Ведьма и ее мужчины (СИ) - Страница 38

— Значит, Рональд Петерс? — с теми же прорывающимися истерическими интонациями вопросила она.

Рональд укоризненно посмотрел на меня, покачав головой.

— Эльза, — голос его был тих, — мы не могли бы поговорить наедине?

Кинув взгляд в мою сторону, «Эльза» замешкалась, но потом, видимо что- то придумав, уже спокойно и степенно прошла к столу. И, знаете, хромота почти не угадывалась— если только немного, неуловимо, на грани зрения, чувствовалась какая- то неправильность, но, не более того.

Она позвонила в золотой колокольчик, который всегда стоял на столе — а я увидела его почему- то впервые. Разнесся мелодичны звон, вошел давешний лакей, вызывавший меня. Королева сделала замысловатый знак рукой, он подошел максимально близко к ней, она что- то прошептала, лакей отвесил глубокий поклон. Церемонии! Я мечтательно вздохнула. Будет что рассказать дома. Потом лакей сделал мне приглашающий жест, а королева сказала:

— Идите, госпожа Рильке. На сегодня — все. Поговорим после.

Когда после, я выяснять не стала, подобрала юбки и кинулась вслед за мужиком, который ни на грамм не сбавил темпа, точно зная, что я не осмелюсь ослушаться.

Мы прошли с ним ряд коридоров и лестниц, почему — то упрямо спускаясь вниз. «Меня хотят как- то незаметно выпустить из дворца», — догадалась я. Мы спустились в подвалы, у входа стоял военный с мушкетом наперевес.

— Проводите госпожу в одно из помещений, — приказал королевский лакей. — Найдите что- то поприличнее, — добавил он и ушел, оставив наедине с воякой.

Вояка поставил мушкет на пол, отцепил связку ключей, открыл дверь, сделав приглашающий жест. Я вошла.

Да, да! Наивная черная ведьма! А что я хотела здесь увидеть? Рассчитывала на тайную гостиницу для королевских гостей? Гм-м, хотя в каком — то роде, это и была гостиница, только бесплатная. Я оказалась в тюремных подвалах. Мы прошли ряд камер. Возле одной из них охранник остановился, снова сделал приглашающий жест. Мне пришлось войти. Лязгнул закрывающийся замок, потом потопали удаляющиеся шаги. Вот и они смолкли. Я осталась одна.

Альма, Альма, ты в тюрьме. Невезучая, преданная в лучших чувствах, дурна-а-а-ая. Так хотелось по-бабьи зареветь в голос.

Кто сказал, что я все время должна быть сильной? Кто сказал, что я могу сама решать все в своей жизни? Откуда у меня такое самомнение? Откуда уверенность, что все, что я делаю — это правильно?

Я обошла убогое помещение три — на- четыре и, не найдя ничего лучшего, уселась на скромную лежанку, стоящую в углу. Не ждите, что я буду описывать убранство камеры, и как изнеженная кокетка брезгливо стенать- в «каких нечеловеческих условиях» мне приходилось находиться.

Нет, не буду. Я — женщина сельская, видавшая на своем веку сараи, амбары, сеновалы, овины и прочую ерунду, поэтому закатывать глаза, как городская леди, я не стала. Просто села на лежанку, расправила затекшую спину, оглянулась — матрас вроде не сильно загаженный. Я, расправив подаренное Жаннет, прежде шикарное, а сегодня — обыденное платье, подобрала ноги и улеглась.

Что- то в последней сцене не давало мне покоя. Я стала перебирать эпизоды последнего часа и поняла — Рональд назвал королеву — «Эльза!». Ни «ваше величество», ни «моя королева», а просто — «Эльза». Он ее любовник! Ну, или как там принято называть человека, разделяющего постель с королевой — «фаворит»?

Я вспомнила наш разговор в чужой комнатке, где он жаловался, что под присмотром, и не может когда угодно выходить из дворца.

Да! Рональд — фаворит, и эта должность, судя по- всему, его тяготит.

Но не думал же он, дурашка, что я — простая черная ведьма, смогу его оградить от посягательств королевы?

Непонятная хромота Ее величества тоже запала мне в воспоминания. Кто — нибудь слышал, что королева хромает? Никогда и никто.

