Вечность - Страница 4

Повисло томительное молчание. До меня донеслись раскаты чьего-то смеха.

– Сейчас жена разговаривает по телефону, – сказал он наконец. – Но когда она закончит, можете позвонить.

– Спасибо, – поблагодарила я. – Кстати, где мы находимся? Мне нужно сказать моему приятелю, откуда меня забирать.

– Ну да, – произнес он опять. Думаю, эта фраза ничего для него не значила; он просто заполнял ею паузы. – Скажите ему, что мы в двух милях от Бернтсайда.

Бернтсайд. От Мерси-Фоллз до Бернтсайда было почти полчаса езды по извилистой двухполосной дороге. При мысли о том, что я преодолела такое расстояние, сама того не сознавая, точно лунатик, мне стало не по себе.

– Спасибо, – сказала я.

– По-моему, у вас к подошве собачье дерьмо прилипло, – сообщил он мне благожелательно. – Пахнет.

Я сделала вид, будто рассматриваю подошвы туфель.

– Ох, и правда. А я-то голову ломала, откуда воняет.

– Думаю, это надолго, – предупредил он. До меня не сразу дошло, что он имеет в виду свою жену и телефон.

Намек был предельно ясен.

– Пойду пока погуляю по магазину, – сказала я, и старичок явно вздохнул с облегчением, как будто считал себя обязанным развлекать меня все время, пока я буду торчать у прилавка.

Как только я отошла к стеллажу с приманками, как он снова склонился над прилавком и принялся там рыться. Его жена продолжала болтать по телефону, время от времени заливаясь своим странным лающим смехом, а я продолжала наслаждаться запахом немытого тела.

Я осмотрела удочки, оленью голову в розовой бейсболке и муляжи сов для отпугивания птиц. В углу стояли баночки с мучными червями. Пока я таращилась на них, чувствуя, как в животе поднимается волна не то омерзения, не то предчувствия грядущего превращения, дверь снова распахнулась и в магазин вошел мужчина в кепке от Джона Дира. Они с потным старичком обменялись приветствиями. Я задумчиво погладила пальцем край ярко-оранжевого собачьего ошейника, прислушиваясь к себе и пытаясь определить, стоит сегодня ждать еще одного превращения или нет.

Внезапно мое внимание привлек разговор этих двоих. Мужчина в кепке говорил:

– Нет, пора уже принимать решительные меры. Сегодня один из них стащил у нас с крыльца мешок с мусором. Жена считает, что это собаки, но я видел следы. У собак таких больших лап не бывает.

Волки. Они говорили про волков.

Про меня.

Я вжала голову в плечи и пригнулась, как будто рассматривала собачий корм на нижней полке металлического стеллажа.

– Я слышал, Калперер пытается кое-что организовать, – сказал старик.

Тот, что был в кепке, громко фыркнул.

– Как в прошлом году? Все равно ничего не вышло. Только еще больше их раздразнил, вот и все. Неужели в этом году лицензии на рыбную ловлю столько стоят?

– Столько, столько, – закивал старик. – Но сейчас он задумал кое-что другое. Он пытается устроить то же самое, что и в Айдахо. С вертолетами и… киллерами. Нет, перепутал. Со снайперами. Да, снайперами. Он пытается внести изменения в закон.

Желудок снова подступил к горлу. Опять Том Калперер. Сначала он подстрелил Сэма. Потом Виктора. Когда он наконец уймется?

– Посмотрим, как он добьется этих изменений в обход «зеленых», – хмыкнул мужчина в кепке. – Волки занесены в Красную книгу, или как там она называется. Мой двоюродный брат схлопотал кучу проблем, когда несколько лет назад сбил одного на дороге. Еще и машину угробил. Калпереру придется попотеть.

Старик долго не отвечал, шурша чем-то под прилавком.

– Хочешь? Нет? Ну да, но он сам важная шишка в адвокатском мире. И парня его волки загрызли. Если у кого-то и получится, это у него. В Айдахо тогда со всей стаей разом покончили. Или, может, это было в Вайоминге. В общем, где-то в тех краях. Со всей стаей.

– Но не за то же, что они растаскивали мусор, – заметил тот, в кепке.

– На овец нападали. А уж когда волки убивают детей, это куда хуже овец. Так что у него может и выгореть. Кто знает. – Он помолчал. – Эй, мисс! Мисс! Телефон освободился.

