Великая Отечественная война: правда и вымысел. Выпуск 10 - Страница 3

Эта директива поступила в западные военные округа в разное время. В Прибалтийском округе приказ о приведении войск в боевую готовность был отдан 22 июня в 2 часа 15 минут, Белорусском – 22 июня в 3 часа 30 минут, в Киевском директиву расшифровали только в 12 часов 35 минут 22 июня, когда на территории округа уже несколько часов бушевала война [10, с. 314]. Двойственность указаний, вытекающих из директивы Народного комиссара обороны о приведении войск в полную боевую готовность и задачах войск, привела к тому, что для большинства командиров она оказалась внезапной.

Противнику в полной мере удалось использовать фактор внезапности. Ударные группировки, используя разрывы в обороне советских войск, уже в первый день войны сумели прорвать линию укрепленных районов, вытянувшихся вдоль границы. Ожесточенное сопротивление отдельных соединений, частей, гарнизонов, бойцов оборонительных сооружений изменить общей ситуации не могли, немецкие войска вырвались на оперативный простор.

Каковы причины исключительно неудачного для Красной Армии начала войны? Достаточно емкий ответ дал маршал Г.К. Жуков: «Надо ясно сказать, что немецкая армия к началу войны была лучше нашей армии, лучше подготовлена, выучена, вооружена, психологически более готова к войне, втянута в нее. Она имела опыт войны, и притом войны победоносной. Это играет огромную роль. Надо также признать, что немецкий генеральный штаб и вообще немецкие штабы тогда лучше работали, чем наш Генеральный штаб и вообще наши штабы, немецкие командующие в тот период лучше и глубже думали, чем наши командующие. Мы учились в ходе войны, и выучились, и стали бить немцев, но это был длительный процесс. И начался этот процесс с того, что на стороне немцев было преимущество во всех отношениях» [7, с. 131]. К этому следует добавить и просчеты высшего военного руководства страны, о чем мы уже говорили.

1. Русский архив: великая отечественная. т. 12(1): материалы совещания высшего руководящего состава РККА 23–31 декабря 1940 г. / ин-т воен. истории м-ва обороны РФ; под общ ред. ген. – майора в. а. Золотарева. м.: Терра, 1993. 408 с. URL: http://soldat.ru/fles/4/6/15/111 (дата обращения: 01.11.2016).

2. Деборин Г. А., Тельпуховский Б. С. в идейном плену фальсификаторов истории // вопросы истории кПСС. 1967. № 9. С. 127–140.

3. «Зимняя война»: работа над ошибками (апрель – май 1940 г.): материалы комиссии главного военного совета красной армии по обобщению опыта финской кампании. м.: летний сад, 2004. 558 с.

4. Жуков Г. К. воспоминания и размышления. м.: изд-во агентства печати «новости», 1969. 751 с.

5. Ильин Е. В. Перечитывая заново (к политическому портрету К. Е. Ворошилова) // ильин е. в. Reversio: записки историка: сб. статей. СПб.: Библиополис, 2015. С. 20–36.

6. История России ХХ век. в 2 т. / под ред. А. Б. Зубова. М.: АСТ, 2009. т. II: 1939–2007. 848 с.

7. Карпов В. В. генералиссимус: историко-документальное исследование. в 2 кн. Калининград: янтарная сказка, 2002. кн. 1.

8. Некрич А. М. 1941. 22 июня. м.: наука, 1965. 171 с.

9. Органы государственной безопасности СССР в великой отечественной вой не: сб. документов / сост. в. П. Ямпольский и др. т. 1: накануне. кн. 2. м.: книга и бизнес, 1995. 397 с.

10. Рунов В. А. 1941. Первая кровь. м.: Эксмо Яуза, 2009. 509 с.

11. Федоров Г. мера ответственности (а. м. некрич. 1941. 22 июня) // новый мир. 1966. № 1. С. 260–267.

