Вечный шах - Страница 48

убийстве, ты все равно пойдешь  в  лагеря  за  вымогательство.  Мне  стоит

шепнуть словечко кому надо, и  тебя  в  зоне  ждет  разборка  за  убийство

законника. Надеюсь, ты понимаешь, чем кончится эта разборка.

     - Чего вам от меня надо? - хрипло спросил амбал. Он сломался.

     - Мне надо знать, кто приказал тебе убить Борзова. Удоев? Голубев?

     -  Голубев,  -  признался  амбал.  -  Он  лично  сам   эту   операцию

разрабатывал.

     - А ты убивал.

     - Я не убивал, я технику для подслушивания готовил, а стрелял Жека...

     - Молодец, - с отвращением похвалил амбала Смирнов. - Всех заложил.

     - Мои показания вам не имеют юридической силы, - вдруг сказал амбал.

     - Да ну? - удивился Смирнов, встал, вышел из-за  стола,  приказал.  -

Поднимись-ка.

     Амбал на всякий случай  оторвал  задницу  от  стула.  Смирнов  увидел

братское чувырло совсем рядом,  не  выдержал,  ударил.  Ударил  самшитовой

палкой по амбаловым ребрам. Больно  стало  амбалу,  очень  больно,  и  он,

жалобно и тихо  взвизгнув,  опять  присел  на  стул.  Словесно,  без  слез

заплакал:

     - Безоружного бьешь, старье, да? Безоружного?

     Смирнов, не говоря ни слова, вышел в коридор. Привалившись  спиной  к

косяку, у двери стоял Сырцов. Увидел Смирнова, сказал горестно:

     - Заделали вы меня, Александр Иванович, ох, как заделали...

     - А ты ничего не слышал и раскручивай свой рэкет спокойненько.

     - Себе-то, к сожалению, не скажешь: я не слышал. Я слышал.  -  Сырцов

пожал протянутую Смирновым руку и решительно шагнул в свою комнату.

     Смирнов устроился передохнуть в закутке для незадачливых  посетителей

этого замечательного учреждения. Он сидел, положив подбородок  на  рукоять

палки и закрыв глаза. Отвратительно он себя чувствовал, так отвратительно,

что хотелось блевать. Не открывая глаз,  не  открывая  рта,  он  тихо-тихо

стонал. Не помогало. Тогда он открыл глаза, поднялся  и  постарался  вслух

себя убедить в том, что:

     - Это все оттого, Смирнов, что ты не жрамши и не спамши.

     Он проснулся в двадцать один ноль-ноль, потому что на него  смотрели.

Он открыл глаза и осознал, что спал одетым  на  гостинном  диване  в  доме

Алика Спиридонова. Осознав это, увидел терпеливо сидевших рядом с  диваном

Алика, Романа и Виктора.  Они  сидели  и  молчали  в  ожидании,  когда  он

проснется сам. Он проснулся  окончательно  и  зевнул.  Очень  не  хотелось

вставать.

     - На твоем примере убеждаюсь, что старость - не  радость,  -  объявил

Казарян.

     - Да иди ты... - послал его куда-то Смирнов,  спустил  ноги,  помотал

мутной головой и решил: - Пойду умоюсь.

     Он пустил холодную струю себе на затылок и  так,  согнувшись,  терпел

долго. Замерз  до  дрожи,  прекратил  издевательство  над  собой,  жестким

полотенцем беспощадно вытер волосы.  Глядя  в  зеркало,  бережно  расчесал

жидкую свою  шевелюру  и,  причесываясь,  понял,  что  настроение  у  него

неплохое, рабочее настроение.

     Сначала  рассматривали  казаряновские  фотографии.  Фотографии   были

доброкачественны и убедительны. Потом Смирнов распорядился:

     - Читай, Алик.

     Алик читал минут  пятнадцать.  Слушали  внимательно,  потому  что  по

порядку изложенная, по пунктам осмысленная,  в  перспективе  рассмотренная

история эта оказалась страшненькой и таила в себе  смертельную  опасность.

После затяжной паузы Смирнов уважительно признал:

     - Хорошо поработал, Алик.

     -  Общевато  несколько.  Конкретики  бы  прибавить,  -  не   мог   не

покритиковать Виктор.