Живот у меня снова свело. Я поднялась, скрестив руки на груди; оставалось только надеяться, что посетитель в кепке не опознает платье, но он лишь мазнул по мне равнодушным взглядом и отвернулся. Судя по всему, он не относился к категории мужчин, способных ценить женские наряды. Я протиснулась мимо него. Старик передал мне телефон.

– Я совсем недолго, – пообещала я.

Старик ничем не выказал, что слышал мои слова. Пока я отходила в дальний угол, мужчины продолжили разговор, но уже не о волках.

Я посмотрела на телефонную трубку и поняла, что есть всего три номера, по которым я могу позвонить. Сэма. Изабел. Моих родителей.

Родителям звонить было решительно невозможно.

Немыслимо.

Я набрала номер Сэма. Перед тем как нажать кнопку с последней цифрой, я сделала глубокий вдох, закрыла глаза и изо всех сил послала ему отчаянный мысленный призыв снять трубку. Глаза защипало от слез. Я яростно сморгнула.

Гудок. Второй. Третий. Четвертый. Шестой. Седьмой.

Надо было настраиваться на мысль, что он может и не ответить.

– Алло?

Колени у меня подкосились. Пришлось присесть на корточки и ухватиться рукой за металлическую полку, чтобы удержаться на ногах. Краденое платье парашютом разлетелось по полу.

– Сэм, – прошептала я.

Повисло молчание. Оно тянулось так долго, что я даже испугалась, вдруг он повесил трубку.

– Ты там? – спросила я наконец.

Он рассмеялся; смех был странный, дрожащий.

– Я… я не поверил, что это на самом деле ты. Ты…

Я не поверил, что это на самом деле ты.

Я позволила себе подумать об этом, потом о том, как его машина останавливается у магазина, его руки обвивают мою шею, я оказываюсь в безопасности, я снова становлюсь собой и изо всех сил делаю вид, будто никогда больше его не покину. Мне так этого хотелось, что даже живот заболел.

– Ты заберешь меня отсюда? – спросила я.

– Где ты?

– В магазине «Охота и рыбалка» в Бернтсайде.

– Ничего себе. – И сразу же: – Уже еду. Через двадцать минут буду. Уже в пути.

– Я буду ждать на парковке, – сказала я и утерла слезинку, которая каким-то образом умудрилась выкатиться из глаза, а я и не заметила.

– Грейс… Он запнулся.

– Я знаю, – сказала я. – И я тебя тоже.

Без Грейс я жил в сотне различных мгновений одновременно. Каждая секунда была заполнена чужой музыкой или книгами, которые я никогда не читал. Работой. Выпечкой хлеба. Чем угодно, лишь бы это позволяло не думать. Я разыгрывал обыденность, изображал перед самим собой, что провожу самый обычный день без нее, а завтра она придет и жизнь продолжится, как будто и не прерывалась.

Без Грейс я превратился в вечный двигатель, работающий на неспособности спать и страхе остаться наедине со своими мыслями. Каждый день становился точной копией предыдущего, каждая ночь – точной копией дня. Все было не так: дом, в котором было слишком много Коула Сен-Клера и никого больше, снова и снова всплывающий в памяти образ Грейс, покрытой собственной кровью и превращающейся в волчицу, я сам, неизменный, не подвластный смене времен года. Я ждал поезда, которому никогда не суждено было прибыть на станцию. Но перестать ждать я не мог, иначе кем бы я был? Я смотрел на свой мир в зеркало.

Рильке сказал: «Не в этом ли судьба: стоять напротив… Других уделов нет. Всегда напротив».[1]

Без Грейс у меня остались лишь песни о ее голосе и об эхе, которое продолжало звучать, когда она умолкла.

А потом она позвонила.

Когда зазвонил телефон, я, воспользовавшись погожим деньком, мыл свой «фольксваген», оттирал остатки песка и соли, наследие нескончаемой зимы. Передние стекла были опущены, чтобы слышно было музыку. Эта мелодия всегда будет связана с полным надежды мгновением, когда я услышал в телефонной трубке ее голос. «Ты заберешь меня отсюда?»

Машина и руки были в мыльной пене, но тратить время на сушку я не стал. Бросил на пассажирское сиденье телефон и повернул ключ в зажигании. Я дал задний ход, меня снедало такое нетерпение, что я, переключив передачу с обратной на первую, все давил и давил на газ, хотя нога соскальзывала с педали. Сердце билось в такт торжествующему реву двигателя.