Вечный комендант (СИ) - Страница 7

   Что ж, для столь нелепого оптимизма у меня, признаюсь, есть хоть и одна, но серьезная причина: Олин супруг не выглядит взбешенным ревнивцем. По правде говоря, он выглядит не лучше нас с Олей, и, не будь на подоконнике серьезного препятствия - меня верхом на стуле, богатенький рогоносец, кажется, сам с удовольствием сиганул бы в окно.

   - Вон! - командует вроде как он, и все без исключения присутствующие смотрят на него с удивлением.

   Мы молчим: Оля по техническим причинам, я - в надежде, что обращается он не ко мне, ведь другого выхода из комнаты, кроме окна у меня нет. Видимо, понимая это, инициативу принимает на себя один из бугаев, которых мне наконец-то удается рассмотреть, чтобы убедиться в очевидном: трех приближенных Оли, впервые притащивших меня сюда, среди этих семерых нет.

   И нет, вероятно, вообще.

   - Что, шеф? - спрашивает, видимо, главный громила.

   - Вон, я сказал! - срывается муж. - Все вон пошли! Оставьте нас втроем!

   Пока здоровенные парни, плавно и бесшумно, как балетные лебеди за кулисы, поочередно выплывают из комнаты, до меня доходит, что стул со мной, совершенно голым, все еще возвышается на подоконнике у распахнутого окна - спасибо хоть спиной к посадили - и что зад мой не только закоченел на январском морозе, но и отлично виден с улицы.

   - Вот как получилось, - вздыхает муж, когда мы остаемся, что называется, а труа и выглядим как застывшие в ожидании очередного дубля персонажи жесткого порно.

   - Телек, кстати, говно, - кивает он мне, - лучше бы Сони взял.

   Я чувствую, что перестаю чувствовать спину, не говоря уже о том, что ниже. Еще немного, и меня не придется сбрасывать, я и так сдохну - пусть не в результате переохлаждения, так уж точно от двустороннего воспаления легких. А еще меня осеняет мысль, что Оле ненамного лучше - она, хотя и располагается метрах в четырех от окна, одета лишь в байковый халат на голое тело, а при нынешней температуре в комнате не спасет, пугаюсь я, и халат.

   - Вот что, - похоже, переходит к главному муж, - я тут подумал, как с вами поступить. Вернее, с нами со всеми. И вот что решил.

   Муж вздыхает, отходит от стены, о которую все это время опирался и открывает дверь. Я инстинктивно съеживаюсь - хотя, казалось, куда еще - ожидая возвращения его, мужа, личных гестаповцев. К моему удивлению, никто не входит, а муж, похоже никого и не собирается звать. Он лишь оборачивается к нам и, перед тем, как выйти и захлопнуть за собой дверь, с трудом, словно между его челюстями - пружина из толстой проволоки, мямлит:

   - Будьте счастливы!

   Я же, вцепившись в край подоконника потерявшими чувствительность пальцами ног, срываюсь, но не в окно, а совсем в противоположном направлении и, грохнувшись головой о пол, вырубаюсь.

   ***

   - Мне нравится, когда ты так делаешь, - рисует она в воздухе что-то вроде восьмерки и падает щекой на мою грудь, - милый, любимый мой...

   Вместе мы уже полгода. Хотя, почему "уже" - с ней время и вправду летит незаметно и никакая эта не метафора, я сам проверял.

   - Ну, вставай, лентяище, - превращается она из ласковой кошечки в напористую рысь и зубами стягивает с меня одеяло, - десять часов уже.

   Спустя час мы сидим в Макдональдсе, жуем остывшие - пластмасса пластмассой! - гамбургеры.

   Да-да, теперь, на новой работе, я могу себе позволить водить девушку в Макдональдс. Раз в неделю, по крайней мере. Сегодня именно такой раз - четверг, не моя смена, поэтому в Макдональдсе совсем не так как в выходные, когда не протолкнуться, и мы можем позволить себе поздний - на часах почти одиннадцать - американский завтрак.

   По правде говоря, я не уверен, что американцы завтракают гамбургерами, пусть и с пылу, с жару. Наши же остыли потому, что мы словно сговорились - хотя, ей-богу, ни слова не проронили - сыграть в игру: кто первым не устоит перед нахальством голода. Просто сидим и глазеем, как два придурковатых актера из мыльной оперы, друг на друга и время от времени прыскаем со смеху.

