Ведьмаки и колдовки - Страница 21

Ему стыдно и за дыру, и за то, что зарастает она медленно, несмотря на все усилия целителей, которые стараются, но…

…приходится лежать.

День за днем.

Сиделка читает, а еще моет и судно подает, и Лихо никак не способен привыкнуть к этой процедуре, которая, пожалуй, более мучительна, чем ежедневные визиты ведьмака.

Аврелий Яковлевич, душевно матерясь, выкручивает кости, сращивая разломы. И больно… неимоверно больно, но лучше боль, чем обжигающий стыд, что он…

…статьи слушает.

Интересно.

И рад, что Себастьян быстро на поправку пошел.

Он герой… все об этом пишут…

– Погоди, – Евдокия дернула за волосы, – получается, что твой братец, который тебя в эту авантюру втянул, стал героем?

– Он ведь поймал душегубца, а победителей не судят…

…особенно когда победители нужны, дабы поднять престиж полиции. Про это рассказал Бес, который тогда еще немного стеснялся этой новообретенной славы и героем себя вовсе не чувствовал.

– А ты?

– А что я? Я ведь только рядом стоял…

Евдокия не согласна. И хмурится…

– Мне эта слава героическая без надобности была… а вот Бес – дело другое… он ведь тоже долго считал себя уродом… а тут вдруг – не урод, но герой. Его к награде представили… и его величество вручали. Отец на вручение явился, гордый был…

Об этом Лихо рассказали, сам он на вручение не попал.

…из госпиталя выпустили зимой, и Лихослав спускался по ступенькам медленно, осторожно. Он знал, что здоров, но собственному телу не верил. Кости по-прежнему хрустальными казались, чуть тронь – и рассыплются.

…отец прислал записку, что занят.

Разочарован.

Он так и сказал в тот единственный раз, когда появился в палате. Лихо не спал, но притворился спящим, потому что было стыдно смотреть отцу в глаза. А тот долго стоял на пороге, разглядывая Лихослава, морщился, думал о чем-то…

– Он полностью поправится? – спросил у доктора, который был тут же и наверняка знал, что Лихо не спит, но выдавать не стал.

– Да.

– Вы уверены?

– Более чем. Угроза для жизни миновала. Организм молодой, но требуется время…

Отец все-таки подошел к кровати, он ступал медленно, и старый больничный пол поскрипывал под его весом. Он встал, заслонив и окно, и стену с солнечными зайчиками.

Смотрел.

Потом вздохнул и сказал:

– Я очень разочарован…

…и странно было думать, что к выписке он появится. А матушку Лихослав сам попросил не приходить…

…сослуживцы исчезли, наверное, поверили, что в полк Лихо больше не вернется.

И как-то так получилось, что он стоял один на обледеневших ступенях, не решаясь сделать шаг. Ступеней десяток, а дворник только-только начал лед скалывать…

– И чего встал столпом, – спросил кто-то, набрасывая на плечи теплый плащ. – Сам пойдешь или на руки взять?

– Только попробуй.

Плащ пришелся кстати. Почему-то про теплую одежду Лихо не подумал.

– Перчатки надень. – Себастьян протянул собственные, толстые и на меху.

Спускаться не помогал, но держался сзади, и как-то легче становилось от понимания, что он – рядом. Заговорил только в коляске, которая ждала у входа.

– Прости.

– За что? – Лихослав сидел нахохлившись. Мерз. Он как-то привык к теплу и покою госпиталя, и даже когда ему разрешили выходить в маленький садик, покидал палату неохотно.

Страшно было.

Кому признаться… страх хуже стыда. И только в палате среди серых стен, единственным украшением которых был Вотанов крест, он чувствовал себя спокойно.

В саду же вспоминал клены.

И сумерки.

И серую фигуру в плаще… все казалось – взметнутся руки, сминая воздух. И будет больно.

– За все. – Себастьян перестал улыбаться.

– Ерунда…

…он ведь приходил, и часто.

Приносил книги, убирал газеты, точно и вправду стыдился того, что в них писали. Читал. Рассказывал что-то, почему-то Лихославу было невероятно сложно следить за этими его рассказами, он терялся в словах.

И не отвечал.

