Великая Отечественная – известная и неизвестная: историческая память и современность - Страница 46

И по этой причине до сегодняшнего дня остается неясным, как именно воевали те, кто сражались на советской стороне, какие культурные и социальные механизмы приводили красноармейцев и других советских граждан на войну, что заставляло их биться против немцев, казавшихся неизмеримо сильнее, и что значил для них Сталинград. Советские исследования в этом плане малоинформативны, если только не принимать за чистую монету содержащиеся в них славословия по поводу этой битвы. Хотя в советских работах фигурируют несколько героев-солдат, названных по именам, и описываются их подвиги, все же индивидуальные черты этих людей и контекст их действий не освещены. Это также характеризует лучшее советское исследование Сталинградской битвы, принадлежащее перу ветерана войны Александра Самсонова[379]. Как и другие советские историки, Самсонов придерживается мнения, что массовый героизм советских граждан решил исход битвы. Примечательно, что для работы над своей монографией, Самсонов имел доступ к интервью Комиссии Минца. Но удивляет, насколько мало исследователь использовал эти документы для воссоздания образа защитников Сталинграда. Как и другие военные историки, Самсонов наверное думал, что таким «субъективным» штрихам нет места в научном исследовании, продиктованном «объективным» изложением событий, то есть, без обращений к мыслям и эмоциям рядовых людей и скорее с перспективы колокольни, чем снизу вверх[380]. Исключение составил эпизод из архива комиссии Минца, выбранный Самсоновым и в подробностях развернутый и посвященный комсомольцу Илье Воронову, который в манере сверхчеловека жертвовал собой на поле боя. В медсанбате Воронов сказал: «Вот теперь я тот боец-комсомолец, который был у Островского», имея в виду Павла Корчагина из романа Н. А. Островского «Как закалялась сталь»[381]. Видимо, Самсонову мешала неоднозначность изложенных мыслей и менее героический лад большей части собеседников комиссии, хотя в общем и целом они подтверждают его тезис о массовом героизме советских защитников Сталинграда. Так или иначе, ни один советский историк не исследовал человеческие (в отличие от сверхчеловеческих) измерения войны, измерял ту «окопную правду», которая осталась территорией выдающихся писателей войны: Виктора Некрасова, Василия Гроссмана, Светланы Алексеевич и других.

Многие западные историки занимают позицию, прямо противоположную тезису Самсонова. По их мнению, советская победа под Сталинградом была результатом не массового героизма советских солдат, но массового террора советского государства[382]. Энтони Бивор в частности клеймит «почти невероятное пренебрежение советской системы к людям». Британский историк изображает боевые действия в Сталинграде не только как столкновение между немцами и русскими, но и как войну, которую советское руководство вело против своего собственного населения. С точки зрения Бивора, одна цифра особенно ярко иллюстрирует презрение сталинского режима к человеку: «около 13 500» смертных приговоров в отношении красноармейцев, не желавших воевать, были приведены в исполнение в одной только 62-й армии генерала Чуйкова. Бивор упоминает эти казни уже в предисловии к своей книге, а завершает он ее размышлениями о безвестных могилах многих тысяч советских солдат, расстрелянных в Сталинграде по приказу Чуйкова[383]. Правда, привести убедительных доказательств этому он не может. Военный историк Джон Эриксон, на которого Бивор ссылается, говорит без указания источника о «якобы» расстрелянных 13 500 солдатах[384].

Без проверки воспроизводимые Бивором и другими исследователями слухи о массовых расстрелах, якобы шедших на советской стороне Сталинградского фронта, сформировали представления о битве на Волге, господствующие сегодня на Западе. Достаточно вспомнить, например, кинофильм «Враг у ворот» (“Enemy at the Gates”, 2001), в первых кадрах которого прибывающих в Сталинград солдат 284-й стрелковой дивизии без достаточного вооружения и боеприпасов бросают на передний край. Когда атака захлебывается и солдаты бегут назад, их косит пулеметным огнем заградительный отряд НКВД. Насколько далека эта картина от действительности, показывают многочисленные интервью, собранные в этой книге, в том числе две беседы с военнослужащими той самой 284-й стрелковой дивизии – майором Николаем Аксёновым и известным снайпером Василием Зайцевым, который и стал главным героем фильма «Враг у ворот»[385]. По их словам, дивизия была хорошо снабжена оружием; переправу через Волгу она осуществила ночью, а не днем, как утверждает фильм, и имела при этом небольшие потери – в отличие от фильма, который показывает акт переправы как страшную и бессмысленную резню. Ни один из собеседников из 284-й стрелковой дивизии не упоминает массовую расправу со стороны особистов НКВД, хотя карательные акции особых отделов на фронте отнюдь не являются табу в сталинградских интервью.

Высказывания очевидцев совпадают с опубликованными сведениями из секретных архивов о деятельности заградотрядов в районе Сталинграда. В соответствии с Приказом № 227 1 августа 1942 г. на Сталинградском и Донском фронтах был образован 41 заградительный отряд. К концу сентября они задержали 45 465 бегущих солдат. 699 были арестованы, из них 664 «труса, паникера и самострела» расстреляны на месте. Еще 1292 направлены в штрафные роты и батальоны. Подавляющее большинство дезертиров, 41 472 рядовых, были возвращены в свои части[386]. Эти цифры указывают на огромные проблемы с дисциплиной в Красной армии, стоявшие особенно остро во время первой, оборонительной фазы Сталинградской кампании. Кроме того, из этих источников становится ясно, что перед частями НКВД, работавшими за линией фронта с целью предотвращения дезертирства, стояли две различные задачи.

Во-первых, они должны были задерживать солдат, самовольно покинувших поле боя, и предотвращать распространение подобного рода поведения на другие части: «Сегодня во время наступательного прорыва противника две роты 13-й Гв. с.д. дрогнули и начали отступать», – говорится во внутренней сводке НКВД от 23 сентября 1942 г. «Командир одной из этих рот, лейтенант Миролюбов, также в панике бежал с поля боя, оставив роту. Заградительный отряд 62-й армии задержал отступление подразделений и восстановил положение». Еще в одном донесении сообщается о том, как заградотряд открыл огонь по отступавшим частям, а в третьем уточняется, что сотрудники НКВД целились поверх голов[387].

Вторая задача состояла в разделении задержанных на благонадежных и неблагонадежных. В результате допросов офицеры НКВД должны были выявить «явного врага»: неисправимых трусов и «антисоветские элементы». С ними надлежало «расправляться железной рукой». С другой стороны, на допросе могло обнаружиться, что солдаты поддались «минутной слабости – чаще всего являющейся следствием непривычки к боевой обстановке, – и будут действовать в дальнейшем мужественно, энергично, достойно»[388]. Подобное политическое «прочтение» личности точно вписывалось в систему преследования «врагов народа» во время сталинского террора довоенных лет с одной лишь поправкой на то, что до войны репрессии носили более суровый характер: лишь немногим из попавших в руки к НКВД удавалось избежать отправки в ГУЛАГ[389]. По мере эскалации военных действий росла потребность режима в солдатах: для пополнения армии он был вынужден даже выпускать узников ГУЛАГа[390].