Великая Отечественная – известная и неизвестная: историческая память и современность - Страница 28

Однако сам факт создания антигитлеровской коалиции не означал еще, что вслед за ее образованием союзники СССР немедленно развернут активные боевые действия на европейском континенте. Имела место сложная конфигурация участия трех великих держав в войне. Советский Союз 22 июня 1941 г. начал борьбу против германской агрессии. В то же время он был связан договором о нейтралитете от 13 апреля 1941 г. с Японией, союзной Германии. Великобритания находилась в состоянии войны с Третьим рейхом и с фашистской Италией, вела против них воздушные сражения над своей территорией и бои в Северной Африке. Соединенные Штаты вплоть до нападения Японии на американскую военную базу в Пёрл-Харборе (7 декабря 1941 г.) придерживались нейтралитета. США и Великобритания после этого стали партнерами в войне против Германии, Японии и Италии. Американцы вели боевые действия против японских войск в тысячах миль от собственных границ. Великобритания, помимо противостояния с немцами и итальянцами в Северной Африке, должна была теперь действовать против Японии в Юго-Восточной Азии.

Великобритания и США, оказавшись союзниками СССР, организовали поставки ему военной техники и вооружений по ленд-лизу. Однако они не спешили предпринимать практических шагов по организации боевых действий на европейском континенте для поддержки Красной армии.

В публичных декларациях, прежде всего, в своих приказах в качестве главы военного ведомства, И. В. Сталин с оптимизмом утверждал, что несмотря на неудачи и потери первых месяцев противоборства с нацистской Германией, советские Вооруженные Силы способны противостоять жестокому агрессору. Например, в приказе народного комиссара обороны СССР с поздравлением по случаю 24-й годовщины Красной армии (23 февраля 1942 г.) Сталин констатировал, что она «наливалась новыми жизненными силами, пополнялась людьми и техникой», получив возможность «перейти в наступление на главных участках громадного фронта»[213].

Однако то обстоятельство, что советским Вооруженным Силам приходилось в одиночку, без поддержки союзников, сдерживать врага, неся при этом непомерные жертвы, вызывало сильную озабоченность И. В. Сталина. Поэтому глава Советского правительства, публично неизменно отмечавший значительный вклад СССР в противостояние с вермахтом, стремился побудить западных союзников увеличить свои военные усилия. Естественно, такого рода сентенции в интересах конспирации перед лицом вражеской агентуры не озвучивались открыто. Для их трансляции И. В. Сталин выбрал, в первую очередь, проверенный канал передачи конфиденциальной информации, т. е. личную переписку с лидерами Великобритании и США[214].

Еще в июле 1941 г. И. В. Сталин, в одном из первых посланий на имя У. Черчилля, выдвинул идею открытия союзниками второго фронта в Европе. Однако тогда британский премьер с большим пессимизмом воспринял сталинское предположение о том, что военное положение СССР и Великобритании значительно бы улучшилось в случае высадки союзников на северном побережье Франции[215].

Позднее, по итогам упомянутого визита В. М. Молотова в Великобританию и США, было обнародовано коммюнике, в котором, в частности, утверждалось: «При переговорах была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году»[216]. Хотя сам Молотов скептически отнесся к заверениям о высадке союзников на европейском континенте уже в 1942 г., Сталин воспринял их всерьез. Советский лидер даже согласился на предложение Ф. Д. Рузвельта снизить на 40 % объем военных поставок СССР. Согласно предположению И. В. Сталина, это было необходимо США, чтобы освободить свой тоннаж «для подвоза войск в Западную Европу на предмет создания второго фронта»[217].