Апельсины принимал. И яблоки, круглые, с полупрозрачной тонкой кожурой, такие только в имении и росли, и, значит, Бес за ними в поместье ездил.

О яблоках рассказывать было легко и еще о том, что Бес помогал с перевязками, и когда Лихо разрешили садиться, сажал, потому что у самого Лихослава духу не хватало… и заставлял на ноги встать.

Ходить не учил, но…

Ему не за что было просить прощения.

– Я тебя в это дерьмо втянул, – сказал Бес, поднимая воротник плаща, – и я виноват, что…

Он и сам получил.

Лихо знал.

Удавка. И удар ножом, и клинок мало не дошел до сердца, и если так, то выжил Бес исключительно ввиду врожденной выносливости.

А может, просто чудом.

– Отец приходил. – Бес помог выбраться из коляски.

Привез не домой, а на свою квартирку, и обстоятельству этому Лихо был рад. Домой не хотелось совершенно.

– Зачем?

Лихо с плащом сам справился и с перчатками и выдохнул с облегчением немалым: в четырех стенах он чувствовал себя много спокойней.

– Поговорить. Садись. Чай? Кофе? Пироги?

– Чай. И пироги. С чем?

– А кто ж его знает… с чем попадется.

Попался с кислой капустой, что было в общем-то неплохо.

– Предложил мне титул. – Себастьян есть не стал, выглядел он… раздраженным? – Заявил, что был не прав тогда… и что ты вряд ли оправишься… и если так, то он в своем праве признать тебя недостойным наследником.

Наверное, этого следовало бы ожидать, но все равно было больно. Себастьян же, вылив чай в горшок с фикусом – судя по печальному виду и обвисшим листьям, растение чаевничало неоднократно, – плеснул в кружку виски.

– Я послал его лесом… ну не лесом, но послал.

– Почему?

Отойди титул к Себастьяну, разве это не было бы справедливо? По праву рождения, по…

– Ты еще спрашиваешь? – Бес удивился. И удивление его было непритворным, к этому времени Лихо уже приноровился чувствовать братца.

Играть тот любил и умел, но… сейчас он не играл.

– Спрашиваю. – Лихо держал свою кружку обеими руками и остывающий чай нюхал настороженно, пытаясь в запахах травы найти… что?

Сам не знал.

– Лихо… ты и вправду думаешь, что мне этот титул нужен?

– Не только титул, но и…

– Что? Земли? Сколько тех земель осталось? Майорат и кое-какие огрызки? Семейное имение? Ну да, ностальгия меня порой мучит, но не настолько же!

Он осушил кружку одним глотком.

– Да и не в том дело, а… я не хочу становиться князем, Лихо.

– Почему?

– Заладил как попугай… почему, почему… потому. Мне нравится моя жизнь. Титул – это… это только на визитных карточках красиво. В остальном… обязательства и снова обязательства… и еще… и нужно будет думать, как не просадить остатки хельмовых земель… и имение содержать, а я не представляю, за кой ляд я его содержать стану… разбираться с арендаторами… в Совете опять же… нет, туда папаша нас до последнего не пустит. Он же, пока в Совете торчит, считает себя очень важным… вершитель судеб.

– Ты на него злишься?

– Злюсь. Еще как злюсь, Лихо. И не понимаю…

– Чего?

– Почему ты не злишься. – Бес швырнул кружку в стену, а когда квартирная хозяйка выглянула, лишь руками развел, мол, само собой получилось.

Она же лишь головой покачала да поинтересовалась, не принести ли свежего чаю…

– Удивительная женщина, – сказал Бес, когда она вышла. – Невероятно крепкая нервная система… я бы себя давно уже убил. Я злюсь не из-за себя. Я ж говорю, этакая жизнь не по мне… вот в управлении интересно, правда, Евстафий Елисеевич ругался жутко, но теперь уже не посмеет на бумагах держать. Я ж лицо познаньской полиции.

Лихо, окинув братца свежим взглядом, лицо оценил.

Наглое.

Неосторожно познаньская полиция подошла к выбору нового образа…

– А вот с тобой он права не имел поступать так! – Чешуйчатый хвост щелкнул по столику, расколов блюдце.