Век психологии: имена и судьбы - Страница 36

Впрочем, для самого Мюнстерберга эта ситуация оказалась не однозначно позитивной. Его стремление объять все актуальные проблемы порой ставило его, как в случае с судебной психологией, в неловкое положение. Так, накануне принятия сухого закона он принял участие в дискуссии о целесообразности этого шага. Вопреки официальной политике он осмелился утверждать, что умеренное потребление спиртного, особенно пива, не может принести вреда и к тому же выгодно с коммерческой точки зрения, а вот всяческие запреты – это лишь стимул к злоупотреблениям (впоследствии вся история сухого закона в США подтвердила его правоту). Такая позиция привела в восторг немецких пивных магнатов, поставлявших свою продукцию в Америку, и побудила их пожертвовать крупные средства, с помощью которых Мюнстерберг мог бы и далее способствовать, как они полагали, пропаганде германских ценностей в Америке. Однако в атмосфере шпиономании, сгустившейся накануне Первой мировой войны, этот шаг был воспринят общественностью крайне подозрительно. Мюнстерберг, который и после начала войны продолжал придерживаться активной прогерманской позиции, подвергся общественному остракизму. Коллеги уже без стеснения выражали свою неприязнь, университетская администрация всерьез подумывала о его увольнении, и даже соседи пристально наблюдали, не служат ли голуби, которых кормила его дочка на заднем дворе, для передачи шпионской информации.

16 декабря 1916 г. затравленный ученый умер на глазах своих студентов от обширного инфаркта. Похороны были скромные, никто из именитых персон, когда-то дороживших дружбой с ученым, на них не появился. И добрые слова, говорившиеся впоследствии о его достижениях, уже как бы и не адресовались самому Мюнстербергу. Хотя по большому счету были им сполна заслужены. Как, например, такое высказывание Э.Торндайка: «Создать психологию для бизнеса, промышленности или армии труднее, чем создать психологию для психологов, и это требует большего таланта».

Полвека назад, когда отечественная психология, отгородившись железным занавесом от «тлетворного буржуазного влияния», пребывала в гордой самоизоляции, издание на русском языке книги зарубежного автора, да еще и американца, было событием исторического масштаба. Таким событием стала публикация в 1950 г. книги Роберта Вудвортса «Экспериментальная психология», сразу ставшей настольной для немногочисленных советских психологов. Шли годы, железный занавес потихоньку ветшал, переводы перестали быть редкостью, но еще несколько поколений советских психологов именно с Вудвортса начинали свое образования, считая американского мэтра классиком мировой психологии. Нынешнее поколение российских психологов, избалованное книжным изобилием, поклоняется другим авторитетам и уже почти забыло, чьими трудами создана та наука, от имени которой сегодня принято торговать полезными советами на все случаи жизни. «Практически психологам» (по меткому выражению А.В. Юревича) имя Вудвортса уже ничего не говорит. Правда, остаются еще и психологи без кавычек, которым и сегодня, пожалуй, нелишне вспомнить о замечательном ученом, чья принадлежность к когорте классиков вовсе не является преувеличением. Да, сегодня мы выше наших предшественников, потому что… стоим на их плечах! Постараемся отдать себе в этом отчет, обратившись к еще одному яркому примеру.

Роберт Сессионс Вудвортс родился 17 октября 1869 года в городке Белчертаун в штате Массачусетс. В своей научной автобиографии (написанной, кстати, в 1930 г., задолго до завершения научной карьеры по просьбе Карла Мёрчисона, редактора многотомной серии «История психологии в автобиографиях») Вудвортс как истинный психолог попытался (хотя и несколько иронично) проанализировать влияние семьи на становление его личности. В ту пору как раз входили в моду фрейдистские толкования жизненного пути, и без упоминания Эдипова комплекса в автобиографии не обошлось – в том, однако, смысле, что собственная «психоистория» виделась ученому в совсем ином ракурсе, чем могла бы привидеться фрейдистам.

