Великая Охота (др. изд.) - Страница 7

– Я не могу удрать от них, – произнес Ранд, – правда? – Он балансировал перед собой мечом, держа за наконечник ножен; оружие выглядело совершенно так же, каким он помнил его раньше. – Работа Айз Седай. – Но Тэм дал его мне. Мой ОТЕЦ дал его мне. Юноша гнал от себя мысли о том, как двуреченскому пастуху достался клинок с клеймом цапли. На их течении таились опасные скалы и глубокие омуты, которые ему вовсе не хотелось изучать.

– Ты и в самом деле хочешь удрать, пастух? Спрошу еще раз. Почему ты тогда не ушел? Меч? За пять лет я сделал бы тебя достойным его, сделал бы тебя мастером клинка. У тебя быстрые кисти, хороший баланс, и ты не повторяешь одной ошибки дважды. Но у меня нет пяти лет на твое обучение, и у тебя нет пяти лет на учебу. У тебя нет даже одного года, и тебе это известно. Как бы то ни было, по ноге ты себе мечом не попадешь. Держишь ты себя так, пастух, словно родился с мечом на поясе, и большинство деревенских задир почувствуют это. Но этого у тебя было с лихвой почти с того самого дня, как ты опоясал себя мечами. Так почему ты все еще здесь?

– Мэт и Перрин еще тут, – промямлил Ранд. – Я не хочу уходить, пока не отправились в путь они. Я боюсь никогда... Я могу не увидеть их всю... многие годы, может быть. – Он запрокинул голову, опершись затылком о стену. – Кровь и пепел! Ладно, они хоть просто думают, что я спятил, раз не иду домой вместе с ними. А Найнив то смотрит на меня как на несмышленыша шести лет от роду с разбитыми коленками, за которым ей приходится ухаживать; то она смотрит так, будто увидела чужака, которого она может обидеть, если станет присматриваться повнимательнее. Она – Мудрая, и, кроме того, вряд ли, по-моему, ее что-то испугает, но она... – Ранд покачал головой. – И Эгвейн. Чтоб я сгорел! Она знает, почему мне нужно уйти, но всякий раз, как я заговариваю об этом, она смотрит на меня, и у меня внутри все переворачивается... – Он прикрыл глаза, прижав рукоять меча ко лбу, словно бы мог выдавить из головы все, о чем раздумывал, мог забыть о существовании подобных мыслей. – Я бы хотел... хотел...

– Ты бы хотел, чтобы все снова стало так, как и было, пастух? Или чтобы девушка отправилась с тобой, вместо того чтобы идти в Тар Валон? По-твоему, она променяет возможность стать Айз Седай на жизнь в скитаниях? С тобой? Если ты найдешь верные слова, она, может, так и поступит. Любовь – чудная штука. – Голос Лана звучал неожиданно устало. – Такая чудная она штука.

– Нет. – Хотел Ранд именно этого, – чтобы она захотела уйти с ним. Он открыл глаза и распрямил спину, придал голосу твердости. – Нет, если в она спросила, я не позволил бы ей идти со мной. – Он не допустил бы, чтобы это с ней случилось. Но, Свет, как было бы хорошо – всего на миг, – если в она сказала, что хочет! – В ней просыпается ослиное упрямство, если она думает, будто я пытаюсь указывать ей, как поступать, но я все еще в силах уберечь ее от такого. – Ему хотелось, чтобы она оставалась дома, в Эмондовом Лугу, но все надежды на это оказались перечеркнутыми в тот день, когда в Двуречье появилась Морейн. – Даже если это означает, что она станет Айз Седай!

Краем глаза Ранд заметил приподнятую бровь Лана и вспыхнул. А Страж заметил:

– И в этом-то вся причина? Тебе хочется провести побольше времени с друзьями по деревне, прежде чем они уйдут? Потому-то ты еле ноги волочишь? Ты же знаешь, кто дышит на твои следы.

Ранд сердито вскочил на ноги:

– Хорошо, это из-за Морейн! Если в не она, меня бы и близко тут не было, а она даже словом со мной не обмолвится.

– Ты бы погиб, если в не она, пастух, – ровно произнес Лан, но Ранда было уже не удержать.

– Она рассказывала мне... рассказывала ужасные вещи обо мне. – Пальцы, сжимавшие меч, побелели. То, что я сойду с ума и умру!..– А теперь и двух слов мне сказать не хочет. Она ведет себя так, будто я ничуть не изменился с того дня, когда она отыскала меня, и это тоже дурно попахивает.

– Ты хочешь, чтобы она обращалась с тобой как с тем, кто ты есть?

– Нет! Я не об этом. Чтоб я сгорел, я не знаю зачастую, что сказать-то хочу! Этого я не хочу, а другое приводит меня в ужас. А теперь она куда-то подевалась, совсем исчезла...

– Я говорил тебе: иногда ей нужно побыть одной. И не тебе спрашивать о ее поступках. И никому другому.

