Вечный ветер - Страница 33

Между тем с ближайшего рифа налетело множество чаек; белой горластой тучей они носились над телом Атиллы.

Подошел «Кальмар». С него спустили несколько вельботов, и команда их стала отсортировывать косаток от акул. Косаткам впрыскивали добавочную дозу наркотика, гарантирующую сон в течение двух суток, затем лебедкой переносили их в надувную баржу из пластика. Она возникла из огромного тюка, сброшенного с «Кальмара», и залитая на одну треть водой, тяжело покачивалась возле борта сторожевика.

Костя с Петей оставили «Колымагу» и перебрались в один из вельботов.

Между тем на «Кальмаре» готовились к отходу. Три вельбота уже поднимали на борт, а четвертый подошел к гидролету и высадил Петю, Костю и еще кого-то третьего. Вся троица стала что-то нам кричать и махать руками. В спешке ни я, ни Ки не догадались захватить карманный телефон. До «Колымаги» было около двухсот метров, птицы так горланили, что заглушали все звуки.

Тело Атиллы стало белым от насевших на него чаек. В нем еще теплилась жизнь: мертвый давно бы ушел на дно.

Когда на борт «Кальмара» подняли четвертый вельбот, с бака сторожевика один за другим раздалось четыре выстрела. Пернатые хищники тучей поднялись было в безоблачное, пылающее небо и тут же ринулись вниз, но, к их удивлению и разочарованию, туша кита медленно скрылась под водой.

На синей воде плавало множество уснувших акул. Они еще не были пищей для чаек. Птицы садились на них и тоже погружались в дремотное ожидание. Ветер стих. 'Легкая зыбь бежала с юга. Лодка еле двигалась по упругой поверхности.

Ки сказал:

— Мои предки верили в перевоплощение. Тысячи лет назад, наблюдая жизнь и смерть, они умозрительно открыли закон круговорота веществ и облекли его в поэтическую форму. Смерть для них становилась радостью, началом новой жизни. У древних в их тяжелой жизни поэзия занимала очень большое место, больше, чем у нас, располагающих непомерными возможностями самовыражения. — Он перестал грести, прислушался и сказал, улыбаясь: — У них там гостья. Ты слышишь, как она хорошо смеется? Наверное, это ваша Девушка со Звезды, о ней так много рассказывал Костя.

И мне послышался знакомый смех, пробивавшийся сквозь крики чаек. Мне стало трудно дышать: неужели Биата? Ну конечно, она!

Из гондолы показалось улыбающееся лицо Кости.

— Простите, ребята, что не подошли к вам. Не хотелось нарушать идиллию ревом моторов. Давайте я помогу свернуть лодку. — Заметив Тави, он пустился с ним в разговор: — Опять удрал Джек. А ведь был здесь. Твои друзья с «Кальмара» говорили, что заметили, как он удирал с десятком пиратов. Послушай, Тави, что, если микростанцию проглотил Черный Джек и она продолжает работать в его желудке? Это же здорово, теперь ему не скрыться! Как все удачно получилось! Если бы вот только Атилла не подкачал… Ну, давайте мне вашу лодку, и будем завтракать. А ты, Тави, с остальными отправляйся на остров да не ввязывайтесь в драку с акулами, сами они вас не тронут. Счастливого плавания!

«Тебе и всем хорошего полета», — пожелал Тави. На месте второго пилота сидела Вера. Она кивнула мне так, как будто мы с ней виделись только вчера. В одной руке у нее был сандвич, в другой — стакан ананасного сока. Мне нестерпимо захотелось пить.

Вера налила мне из термоса ледяной влаги и, подавая, сказала:

— Я хочу научиться доить китов.

Ки сказал:

— Вначале мы думали, что ты со Звезды.

— Я самая земная. Космос у меня вызывает грусть.

— Он спутал тебя с Биатой, — сказал Костя с полным ртом.

— Нет, нет, я никогда не расстанусь с Землей! И что бы я там делала?

— Да мало ли что, — сказал Костя. — Выращивала бы и там свою зелень. Водоросли.

— Водоросли мы им посылаем с Земли. Специальный космический вид. Но.жить там? Нет, нет! Там я не смогла бы. Все время висеть в этом сооружении между небом и землей.

Петя спросил:

— Правда, что ты вывела ходячую мимозу?

