Вечность после... (СИ) - Страница 26

В тот же день еду в магазин для новорожденных на Норс Роад. Теряюсь в обилии товаров для детей и покупаю розовую кофточку и бутылочку для кормления со слонёнком, искренне полагая, что это – самая необходимая вещь в доме, где вот-вот, совсем уже скоро, появится малыш.

С первого взгляда влюбляюсь в электрическую колыбель с балдахином, музыкой и проектором под названием «Танец бабочек». Проходящая мимо мама с младенцем в ткани, перекинутой через плечо, останавливается и с улыбкой делится тем, насколько незаменимой стала такая колыбель для её сына. Пытаюсь прикинуть, смогу ли позволить её себе, и во сколько обойдётся покупка обязательных кроватки, коляски и автокресла. Ещё одежда, пелёнки, подгузники. Это много, а у меня совсем нет сбережений.

Я понимаю, что одной будет тяжело, понимаю. И решаю, что смогу обойтись без кроватки и колыбели. А одежду и кресло куплю подержанными на craigslist.

Внезапно вспоминаю, что в моём доме требовался уборщик, и это будет решением, пока не найду работу. А я найду, обязательно найду. Иначе просто не может быть. А когда малышка родится, буду присматривать за чужими детьми на дому, я слышала, многие мамы так делают.

Выкручусь, не пропаду. И у меня есть Лурдес. Если совсем будет плохо, попрошу о помощи её, и точно знаю: она никогда не откажет.

В двадцать недель УЗИ подтверждает, что я вынашиваю девочку, и даже более того – здоровую. У меня почти прошла тошнота, давно отпустила рвота. Я много ем и сплю всё то время, что не работаю. А работа нашлась отличная, теперь я - продавец в магазине детской одежды Carters и могу делать личные покупки с пятидесятипроцентной скидкой. У меня хорошая зарплата, на неё я не только способна позволить себе выплаты за аренду квартиры и текущие расходы, но и кое-что отложить до рождения ребёнка. Прикинув, подсчитала, что первые два месяца смогу не работать, а это важный задел.

Единственный минус - работа не просто выматывает, она изнуряет. Почти десять часов на ногах, присесть некогда, да и некуда: торговый зал, где я тружусь консультантом, не предусматривает посадочных мест для персонала. Под вечер мне больно наступать на ноги, резинки носков врезаются в отеки и зудят. «Это ничего!» - говорю себе и Лав, придерживая живот обеими руками. Всё наладится! Когда-нибудь.

На Рождество у меня случается радость: Лурдес проделала утомительный путь в двести километров от Сиэтла до Ванкувера и обратно, чтобы осуществить свой план – познакомить меня со своей семьёй и отпраздновать Рождество.

Уже в Сиэтле до меня окончательно доходит вся «особенность» этого поступка, и происходит это после тихого робкого вопроса Антона:

- А папа в курсе?

- Конечно.

Да, Лурдес рассказывала множество историй о своей семье, чаще забавных, изредка грустных, а иногда просто обычных, житейских. В их доме никогда не появляются чужие люди, только те, кого считают семьёй – это незыблемое правило. Друзья, приятели, вечеринки – всё это бывает, но вне стен родительского дома. О легендарном стеклянном доме на острове Бёйнбридж я слышала от Лурдес тысячи раз, но, конечно, никогда не видела.

В тот год, год моей трагедии, мне повезло побывать в нём. И это событие стало не просто особенным, оно открыло мне основополагающие смыслы существования и предназначения человека.

Я увидела семью. Нет, это была не просто семья, каких миллионы на нашей планете, она была особенной, потому что настоящей. И это ощущалось в воздухе, жило в стеклянных стенах, огромных комнатах, мебели и предметах, наполняющих дом, но главное - в глазах и улыбках живущих в нём людей.

Я ощутила его мгновенно – свет, исходящий от них: родителей, сестры Софьи, братьев Эштона, Алексея и Амаэля с разницей в возрасте в целых тридцать лет, их супругов и детей, самой Лурдес и её Антона. Да, Лурдес изменилась в то же мгновение, когда переступила порог отчего дома – она стала мягче, добрее, спокойнее. Энергия лилась из неё так же, как и всегда, но теперь в совершенно ином русле – в любви к своим близким.

