Вечное невозвращение - Страница 84

— Ты опять дрыхнешь, Диккенс!

Он вскочил с бешено колотящимся сердцем и стал протирать глаза. Около него сидел Ольгин отец и сердито смотрел на него.

— Я не дрыхну, я с Петропавловской крепости прыгаю.

— Хорошее занятие, особенно для англичан. Ольги до сих пор нет, а мне позарез нужен стольник. Не одолжишь на неделю?

— Одолжу. — Стрелков, порывшись в карманах, вытащил несколько смятых десяток и даже одну пятидесятирублевую бумажку. — Вот, только девяносто, больше нет.

— У тебя что, последние?

— Нет, у меня еще в банке несколько сотен фунтов.

— А, тогда ладно, — седой взял деньги и скрылся в темноте коридора.

Услышав, как хлопнула входная дверь, Стрелков хотел снова лечь на диван, но внезапно устыдился этого намерения.

“Подожду еще немного и пойду домой, сколько же можно спать”, — решил он, понимая, что дома тем более завалится и проспит до самого утра или даже до обеда, тем более что завтра суббота.

Тут он услышал смех и увидел стоявшую в дверях Ольгу.

— Неужели вы все это время спали?

— Нет, я еще ходил в Петропавловскую крепость.

— Зачем?

— Прыгать с бастиона. Скажите мне честно, сплю я или нет? Потому что один раз вы уже приходили, а потом оказалось, что это сон.

— Вы нажмите на глаз слева. Если я раздваиваюсь — это не сон, а если ничего не изменилось — значит, по-прежнему спите.

— Вроде раздваиваетесь.

— Тогда давайте пить чай, а потом пойдем гулять.

— Под таким снегом?

— Да какой там снег? Редкие снежинки падают.

Стрелков налил себе полстакана заварки и почувствовал, как сон постепенно выветривается из него, голова очищается.

— Вы действительно пишете книгу о Пушкине?

— Что, рылись в моих бумагах на столе?

— Упаси Бог! Я ни разу не вышел из кухни. Даже в туалет.

— Откуда же знаете про мою работу?

— Вы мне сами рассказали. В том сне, который я только что видел.

— Странные у вас сны: то я вам адрес свой говорю, то тему своего исследования, и все оказывается верным.

— Я и сам удивляюсь не меньше вашего. Это, наверное, у вас такая мощная аура, что даже в мои сны вторгается. Ваш первый муж ничего не говорил вам про нее?

— Нет. И второй тоже, потому что его не было.

— От всех красивых и умных женщин исходит очень сильное излучение. Как-то много лет назад я был в гостях у приятеля, он живет недалеко от вас. Мы сильно выпили, я остался ночевать и всю ночь во сне занимался любовью с Алисой Фрейндлих. Утром проснулся озадаченный, поделился с другом, а тот сказал: “Ничего удивительного! Она напротив живет, вон ее окна!”

— После этого вы должны были на ней жениться.

— Я бы с удовольствием. Но, может быть, мы действительно пойдем погуляем?

— Куда пойдем?

— Хорошо бы завернуть к кому-нибудь на бал, например в австрийское посольство или к графине Бобринской.

— К сожалению, у меня нет подходящего платья.

— А у меня фрака. Сгодился бы мундир венгерского гусара, но его у меня тоже нет.

— Тогда пойдемте просто погуляем. До Петропавловки и обратно.

— Почему вас так тянет к этой крепости?

— При чем здесь крепость? Я люблю поздней осенью смотреть на Неву — такая черная, быстрая, будто живая.

Они дошли до набережной и долго стояли молча, глядя на темную воду. Сильный ветер гнал рябь, и казалось, что Нева действительно несется, словно горная речка, с большой скоростью к заливу.

— В прошлом году в начале ноября Нева уже встала, а в этом еще ни разу мороза не было.

— Да, зимы с каждым годом становятся все теплее.

— И все тоскливее.

— Почему?

— В последние годы с приходом зимы я засыпаю, хотя хожу на работу, встречаюсь с друзьями — но все как во сне. Мне даже начинает казаться, что сон — более подлинное существование, чем бодрствование. Сон богаче, ярче, во сне никогда не скучно, во сне многое удается.

— Пушкин бы вас хорошо понял, он даже говорил об “истинном сне”.

— Где это?

— Он целую поэму решил написать, но, сочинив сотню строк, бросил:

Я сон пою, бесценный дар Морфея,

Я научу, как должно в тишине

Покоиться в приятном, крепком сне…

Не спите днем, о горе, горе вам,

Когда дремать привыкли по часам!

