифе. Миф — это история, которая объясняет происхождение обряда и приписывает обряду смысл, которого мы, цивилизованные люди, обычно в обряде не находим. Почему же первобытные люди находили (и многие племена до сих пор находят) в обряде особый глубинный смысл? Это связано с характером сознания, с его приемами расчленения мира на отдельные явления, вещи. Примитивное сознание, прежде всего, не отделяет глубокой старины от вечности. Мир, в котором жили предки, воспринимается им как царство вечных, не умирающих существ. Если хорошенько переодеться, перекраситься, войти в роль предка, то можно соединиться с этим миром прошлого (вечного), войти в вечность, осветить свою будничную жизнь вечным светом.

С обрядом глубоко связана и магия. Бесписьменные народы считают, что ведуны, колдуны, шаманы, маги могут вступать в союз с какими-то духами и с их помощью влиять на успех охоты, преодолевать болезнь, даже клиническую смерть. В одной из африканских республик колдуну платят 500 долларов за то, чтобы в день праздника не было дождя. В Шри Ланке молодой буддийский монах, которому мешают его чувственные порывы, обращается к колдуну, и колдун успокаивает страсти. Приобщение к высшим духовным силам и магия идут рядом, но это две совершенно разные вещи, сколько бы их ни путали, не только в бесписьменных культурах, но и сегодня. Человек здесь не равен человеку и племя — племени. Видимо, и в прошлом стремление прикоснуться к вечности и другое стремление — к отдельным вещам — чередовались друг с другом.