Прожив с ними тот праздничный вечер, я поняла, что центр этой маленькой Вселенной – два бесконечно любящих сердца. И этой любви настолько много, что её благости хватает всем остальным. Мне было известно от Лурдес, что браки в их семье создаются только по любви, но практически сразу поняла, кто главный её источник – родители. Сложно соблюдать приличия и не глазеть на них: невероятная нежность в жестах, взглядах, обращённых друг на друга, каждом произнесённом слове наполняют воздух магией, и ты невольно ловишь себя на том, что улыбаешься.

Так смешно и умилительно было видеть, как в этом тёплом месте серьёзная Лурдес-специалист мгновенно переродилась в весёлую и даже слегка инфантильную Лу. Как влезла на руки к брату, сказав при этом его жене, что та слишком хорошо его кормит. Как долго обнималась с отцом, приговаривая:

- Соньке теперь не до тебя, пап. А я пока ещё вся твоя, пользуйся!

Отец её только смеялся, целуя свою дочь в лоб.

Когда в комнате появилась немного уставшая от материнства Софи, я увидела, как расплылось в счастливой улыбке её лицо, потому что отец протянул к ней руки. Мой отец, ни один из них, никогда не делал ничего подобного. Такой простой жест, но как много в нём нетерпеливой, искренней любви.

Маму Лурдес не назовёшь красавицей, однако она красива. Странно, но это именно так. Красота в её нежных руках, дружелюбно сжимающих мои при знакомстве, в глубоких синих глазах, из которых словно лучами исходит доброжелательность, в мягком материнском голосе, искренней улыбке, не сходящей с её лица. Валерия была единственной, кто меня обнял, хотя мы даже не были знакомы, но мне показалось, что моё многострадальное тело заключили в свои целительные объятия руки моей матери.

Стыдно признаться, но я едва сдерживалась, чтобы не рыдать в тот вечер – эмоции переполняли моё измученное сердце. Меня будто продержали лет двадцать в тёмном подвале и неожиданно выпустили на свободу, и от яркого света у меня слезятся глаза, от перевозбуждения колотится безумное сердце.

- Боже, Лурдес! Как хорошо! Как же хорошо в твоём доме! – хоть шёпотом и на ухо, но выплесну, по меньшей мере, часть своего восторга.

- Ну вот, видишь! Я же говорила, а ты ещё упиралась!

- Не хотела мешать вам, но теперь вижу, что это невозможно. Никто и ничто не способно изменить что-либо в этом доме! В твоей семье!

- Ты и права и нет одновременно: эти стены видели очень многое. Здесь было и есть много счастья, но и несчастье пожило в этом доме достаточно. Твои беды обзавидовались бы, узнай, что именно здесь происходило. Я вот что поняла: принято говорить «На всё воля Божья», но это не так! Совсем не так! Кто хочет, тот добивается! И не важно, что это - успех в карьере или счастье в любви - трудности есть всегда и во всём. Но не все хотят их преодолевать. Ты понимаешь, ваша с Дамиеном проблема очень сложная, но разрешимая. Важно только одно – чтобы выход искали двое, а не один. У вас пока не получается, потому что идёте навстречу друг другу, а должны - в одном направлении, и взявшись за руки. Когда его ломало, ты проявила твердолобость и чёрствость, когда тебя – он оказался слеп. Вы уже многое потеряли, но ещё не всё: оба живы, оба ходите по земле, оба дышите и оба всё ещё так же безмерно любите друг друга.

- Он любит свою семью и сына - я видела, я знаю, - прерываю её со всхлипом.

- Нет! Не видела и не знаешь! Надумала, насочиняла. А правда в том, что скрыто от твоих глаз и даже твоего сердца. Я видела его глаза, Ева! И поверь, этот взгляд мне ни с чем не спутать – я вижу всю свою жизнь такое же точно безумие в отцовских! Он тоже однолюб, как и твой Дамиен. И у него были сотни женщин, но он погибал, пока та единственная, которую он ждал всю жизнь, не протянула ему свою руку.

Моё сердце колотится от её слов, а Лурдес со вздохом добавляет:

- Только в вашей паре роли распределись иначе: тебе нужна его рука, потому что он без тебя живёт, а ты без него не можешь.