   Что и говорить, любовное похмелье забавнее алкогольного, да и, чего скрывать приятнее.

   Через двадцать минут нас нетрудно заметить - потому как, повторяю, утро буднее, и каждый прохожий на вес золота - гуляющими вдоль центральной площади Кишинева.

   Мы садимся в троллейбус - нет, постойте, к чему это, ведь день, хотя и будний, но у меня-то выходной. Поэтому мы пропускаем громыхающий сарай на колесах, которого мне немного жаль, как и всех рогатых созданий. Сцепив пальцы так, что не чувствуется, где начинается моя рука, а где ее, мы несемся по "зебре", благословляемые бронзовым крестом в руке бронзового же господаря Штефана. Ныряем в зелень центрального парка и переходим на шаг, хотя сердца - говорю во множественном числе, потому что уверен: наши сердца бьются в унисон - продолжают свой бешеный кросс.

   Оставляем за спиной центральный фонтан Кишинева - боже, даже это бронзовое чудище не выдерживает вида моей спутницы и изо всех сил лупит струей, пытаясь дотянуться до неба. Моя любовь взвизгивает, оттого что мой мозг, словно обезумевший пулеметчик, садит, не разбираясь, сигналами по всему организму и один из них заставляет пальцы впиться ногтями в ее беззащитную ладошку. Я охаю и прилипаю губами к темнеющим зарубкам, прерывающим линию сердца, и тогда она снова взвизгивает - теперь наигранно, и я понимаю, что наигранно было и в первый раз - до чего все же коварные существа эти женщины!

   Нет-нет, не здесь, конечно.

   Мы сгораем от нетерпения, но здесь, в этом чертовом парке даже в будни шатаются толпы народа - на какие средства они живут, ума не приложу! Переглядываемся и снова переходим на бег: озеро!

   Ну конечно, Комсомольское озеро! Из парка бежать минут семь, но это - правда - ерунда: награда стоит усилий героев. На наше счастье, водуы в озере давно нет, в нее попали какие-то вещества, убившие все живое и поэтому ее, воду, спустили прямиком в преисподнюю. В принципе, можно и не бежать, все равно успеем: на озере, вернее, в парке вокруг котлована, некогда бывшего озером, теперь почти никого не встретишь, ведь вода притягивает человека ничуть не меньше огня. Вот только воды в озере больше нет - горестно повторяют чиновники, стоит на любого из них направить включенную телекамеру.

   Но судьба озера нас мало занимает, нас привлекает своей наготой опустевший вокруг озера парк и потому мы несемся, не чувствуя усталости, хотя дорога тянется к верху холма - одного из семи, на которых, подражая, как и во всем плохом, Риму, лениво раскинулся Кишинев. Сбившись с ритма - не торопись, читатель, я все еще о беге - мы едва не летим - нет, не оттого, что у нас от любви выросли крылья, а потому, что спотыкаемся - кубарем по лестнице. Ныряем в аллею, под навес, сотканный из крон высоченных кленов и теперь уже точно останавливаемся.

   Плевать на косые взгляды - я даже не удосуживаюсь оглянуться вокруг и на ее "пусти, ну пусти же!".

   Я хватаю ее за плечи, за спину, за грудь и за шею.

   Целую в лоб, в щеки, в губы, в шею и бормочу слова, от которых, а может, от зноя моих раскаленных ладоней, она таят прямо у меня в руках.

   "Я не могу без... я хочу... я люблю тебя..."

   И шепчу еще одно слово, от которого плавлюсь, стекая к ее ногам, сам:

   "Аня!"

   ***

   90-60-90.

   И почему я решил, что это телефон?

   - Абонент с таким номером в базе не обнаружен, - отчеканила справочная, язык не повернется назвать ее девушкой.

   У меня, конечно, есть оправдание - травма головы, но сконструировать логическую цепочку, объясняющую, почему я вбил в свою пострадавшую голову, что это - ее номер, я бы даже в здоровом состоянии вряд ли сумел. Наверное, я еще слишком слаб, а может, меня меньше всего занимало обоснование, а просто хотелось с ней поговорить.