     - Нам нужен предупреждающий об  опасности  документ,  который  завтра

должен быть официально передан в соответствующую комиссию республиканского

парламента известным журналистом Александром Спиридоновым.  Этот  документ

имеется. А конкретику... Конкретику,  если  она  понадобится,  предоставим

комиссии после веселых приватных  бесед  с  некоторыми  фигурантами  этого

дела. - Смирнов, сам того не ощущая, вновь  стал  действующим  милицейским

полковником,  разрабатывающим  серьезную  операцию.  -  Беседы  эти  будут

проведены в параллели со спиридоновским визитом в комиссию.  Фигуранты,  я

думаю, после нашего посещения базы сегодня же поспешно вернулись в Москву.

     - И самого главного трясти будем? - спросил Казарян.

     - Если бы он был самым главным! Он  всего  только  главный  над  этим

спецназом. - Смирнов поднял глаза на Казаряна, поморгал ими, размышляя.  -

Нет, Рома, подождем его реакции на наши завтрашние действия.

     - А если уйдет? - Казарян был деловит. К нему тоже вернулась сыщицкая

молодость.

     - Некуда ему уйти. Да и не будет он даже пытаться. Не дурак -  твердо

знает, что жизнь уже прожита. Итак, завтра мы  нагло  -  чем  раньше,  тем

лучше - посещаем дорогих наших друзей. Я трясу Голубева,  Виктор,  Федоров

за тобой, а ты, Рома, займешься Бартеневым.

     - Каким Бартеневым? - не спросил - ахнул Виктор.

     - Режиссером твоим, Виктор, - объяснил Казарян. -  Дурачком-всадником

на белом коне.

     Ровно в девять утра, игнорируя вопросы привратницы,  Смирнов  миновал

вестибюль-оранжерею, поднялся в лифте на шестой этаж и позвонил  у  нужной

ему двери.

     Открыл сам Семен Афанасьевич. Был от в стеганом  шелковом  халате,  и

пахло от него яичницей: недавно проснулся, завтракал сейчас.

     - Чем могу быть полезен? - сказал он строго.

     - Многим, - приветливо откликнулся Смирнов и представился,  будто  не

ведая, что собеседнику все известно о нем: -  Полковник  МУРа  в  отставке

Смирнов.

     Руки он Голубеву, правда, не подал. Не желал ручкаться и тот, ответно

представляясь:

     - Полковник государственной безопасности в отставке  Голубев.  Слушаю

вас.

     - В дверях? - поинтересовался Смирнов.

     - Прошу, - вынужденно пригласил Голубев и царственным  жестом  указал

на кресла в холле. Уселись, по стариковски усаживаясь надолго. И повторно:

- Слушаю вас.

     - Запалил я тебя, Сема, с  двух  концов  запалил,  -  ласково  сказал

Смирнов.

     ...Виктор, развалясь,  сидел  в  привычном  уже  для  себя  кресле  и

рассматривал квартирку-бонбоньерку. На Диму он не глядел, неинтересно  ему

было на него глядеть. Дима,  устроившись  напротив,  был  тих  и  потерян:

ничего хорошего он не ждал от Виктора и от жизни. Виктор наконец остановил

блуждающий свой взор. На фотографии остановил.

     - Зря ты эту фотографию в открытую на  стену  повесил,  -  сказал  он

Диме.

     - Это почему же?

     - Мужичок-то, который лошадку под уздцы держит, исчез бесследно.

     - А я здесь причем?

     - Я как раз и хочу узнать в подробностях: причем здесь ты.

     ...Казарян  вошел  в  битком  набитую  холуями  режиссерскую  комнату

съемочной группы и - патриарху все позволено - невежливо распорядился:

     - А ну, все отсюда! Мне с вашим режиссером один  на  один  поговорить

надо!

     Холуи разом посмотрели на своего режиссера - как,  мол,  быть?  -  но

режиссер на них не обращал внимания. Он улыбался Казаряну. Холуи вымелись.

     - Излагай, Суреныч, что надо, - предложил режиссер.

     Казарян уселся за его стол (режиссер, как большой художник, валялся в

кресле), смел со столешницы тыльной стороной  ладони  только  ему  видимые

крошки и спросил грустно:

     - Дрюня, ты - дурак?

     - Хорошо начинаем разговор, - отметил режиссер.