А семейная ситуация Роберта, непростая и запутанная, была бы находкой для психоаналитика. Когда будущий психолог появился на свет, его отцу было уже 55, и он состоял в третьем браке с женщиной на четверть века моложе себя. Роберт был их первенцем, позднее у него появилось еще двое братьев. Еще у него было четверо взрослых сводных братьев и сестер – детей отца от предыдущих браков. Ситуация очень похожая на ту, которая сложилась и в родительской семье Зигмунда Фрейда. А ведь тот сам признавал, что она внесла сильную сумятицу в его детские представления о том, кто кем кому приходится среди близких, и каково его собственное место в этом непростом раскладе. Самоанализ этих ранних переживаний во многом повлиял на становление теории Фрейда. У Вудвортса, однако, всё сложилось иначе. В зрелые годы, пытаясь примерить на себя фрейдистскую схему становления личности, он пришел к выводу о ее полной негодности – по крайней мере для себя.

Вудвортс-старший, конгрегационистский священник, потомок нескольких поколений фермеров Новой Англии, вызывал у Роберта уважение в силу своей широкой эрудиции и спокойного нрава, однако большим авторитетом не пользовался – он был уже слишком немолод, чтобы установить с младшими детьми тесные эмоциональные связи, не очень ими интересовался и практически никакого влияния на них не оказывал, не вызывал у них ни благоговения, ни трепета, то есть «эдипальным объектом» был довольно бледным. К тому же Роберт в силу непростых семейных обстоятельств изрядную часть своего детства – с 6 до 12 лет – прожил в доме сводной сестры, общаясь преимущественно с ее детьми, своими ровесниками, которым он непостижимым образом приходился дядей. По собственному убеждению Роберта, влияние сверстников – родных и друзей – сказалось на становлении его личности гораздо больше, чем влияние родительское. С некоторым недоумением он отмечал, что столь важный аспект социализации оказывается обойден вниманием психологов, тогда как родительское влияние явно преувеличивается. Любопытно, что уже в наши дни идеи современных английских и американских психологов о преимущественной роли сверстников в становлении личности ребенка произвели эффект настоящей научной сенсации. А ведь большинство таких сенсаций щедро рассыпаны, хотя бы в виде намеков, в суждениях классиков. Как саркастически заметил Стивен Фрай: «Оригинальная мысль? Нет ничего проще! Библиотеки переполнены ими».

Впрочем, влияние матери на Роберта нельзя недооценивать. Для своего времени она была женщиной весьма просвещенной, закончила учительскую семинарию (нечто вроде педучилища) в Массачусетсе, а потом даже сама основала подобное заведение в штате Огайо, а также учительствовала в провинциальных школах – преподавала математику. Воодушевленный ее примером, Роберт и сам вознамерился вступить на педагогическую стезю (более ранняя мальчишеская мечта стать астрономом разбилась о жестокую необходимость зарабатывать на хлеб). После окончания Колледжа Амтхерст (шт. Массачусетс) в 1891 г. он также начал работать школьным учителем математики. Но этот этап его карьеры продлился недолго – интересы юноши были гораздо шире, а амбиции выше.

Тут нелишне отметить, что наряду с математикой миссис Вудвортс преподавала и еще один предмет – «ментальную философию». Фактически это было одним из названий психологии до той поры, как она превратилась в самостоятельную науку. Большого успеха этот курс не имел – у деревенских ребятишек «ментальное философствование» не вызывало ни малейшего энтузиазма. Зато сын учительницы начатки психологических знаний почерпнул в самом юном возрасте. Этим отчасти и определилась направленность его дальнейших интересов.

Психологию Вудвортс принялся изучать в одном из немногих мест, где это в ту пору было возможно в Америке, – в Гарвардском университете, где преподавал Уильям Джемс. Степень бакалавра он получил в 1896 г., магистра – в 1897 г. А докторскую диссертацию защитил в 1899 г. уже в Колумбийском ун-те под руководством Дж. М. Кеттелла. В 1902 г. в ходе годичной стажировки в Ливерпульском ун-те (Великобритания) работал ассистентом известного английского физиолога Ч. Шеррингтона. У него молодой ученый перенял мало свойственное психологам внимание к различным проявлениям активности живого организма, а также естественно-научную четкость экспериментирования.