– ...не сказав никому, куда уходит, или когда вернется, или даже вернется ли вообще. Она должна же что-то сказать мне, чтобы помочь, Лан. Хоть что-то. Должна. Если она когда-нибудь вернется.

– Она вернулась, пастух. Минувшей ночью. Но, думаю, она сказала тебе все, что могла. Удовольствуйся этим. От нее ты узнал все, что мог. – Лан качнул головой, и голос его оживился. – Сидя ты ничему не научишься. Пора заняться немного стойками. Через «Рассечение Шелка», начиная от «Цапли, Шагающей в Камышах». Запомни, что стойка Цапли – единственно для тренировки равновесия. В ней ты – открыт; если станешь ждать, пока первым двинется противник, ты успеешь поразить цель, но его клинка тебе не избежать.

– Должна же она что-то сказать мне, Лан. Этот ветер. В нем что-то неестественное, и какая мне разница, насколько близко мы от Запустения!

– «Цапля, Шагающая в Камышах», пастух. И помни о движениях запястья и кисти.

С юга донесся слабый раскат фанфар, трубные звуки понемногу становились громче, сопровождаемые непрерывным «трам-трам-ТРАМ-трам» барабанов. Мгновение Ранд и Лан смотрели друг на друга, потом грохот барабанов заставил их броситься к парапету башни и посмотреть на юг.

Сам город расположился на высоких холмах, земля у городских стен была расчищена, образуя кольцо травы высотой не более чем по щиколотку, шириной в милю. Цитадель стояла на самом высоком холме. С верхушки башни, поверх дымоходов и крыш, открывался ясный вид до самого леса. Первыми из-за деревьев показались барабанщики, их была дюжина, барабаны поднимались и опускались, когда они маршировали в такт ударам, палочки так и кружились в воздухе. Потом появились трубачи, длинные сверкающие горны подняты, по-прежнему играя туш. С такого расстояния Ранд не мог различить, что за огромное квадратное знамя полощется на ветру позади них. Тем не менее Лан хмыкнул – зрение Стража не уступало остротой зрению снежного орла.

Ранд бросил на него взгляд, но Страж ничего не сказал, его взор не отрывался от вытекающей из леса колонны. Из-за деревьев выехали всадники, мужчины в доспехах, за ними – тоже верхом на лошадях – женщины. Следом показался паланкин между двумя лошадьми, одна впереди него, другая – сзади, занавески его были опущены; затем – еще больше верховых. Шеренги пехотинцев, ощетинившиеся длинными шипами вздымающихся пик, лучники с луками, висящими поперек груди, и все маршировали в такт барабанам. Вновь взревели горны. Словно поющий змей, колонна вилась к Фал Дара.

Ветер трепал знамя выше человеческого роста, расправляя его. Теперь оно, такое большое, оказалось достаточно близко, чтобы Ранд сумел разглядеть его. Переливающиеся цвета ничего не говорили ему, но в центре этого кружения сияла чистой белизной похожая на слезу эмблема. У Ранда перехватило дыхание. Пламя Тар Валона.

– С ними Ингтар. – Лан говорил так, словно мыслями был где-то в другом месте. – Наконец вернулся из своих поисков. Долго его не было. Знать бы, повезло ли ему?

– Айз Седай, – наконец-то сумел вымолвить шепотом Ранд. Все эти женщины там... Да, Морейн была Айз Седай, но он делил с нею тяготы путешествия, и если не доверял ей всецело, то по крайней мере он ее знал. Или думал, что знал. Но она была всего одна. Теперь же совсем другое – так много Айз Седай вместе, да еще и появившиеся с такой помпой. Ранд прочистил горло; когда он говорил, то голос звучал скрипуче: – Почему так много, Лан? Зачем вообще? С барабанами, трубами, и еще со знаменем!

В Шайнаре Айз Седай почитали, во всяком случае большая часть народа, а остальные относились с опасливым уважением, но Ранд бывал в тех краях, где это было не так, где их боялись и зачастую ненавидели. Там, где он вырос, встречались и такие, кто говорил о «тарвалонских ведьмах» точно так же, как о Темном. Ранд попробовал пересчитать женщин, но они, переговариваясь друг с другом или с тем, кто ехал в паланкине, постоянно меняли свое место в колонне, не придерживаясь никакого видимого порядка. Юноша покрылся гусиной кожей. Он провел не один день в пути с Морейн, встречался с другой Айз Седай и уже начал было считать себя бывалым человеком. Никто никогда не покидал Двуречья, или почти никто, но он покинул родные края. Он видел то, чего никто дома, в Двуречье, не видывал даже одним глазком, совершал то, о чем лишь мечтали двуреченские мальчишки, если их мечты и заходили так далеко. Он видел Королеву и встречался с Дочерью-Наследницей Андора, стоял лицом к лицу с Мурддраалом, путешествовал по Путям – и ничто из пережитого не подготовило его к этому моменту.