Великая Отечественная. Хотели ли русские войны? - Страница 7
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46.В ходе второй «игры» отрабатывался уже принятый и в октябре 1940 года утвержденный в качестве основного (кстати, и состав группировки «восточных» во второй игре был значительно больше, чем в первой) «южный вариант». Развернув основные силы на Львовском выступе, «восточные» в течение пяти недель должны были выйти на фронт река Висла, Краков, Будапешт, Тимишоара, Крайова, то есть в ходе наступления глубиной до 250–300 км занять южную Польшу, Словакию, большую часть Венгрии и Румынии.
Вторая («южная») игра заслуживает особого внимания по целому ряду причин. Во-первых, в ее сценарии были отброшены даже минимальные «фиговые листки» показного миролюбия: наступление «восточных» начиналось даже не от линии госграницы, а из района Жешув — Тарнув — уже с территории оккупированной немцами Польши, так называемого Генерал-губернаторства. Тут уместно вспомнить, что в разработанном позднее, в мае-июне 1941 года, Плане прикрытия отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск Киевского ОВО ставилась задача уже на этапе развертывания основной группировки «быть готовыми по указанию Главного Командования к нанесению стремительных ударов для разгрома группировок противника, перенесения боевых действий на его территорию и захвата выгодных рубежей».
Во-вторых (и это исключительно важно для понимания того, как Сталин и его приближенные оценивали тогда боеспособность Красной армии), в ходе игры «восточные» решали одновременно четыре (!) крупномасштабные задачи: разгром основных сил противника в районе Краков — Катовице, глубокий прорыв на Будапешт, упорная оборона на двух направлениях контрударов противника (на Ковель и на Стрый), окружение ударной группировки «западных», форсировавшей Днестр в районе Хотин и наступавшей на Волочиск — Проскуров. Все эти задачи «восточные» блестяще решали, уступая противнику в числе стрелковых дивизий (81 против 100) и имея весьма небольшое (на 30 %) превосходство в авиации (лишь в количестве танков «восточные» имели трехкратное преимущество).
В-третьих, хронология игры была задана очень примечательно. Не «первый, второй. десятый день», а с 8 по 20 августа. И не просто последнего летнего месяца, а вполне конкретного года — 1941-го. Этот факт выглядит довольно странно: если точное указание на определенный месяц еще можно объяснить тем, что для планирования условных боевых действий требовалось правильно учесть природно-климатические условия, продолжительность светового дня, время восхода и заката, то для чего же понадобилось называть год?
Через год-два…
Тут мы переходим к одному из самых сложных вопросов предыстории Великой Отечественной войны. Если сам замысел грандиозной наступательной операции понятен и дискуссия возможна лишь в порядке уточнения отдельных деталей, то установить на основании рассекреченных документов точную дату запланированного перехода Красной армии в наступление не представляется возможным.
Высказанное Виктором Суворовым и Игорем Буничем предположение, что Сталин намеревался начать операцию в тот момент, когда немецкие войска высадятся на Британских островах, не нашло пока каких-либо подтверждений в доступных документах. Нет слов, гипотеза красивая, но, увы, одной только «красоты замысла» для историка мало.
Большие вопросы вызывает докладная записка от 11 марта 1941 года («Уточненный план стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР на Западе и на Востоке»), где на оборотной стороне 27-й страницы тонким карандашом, аккуратным «бисерным» почерком (предположительно рукой тогдашнего начальника Оперативного управления Генштаба Н. Ф. Ватутина) вписана фраза: «Наступление начать 12.6». Фраза эта никак не связана с контекстом (она появляется после описания задачи, поставленной перед «левым крылом главной группировки Юго-Западного фронта») и вообще кажется неуместной в документе, где все хронологические отметки выражены в условных датах, «привязанных» к первому дню операции («на 3-й день операции подвижными частями овладеть Седлец и на 5-й день переправами на р. Висла»).
Внимательный анализ документа не дает оснований предположить, что фраза «наступление начать 12 июня» относится к 12 июня 1941 года. Логика рассуждения здесь очень простая — большая часть механизированных (танковых) соединений, упомянутых в мартовском (1941 года) плане, просто не существовала в реальности. Так, в состав 4-й армии Западного фронта по плану включались три мехкорпуса. Тем же тонким карандашом вписаны и их номера — 13, 14 и 17-й. Но на тот момент о решительном наступлении силами этих соединений не могло быть и речи. 14-й мехкорпус по утвержденным в феврале 1941-го планам заканчивал формирование лишь в начале 1942 года. Что же касается 13 и 17-го МК, то они и вовсе находились на самой ранней стадии формирования, и даже к концу 1941 года их плановая укомплектованность танками должна была составить порядка 25–30 %.
В целом развернутая в феврале 1941-го программа создания гигантских бронетанковых сил, предусматривающая формирование 30 мехкорпусов по тысяче танков в каждом и вооружение этой чудовищной бронированной орды «танками новых типов» (КВ и Т-34), не могла быть завершена ранее конца 1942 года (если не позже). Ни один разумный человек — а Сталин, без сомнения, был человеком чрезвычайно осторожным — не стал бы затевать такой грандиозный «капитальный ремонт» за несколько месяцев до начала Большой Войны. Можно предположить, что в марте 1941-го этот момент был отнесен им к началу лета («12 июня») 1942-го или даже 1943 года.
«В поле две воли», — гласит старинная русская поговорка. Драматичное развитие событий Второй мировой войны не позволило Сталину подготовиться к войне в Европе основательно, «с чувством, с толком, с расстановкой». В какой-то момент весны 1941 года в Москве поняли, что нанести удар первыми удастся лишь в том случае, если Красная армия начнет наступление не позднее августа-сентября 1941-го. В этой новой реальности высшему военно-политическому руководству Советского Союза пришлось спешно корректировать разработанные ранее планы.
Строго говоря, «третий план Сталина» с точки зрения оперативного замысла ничем не отличался от «плана № 2». По-прежнему предусматривалось проведение крупномасштабной наступательной операции за пределами государственных границ СССР. Майские (1941 года) «Соображения по плану стратегического развертывания» полностью повторяют все предыдущие варианты плана войны против Германии по задачам, направлениям главных ударов, срокам и рубежам.
Упредить противника
В тексте «Соображений» появляется лишь один, но весьма значимый новый момент. А именно: «Германия имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар». Именно поэтому разработчики плана настойчиво предлагают «ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому командованию, упредить противника и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск».
Еще раз подчеркну, что нет никаких оснований для рассуждений об особой «агрессивности» майских (1941 года) «Соображений»: намерение опередить противника и «ни в коем случае не давать ему инициативы действий» является всего лишь элементарным требованием здравого смысла и азов оперативного искусства. Преимущество первого удара — слишком серьезная вещь, чтобы по собственной воле дарить его противнику. Принципиально новым является лишь то, что в мае 41-го советское командование уже не столь уверено в том, что ему удастся это сделать, и потому просит Сталина незамедлительно провести все необходимые мероприятия, «без которых невозможно нанесение внезапного удара по противнику как с воздуха, так и на земле».
Когда же произошел столь резкий поворот в оценке военно-стратегической ситуации?
Как ни странно, но мы можем определить этот момент времени с точностью до одного-двух месяцев, что в отсутствие прямых документальных свидетельств может считаться отличным результатом: не раньше 6 апреля и не позже 24 мая 1941 года.