— Прошу тебя, не говори больше об этом! Пожалуйста!

Костя сказал:

— Ну что ты скромничаешь? Участвовала в таком сенсационном открытии и скромничаешь. Скажи лучше, как твои заврики?

— Совсем я не скромничаю. Я так расхвасталась вначале. — Она печально поджала губы. — Заврики мои умерли, как ваш Атилла. Они тоже хотели посмотреть мир, свой крохотный космос, и погибли. Вся причина в том, что пошли очень рано. Детям нельзя ходить очень рано. Мне жалко их, наверное, больше, чем вам этого несчастного кита. Мокимото утешил меня. Он сказал: «Относись к потере так же, как к удаче». Я пытаюсь, да у меня плохо получается.

Костя протянул ей пустой стакан:

— Прав Мокимото. Не получилось с этими, получится с другими, ведь у вас их тысячи. И все идет нормально. Налей!

На экране появился Нильсен, сияющий, розовощекий:

— О, да у вас гостья! — Он поклонился Вере: — Теперь я начинаю верить в чудеса.

— Все так просто, — ответила Вера печально.

— Вы еще не были в моей берлоге. Прошу. Час ранний, попьем чайку с малиновым вареньем. Лесная малина! Представляете, что это такое? Самостоятельно выросшая в земле на опушке соснового бора, а не в водном растворе. У меня есть давний приятель, лесовод Юрий Андреевич Шадрин. Интереснейшая личность. Ярый заступник за все живое. Нашел необыкновенно смышленую расу муравьев. Замечаете? Нашел, и если хотите — открыл. На земле есть еще что открывать.

Мы шли аллеей, мимо ветряков, гудевших в черном небе. Костя сказал:

— В школе мы тоже проводили опыты над муравьями. Помнишь, Ив?

— Пытались увеличить размеры, — сказал я.

— Естественно, и мозг, а следовательно, повысить и умственные способности? — живо спросил Павел Мефодьевич.

— Да. Хотели, — ответил Костя.

— Ну, и как?

— Получались какие-то уроды.

— Надеюсь, гениальные?

— Возможно, хотя ничем не проявляли свою гениальность.

— Другие великие цели помешали вам продолжать эксперименты?

— Да. Мы стали проектировать антигравитационный двигатель.

— Тоже достойная цель. Но утешьтесь, у вас нашлись последователи. Юннаты восьмой школы города Светлые Воды, что стоит при слиянии Шилки и Аргуни! Так вот, недавно в вечерней хронике передавали достижения юных натуралистов из Светлых Вод. Им удалось, как заявил шустрый мальчонка, такой черноглазый, удалось создать новый вид богомола ростом в пятьдесят сантиметров. Вы бы посмотрели на это страшилище! Но этого мало. После мальчонки выступил руководитель этого безобразия, генетик, дядя солидного возраста, и пообещал, что его юные ученики постараются потомков богомола довести до одного метра! Ведь такая нечисть ногу откусит! Единственное утешение — что подобные чудовища нежизнестойки. Ну а вдруг? Я тут же вызвал Комитет контроля за научными экспериментами. Там меня успокоили, что существует закон, ограничивающий поле деятельности «диких» экспериментаторов. Ничего себе ограничения — богомол с овчарку! Прошу!

Павел Мефодьевич жил и работал в доме, напоминающем загородную дачу, окруженную платанами.

Мы вошли в большой холл. Стены из толстых сосновых бревен, пол из полированных досок. На стене, прямо против входа, висела картина, написанная маслом, на ней — древнее поселение: приземистые строения с крышами из соломы, в центре — византийский храм. Березы с гнездами грачей и грачиная стая в синем небе. Я никогда не видел таких поселений, они давно исчезли, остались только немногие храмы в окружении совершенно других зданий, или просто посреди поля, или в парках. Вид жилищ предков, убогая их красота почему-то приковали нас к картине, и я, и Костя долго смотрели на полотно. Павел Мефодьевич стоял поодаль и улыбался.

— Крайняя изба слева принадлежала моему прадеду, Картину писал дед. Нравится?

— Очень! — ответил Костя.

— Еще бы! Русь! Отсюда все пошло.

Он пригласил в свой кабинет, похожий на выставочную залу фотохудожника: стены этой очень большой комнаты покрывали фотографии, главным образом солнечных закатов на море и на суше в разных частях света.