Аннотация: Статья посвящена анализу восприятия Ленинграда его жителями в период между началом Великой Отечественной войны и началом блокады. Адекватное постижение перцептивного образа ленинградской блокады перспективно для решения академических, музейно-экспозиционных, педагогических задач, сферы искусства. Статья базируется на опубликованных и неопубликованных официальных документах и источниках личного происхождения.

Ключевые слова: Великая Отечественная война, блокада Ленинграда, городское пространство, восприятие, историческая память.

Vladimir L. Piankevich. Leningrad in the perception of citizens on the eve of the blockade

Abstract: The article is devoted to the analysis of the perception of Leningrad by its inhabitants during the period between the beginning of the Great Patriotic War and the beginning of the blockade. Adequate comprehension of the perceptual image of the siege of Leningrad is perspective for solutions of academic, museum exposition, teaching tasks, application in the field of art. The article is based on published and unpublished official documents and sources of personal origin.

Keywords: The Great Patriotic War, the siege of Leningrad, urban space, perception, historical memory.

©В.Л.Пянкевич, 2017

Двадцать второе июня 1941 года врезалось в сознание и память многих ленинградцев. Было солнечное, жаркое и ветреное воскресенье. В привычно начавшемся для большинства горожан выходном дне все изменилось после знаменитого полуденного радиовыступления В. М. Молотова. Вернувшаяся из Петергофа группа студентов, по свидетельству А. И. Певцовой, была потрясена видом города: «За несколько часов он изменился так, что нам стало жутковато. На улицах народу мало, из репродукторов раздаются марши, марши, боевые марши. Ленинград стал суровым, угрюмым» [9, с. 13].

Роковое известие поначалу изменило поведение ленинградцев: многие выглядели подавленными, серьезными и настороженными; другие, напротив, решительными, уверенными в скорой победе. Различия в восприятии трагического известия определялись полом, возрастом, этнической принадлежностью, социальным статусом, политическими взглядами, происхождением, жизненным опытом, моральными качествами и т. д.

Огорчились несостоявшимся воскресными гуляниями и развлечениями девочки, были в восторге от предстоящих зрелищ войны и грядущих побед мальчишки.

Серьезны были женщины, беспечны – девушки. «Женщины плакали, – вспоминает М. Макарова, – а мы были настолько молоды, что и не восприняли это сообщение по радио и не поняли, что же это такое» [12, с. 7]. Тревога за своих близких, и прежде всего за детей, заставляла женщин не только переживать, но и действовать. Именно женщины в своем большинстве стояли в мгновенно образовавшихся очередях. По свидетельству вернувшейся в Ленинград 22 июня М.Г. Петровой, «это был уже другой город. Стояли очереди в магазины и сберкассы» [7, с. 30].

Город готовился к бомбардировкам. Пытаясь сберечь окна, ленинградцы заклеивали их бумагой, марлей, целлофаном. Это должно было помочь стеклам сдержать натиск взрывной волны, не позволить им разбиться вдребезги. «В несколько дней город разукрасился белыми решеточками на окнах и стал от этого наряднее», – вспоминал Д.Н. Лазарев [5, с. 194]. Искусствовед H.H. Лунин записал в дневнике 28 августа: «Заклеенные бумажными полосками, большею частью крест-накрест, стекла; дома стали легче от этих заклеек, декоративнее, как будто весь город застроился трельяжами» [11, с. 345].

Хорошо освещенный вечером и ночью большой город, теперь, с началом войны, особенно когда кончилась пора белых ночей, должен был погрузиться во тьму, стать невидимым немецким летчикам. Исчезло уличное освещение, свет городского транспорта и автомобилей также не должен был нарушать спасительного затемнения. Не должно было быть света и в окнах ленинградских домов. «Над подъездами домов и входами в бомбоубежища тускло горели синие лампочки, – вспоминает ботаник Т. К. Горышина. – Этот замогильный свет так и остался у меня в памяти как одно из "цветовых пятен" первых месяцев войны» [1, с. 71].

Не только для светомаскировки, но и чтобы сохранить стекла витрин, большие окна магазинов на первых этажах стали оберегать, укрепляя досками и мешками с песком.