Однако уже в июле 1942 г. Сталин осознал, что западные союзники не оправдали надежд. В своем послании на имя У. Черчилля от 23 июля он, в частности, вынужден был констатировать: Великобритания не только отказывается продолжать снабжение СССР военными материалами, но и, несмотря на согласованное коммюнике «о принятии неотложных мер «по организации второго фронта» «откладывает это дело на 1943 год». В обстановке войны, подчеркивал И. В. Сталин, «ни одно большое дело не может быть осуществлено без риска и потерь». Обращаясь напрямую к У. Черчиллю, он писал: «Вам, конечно, известно, что Советский Союз несет несравненно более серьезные потери». В тех тяжелых условиях, которые создались летом 1942 г. на фронте противоборства между Красной армией и вермахтом (большая часть вины за ее поражения, естественно, лежала на Верховном Главнокомандующем), вопрос об открытии второго фронта, по словам И. В. Сталина, начал «приобретать несерьезный характер»[218].

Действительно, ситуация складывалась крайне неблагоприятно для Красной армии. В результате успешного весенне-летнего наступления немцы и их сателлиты вышли к Сталинграду, на Кубань, на Ставрополье, в предгорья Кавказа, угрожая захватить или уничтожить нефтепромыслы Грозного и Баку. Между тем, западные союзники СССР по антигитлеровской коалиции – Великобритания и США продолжали затягивать открытие второго фронта в Европе. В этих условиях 12 августа 1942 г. в Москву, согласно предварительной договоренности, впервые прибыл премьер-министр Великобритании У. Черчилль. Вместе с ним в составе делегации находился личный представитель президента США А. Гарриман.

Теперь И. В. Сталину представилась возможность не только письменно, но и устно изложить союзникам претензии по поводу их тактики в войне. Уже во время первой встречи с И. В. Сталиным, продолжавшейся около четырех часов, британский премьер прямо заявил, что англичане и американцы не в состоянии предпринять в сентябре операцию по высадке на севере Франции. В то же время, он подчеркнул, что, как известно Сталину, Англия и США «готовятся к большим операциям в 1943 г.». К этому заявлению с готовностью присоединился А. Гарриман. Поняв из дальнейшей беседы, что открывать второй фронт в 1942 г. союзники не намерены, Сталин нервно отреагировал на аргументацию партнеров по переговорам: «тот, кто не хочет рисковать, никогда не выиграет войны»[219].

В ходе второй беседы с У. Черчиллем и А. Гарриманом (13 августа), уже будучи осведомленным о позиции представителей союзных держав по ключевому для него вопросу об открытии второго фронта, И. В. Сталин избрал атакующую позицию в переговорах. Он сразу отметил наличие коренного расхождения между СССР, с одной стороны, Великобританией и США – с другой: «англичане и американцы оценивают русский фронт как второстепенный, а он, Сталин, считает его первостепенным». В доказательство своего вывода И. В. Сталин сообщил партнерам по переговорам следующие цифровые данные, свидетельствовавшие об огромном напряжении сил Красной армии: «Мы теряем ежедневно 10 тыс. человек. Мы имеем против себя 280 дивизий противника, из них 25 танковых». В дальнейшем обстановка в ходе переговоров несколько разрядилась, и У. Черчилль принял приглашение И. В. Сталина на обед, который состоялся вечером 14 августа в Кремле[220].

Такого рода обеды (приемы) устраивались в период Великой Отечественной войны в парадном Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца. Настоятельная необходимость координации военной, политической и дипломатической деятельности союзников, конечной целью которой являлось достижение победы над общим врагом, требовала постоянного обмена мнениями между руководителями союзных стран. Москву с официальными визитами посещали политические лидеры, военные деятели, дипломаты, представлявшие антигитлеровскую коалицию. Прибытие У. Черчилля и А. Гарримана в 1942 г. оказалось не первым и не последним по времени событием в этом ряду. Согласно протокольным нормам, подобные визиты завершались дипломатическими приемами (обедами) в Кремле. Они устраивались от имени И. В. Сталина, как главы Советского правительства, и являлись составной частью протокола, одной из общепринятых форм деятельности внешнеполитического ведомства и исполнительной власти. Их следует рассматривать как выражение обязательного знака внимания принимающей стороны по отношению к высоким зарубежным гостям[221].