За что меня поместили сюда? За то, что у нас когда- то давно были отношения с Рональдом и у меня есть от него сын? Или все- таки за то, чего я боялась больше всего — за смерть ни в чем не повинного сварга?

Вопросы, вопросы. Их было гораздо больше, чем ответов.

Я лежала и бездумно смотрела в потолок. Представьте, уважаемые читатели, что вас посадили в тюрьму. О чем бы вы думали в первую очередь? Я — баба-дура, первым делом задала себе все вопросы, что перечисляла выше, а потом нырнула в душевные переживания по поводу своих мальчиков.

Ведь ничего сделать не успела. Отдала ребят на милость господина Брукса. Он — хороший, добрый, честный, но они сами живут более, чем скромно. Одного можно было бы отдать и не думать даже — прокормили бы, обогрели, воспитали. Но троих?

Грег, вроде, встал на путь исправления. Другой вопрос — надолго ли? Если ему не будет оказана материальная поддержка, боюсь, его порыва надолго не хватит. Он, конечно, мог бы взять мальчиков. Причем, всех. Но, но, но…. Столько «но» в изложении условия, что ответ тоже будет неоднозначным — «Дай бог, если сам оправится от пережитого».

Потом, мои мысли почему- то нырнули к главному ловчему. А что? Оклад у него серьезный. Если не будет все отдавать интернату, на трех детишек хватит за глаза. Чем мои детки хуже интернатовских? Опять же положительный момент — Марта, с ее душевной добротой и умением хорошо готовить, точно подойдет моим детям и за мамку, и за няньку. Вот только каким боком господин Остен к моим детям? Как бы его, бедолагу, после моих чистосердечных признаний, самого не посадили в каталажку.

О-хо-хонюшки! Пять раз — о-хо-хонюшки! Так стало жалко моих деток, так жалко себя стало, что я, невзирая на черноведьминскую гордость, стала тихонько всхлипывать в кулачок.

С тем, впрочем, и уснула, когда окончательно устала себя жалеть.

Разбудил меня звук открывающейся железной двери- с надсадным скрежетом и впусканием в затхлое помещение струи свежего воздуха.

Я открыла один глаз и слегка приподняла голову, а потом резко вскочила и принялась оправлять платье, приглаживать волосы. В тюремную камеру вошла королева.

Сейчас она была одета в темный плащ, а, когда полы его распахивались, проглядывалось простое черное платье.

— Ваше величество, — я склонилась в поклоне.

Вошедший с ней стражник нес в руке фонарь, который ярким светом осветил убогую обстановку камеры.

Королева сделала жест рукой — фонарь был поставлен на пол, а сам мужик куда- то метнулся. Через минуту он принес изящный раскладывающийся стульчик, посуетился, установил его посередине камеры. Королева не спеша села, расправила юбки и произнесла:

— Мне необходимо поговорить с вами, госпожа черная ведьма. Иди, любезный, — величественным жестом она отпустила стража.

Я замерла в поклоне, не зная, что мне делать дальше. Воцарилась пауза.

— Не маячьте, сядьте уже куда- нибудь, — с раздражением произнесла Ее величество.

Я бухнулась на единственную лежанку в «апартаментах».

— Вы удивили меня сегодня, госпожа Альма Рильке.

Я недоуменно уставилась на королеву. Надеюсь, что в тюремных застенках не действует королевский протокол и правила этикета. Но, все же, отвечать не сочла нужным — я ничего не понимала — ни за что меня сюда посадили, а уж, тем более, не понимала, зачем меня посетила венценосная особа.

Пусть сама скажет. Я, молчала, смотрела в голубые глаза, про себя считая котиков. Когда остановилась на двадцать седьмом, королева продолжила:

— Не думала, что ваше исчезновение на несколько часов внесет такой переполох в дворцовую жизнь.

Я упорно продолжала молчать. Королева хмыкнула, видимо что- то решив для себя и уже другим, более дружелюбным тоном, вымолвила:

— Сначала я имела долгий разговор с вашим «Рональдом Петерсом», а с моим приближенным — Роно Пьетро. Паршивец изменил имя и фамилию с того дня, как перебрался в столицу и поступил на службу в королевский театр. Я увидела его впервые года три назад в постановке великого Ллойда. Хорош, он был непозволительно хорош!