Вечное невозвращение - Страница 16

Они лежали на огромном топчане у самого окна, и Анна все время пыталась накрыться одеялом.

— Не надо. Ты такая прекрасная. Я хочу на тебя смотреть. Тебе что — холодно?

— Нет, мне стыдно. Мне все время кажется, как только сошли со станции, что на меня смотрят, что кто-то еще находится тут с нами.

— На нас всегда смотрят. Раньше я этого не воспринимал, мешал шум окружающей жизни. А теперь все отмело. Здесь я чувствую, что я не один, что мы не одни и рядом с нами всегда есть еще кто-то. Очень отчетливо. И странно мне теперь, что я не чувствовал этого раньше.

— Ты меня пугаешь.

— Этого не надо бояться.

— Ладно. Давай лежать и слушать. Тех, других, кто вокруг.

— Но уже темнеет, мы опоздаем к поезду.

— Поедем завтра. Я не сказала тебе, что отпросилась на два дня. Это мой свадебный подарок. А утром на вокзале нас будет ждать машина.

— Я и забыл, что ты комиссарша.

Ночью опять светила яркая луна, и лицо Анны снова казалось незнакомым.

— Что ты так смотришь?

— Хочу запомнить тебя в этом свете.

— Что, скоро опять пропадешь?

— Не знаю, это от меня не зависит. Но мне кажется, что снова тебя теряю.

— Я же тебе в любом мире встречаюсь.

— Но этот жуткий мир оказался самым лучшим из миров.

— Тогда оставайся здесь навсегда.

— Постараюсь. Возможно, я здесь зацепился.

— Что же тебя зацепило?

— Твое лицо в лунном свете и эта лиловая тьма за окном. Кстати, почему она лиловая?

Анна приподнялась на локте.

— Действительно лиловая. Это потому, что наш мир волшебный. Давай закроем скорее глаза и будем спать, а то вдруг волшебство рассеется.

Ночью он проснулся от шума — где-то рядом выли собаки. Тихонько встал и выглянул в окно. Собаки сидели в кружок на дороге, прямо напротив дома и, задрав морды, выли на луну, совсем как волки.

«Надо их шугануть, разбудят Анну».

Как только скрипнула половица на крыльце, собаки, перестав выть, повернули к нему головы и беззвучно исчезли, словно растаяли во мраке. Макаров прошел палисадник и зачем-то вышел на дорогу. Луна светила так сильно, что, наверно, можно было читать газету. Сразу же за дорогой, за небольшим лужком стоял темной стеной лес. Страх постепенно пробуждался в Макарове, только не пугающий, а притягивающий страх. Хотелось пойти в лес и, подобно собакам, раствориться в нем, стать тенью этого мира, вечной тенью тишины, оврагов, полей и брошенной деревни.

Макаров решил, что после смерти его душа обязательно должна поселиться здесь. Здесь она, как он сейчас думал, впервые проснулась в нем и здесь должна успокоиться.

Он стоял на дороге, которая больше никуда не вела, и смотрел на свой дом. В ярком и обманчивом свете дом выглядел так сильно накренившимся, что казалось, он вот-вот рухнет. Макаров попытался почувствовать Анну, тепло ее тела, ее дыхание, но дом был мертвым, безжизненным — внутри там никого не было. Это его так испугало, что он бросился к дверям.

Матрас заскрипел под ним. Анна проснулась и положила ему на грудь тяжелую, сонную руку.

— Ты где бродишь? — пробормотала она, не просыпаясь.

На следующий день, уже в темноте, они шли той же тропинкой на станцию, Анна немного впереди. Ее черная куртка сливалась с окружающей тьмой, и казалось, та вот-вот поглотит ее. Макаров останется один и уже никогда отсюда не выберется.

Машина действительно ждала их на привокзальной площади, вернее — на небольшом пятачке, расчищенном бульдозерами. Они медленно тронулись, и машина опять ревела, с трудом преодолевая ухабы. Там, где дорога была лучше расчищена, шофер прибавлял скорость. На одном из таких отрезков, прямо под свет фар, им навстречу выскочил человек. Шофер резко повернул, машину занесло, и она врезалась в кирпичную трехэтажную стену с голыми дырами вместо окон. Та качнулась, секунду постояла, словно раздумывая, и рухнула прямо на автомобиль. Макаров успел схватить Анну и швырнуть ее себе в ноги. Последнее, что он видел, это разлетевшееся вдребезги лобовое стекло.

Глава шестая

Макаров открыл глаза. Прямо над ним на нижней качающейся ветке сидела птица. Она рассматривала Макарова, склонив голову набок, и, как только тот пошевелился, стремительно унеслась в чащу. Макаров сел и сразу почувствовал, что болит все тело.

— Глупо было заваливаться спать вечером, — вслух сказал он сам себе. Потом поднялся и, разминая затекшие ноги, двинулся дальше. Получасовой сон нисколько не освежил, ужасно хотелось снова броситься в траву и заснуть до утра. Но Макаров решил, что, пока стемнеет, он пройдет еще километров пять или шесть. Темнело быстро, птицы уже стихли и было хорошо слышно, как хрустят иголки и мелкий хворост под ногами. Макаров думал, что идея пройти за трое суток через Мещеру от Рязани до Касимова была хорошей, но совершенно невыполнимой. За двое суток он не одолел и трети пути — слишком много болот пришлось обходить и слишком часто он отдыхал. Вместо приятного путешествия получилась какая-то гонка, и к концу дня он совершенно выбивался из сил. К тому же лес начал его пугать, все время что-то мерещилось за ближайшими деревьями, особенно к вечеру. Проходя просеку, он увидел луну. Она еще висела низко, но уже была яркой. Пора было останавливаться и разбивать палатку, но Макаров никак не мог решиться: то место слишком сырое и много комаров, то чересчур темно и мрачно. Наконец он вышел на довольно широкую симпатичную полянку, снял рюкзак и опустился рядом. Прямо над поляной, высоко в небе, висело пышное облако с одного бока красное от заката. Ни ставить палатку, ни раскочегаривать примус уже не было сил, да и есть не хотелось. Макаров вытащил матрас, надул его и задвинул под огромную раскидистую ель; затем влез в спальник и, перед тем как улечься, оглядел свои владения. Поляна представляла собой ровный треугольник, точно по углам стояли три ели — гораздо выше и мощнее остальных деревьев.

«Что-то в этом неестественное, слишком правильный треугольник. Может быть, сюда вертолет садится, привозит лесникам продукты?»

Наконец совсем стемнело, но две другие ели по краям были хорошо видны. Мрачные и величавые, они вдруг показались Макарову великанами, которые стоят и ждут, пока он уснет, чтобы потом подойти. Опять, как два часа назад, шевельнулся страх. Макаров, чтобы отвлечься, закрыл глаза и стал вслушиваться в лес. Еле слышно пробежал по верхушкам ветерок, какая-то птица завозилась в кустах и пискнула. Чувство неведомой опасности, поселившееся в нем от вида грозных, настороженных елей, не проходило, и поэтому он старался не спать, а слушать. Но спать хотелось нестерпимо. Макаров буквально проваливался в сон, однако сознание сопротивлялось, и он лежал так с полчаса в каком-то непонятном забытьи — то ли спал, то ли грезил. Временами он уже видел сон, временами открывал глаза и смотрел на поляну.

«Так можно промаяться до утра. Чего я, в самом деле, боюсь? Здесь никого нет. Даже если кто придет, меня под елью не увидит».

Макаров попытался вызвать в себе какой-нибудь яркий образ, чтобы сосредоточиться на нем и отвлечься. Вскоре перед глазами возникла вся поляна сразу, какой он видел ее еще до темноты, с мощными елями и высокой травой, местами примятой ветром. На поляну вышел лось и стал внимательно смотреть в его сторону. Макаров понял, что спит, хотя все еще слышит звуки вокруг. Слышит, как снова пробегает ветер и лес начинает глухо гудеть, недовольный тем, что его беспокоят. Потом слышит, будто бы совсем рядом с ним разговаривают — какое-то легкое гуденье, в котором все время меняется тональность, словно в разговоре человека. Он попытался проснуться и посмотреть, кто здесь гудит, но все тело было налито густой сонной тяжестью. Макаров изо всех сил вслушивался в разговор и вдруг стал понимать, причем было такое впечатление, что говорят внутри него, хотя звуки доносились снаружи.

— Смотрите, он уже спит, спит, уже спит…

— Кто? Кто спит? Кто?

— Тот, кто всегда проходит мимо…