Что ваш покой? Бесчувствие глубоко.

Сон истинный от вас уже далеко.

— Прекрасные строки! А вы знаете, мой самый любимый герой — Обломов. Как умел спать человек! Теперь так не могут. Беспокойные все стали, нервные. А сон — великое благо для души. Только там можно встретить тех, кого когда-то любил, с кем расстался, кто давно умер. Можно с ними поговорить, пожаловаться на жизнь, попросить совета. Недавно во сне встретил одну женщину, которую когда-то в молодости любил — встретил молодую, красивую и плакал оттого, что всё в прошлом, прощался с ней, потому что никогда уже не увижу ее ни молодой, ни красивой, если вообще увижу. Тем более, она сказала во сне, что нам теперь незачем встречаться.

Они долго шли вдоль реки. В одном месте Ольга перегнулась через парапет, всматриваясь в воду.

— Что, будем прыгать? — спросил Стрелков.

— Зачем это? Просто мне кажется, что я вижу что-то большое и белое, лежащее на дне.

— Слава Богу, вы не собираетесь прыгать, а то я уже испугался, что опять сплю.

Больше они не разговаривали, только Стрелков, решившись, взял ее за руку. Она ее не отняла, и так они дошли до дома.

— Прощайте, соня! Может быть, скоро увидимся.

— А может быть, мы не будем расставаться.

— Ко мне нельзя. У меня отец. Когда у него очередной запой, он ко мне переезжает, боится за сердце.

— Тогда пойдемте ко мне.

— Хорошо, — легко согласилась она.

Они шли уже в полной темноте. Снег по-прежнему сыпал — легкий, невесомый, редкий и видимый только в свете фонарей.

— Расскажите мне еще что-нибудь про ваши сны.

— Пожалуйста. Наша жизнь беспорядочна, раздергана, а в снах всегда есть определенный ритм. Во сне как будто танцуешь. Есть сны медленные, тягучие, как танго, а есть быстрые, стремительные, словно в вихре вальса.

Они долго сидели на кухне, не зажигая свет, пили чай и смотрели в окно на медленно кружащиеся снежинки. В полумраке Стрелков едва различал ее лицо, казавшееся загадочным и незнакомым.

— Что вы молчите? Опять засыпаете?

— Нет, что вы! Разве можно спать в такую ночь!

— В какую такую?

— Я встретил вас, вы пришли ко мне, все это так неожиданно и удивительно, словно мои сны начали осуществляться.

Стрелков действительно очень долго не мог уснуть. Ольга уже спала, ровно дыша во сне, а он все никак не мог успокоиться. Почему-то чувствовал, что если сейчас уснет, то увидит всех своих умерших родных и друзей, прежде всего, приснится ему сестра, погибшая в автомобильной катастрофе, и будет называть его братиком; потом приснится его однокурсник Вадим, который долго и мучительно умирал от рака в больнице и все время требовал красных помидоров. Тогда стояла зима, но иногда Стрелкову удавалось доставать помидоры, но чаще нет. С тех пор, когда он видит во сне Вадима, тот просит красных помидоров. Приснится ему и Печаль в виде старой, бедно одетой женщины, которая ходит среди машин, остановившихся у светофора, и просит милостыню. Кто взглянет ей в глаза, подавая деньги, будет долго и безутешно рыдать. И приснится Горе — это будет голос матери: она разговаривает с ним сквозь дощатую перегородку, он отвечает ей, даже шутит и при этом знает, что она давно умерла. И может быть, даже увидит — и это будет самый страшный сон — во сне самого себя, совсем еще юного, и будет спрашивать его, то есть себя, как он может жить в том времени, где его никто не понимает, никто не любит, где у него нет еще сил, чтобы защитить себя, и нет еще толики мудрости, чтобы уметь заслоняться от повседневного житейского кошмара.

И казалось ему также, что слышит он чей-то голос, и даже не голос, а глухое увещевание: если сейчас заснешь, то все окажется сном, все исчезнет, и, прежде всего, Ольга, так исчезнет, словно ее никогда не было в его жизни, — и он решил караулить ее всю ночь. Но потом начал погружаться в сон, уже что-то видел там, зыбкое и непонятное, даже стал слышать музыку, все пытался понять, что это за мелодия, наконец, вспомнил, что это был старинный вальс “Осенний сон”, и понял, что спит. Потом Ольга заговорила во сне — он испуганно встрепенулся, открыл глаза и лежал неподвижно, слушая, как она что-то тихо произносит, не просыпаясь. Он нагнулся над ней и услышал: