Вечно ты - Страница 5

Сегодня никто из приятелей Люды не гулял, и она, пройдясь немного вдоль забора, устроилась на лавочке возле проходной, подставив лицо солнцу почти так же бездумно и безмятежно, как лежащая рядом рыжая кошка.

Почему-то сегодня не хотелось страдать и возмущаться, что ее не пускают на свидание, потому что официально она Льву никто.

Сначала Люда надеялась повидаться с ним хотя бы через забор, но оказалось, что пациентов закрытого отделения выводят на прогулку в специальном закрытом дворике, построенном так, что контакты с внешним миром исключены. Остается только переписка, да и та в любой момент может прерваться. Посчитают врачи, что встречи с дочерью плохо влияют на течение заболевания, и запретят. И не поспоришь. И всякая связь с миром прекратится, потому что в закрытом отделении нет ни почтового ящика, ни телефона-автомата.

Если бы Льва посадили в тюрьму, то там, ясное дело, тоже не сахар, но они с Варей хотя бы знали, сколько ждать. Приговор в десять лет ужасный, но он означает не только то, что человеку сидеть десять лет, но и то, что через десять лет он выйдет. А в психушке можно провести всю жизнь. Кроме того, заключенному можно жениться, а сумасшедшему нет. В тюрьме она бы с Львом быстро расписалась и пользовалась всеми правами законной жены, ездила бы на свидания, требовала пересмотра дела… А сейчас даже пожаловаться не на что и некуда, Льва ведь не судили, он никакой не преступник, совсем наоборот, кристально чист перед законом, просто сильно заболел, а больным место в больнице. Его ни в коем случае не наказывают, наоборот, ему помогают, лечат, на что тут жаловаться?

Коротко мяукнув, кошка спрыгнула с лавочки и вальяжно потрусила по своим кошачьим делам, держа хвост трубой. Прямо над головой Люды, тарахтя и тяжело перемалывая лопастями теплое майское небо, прошел вертолет, в котором за штурвалом (существовала отнюдь не нулевая вероятность) сидел бывший ученик или подчиненный Льва. Интересно, знает ли он, над кем пролетает? А если бы знал, то что бы сделал? Может, скинул бы веревочную лестницу, по которой Лев вскарабкался бы прямо в больничном халате, развевающемся на ветру, как королевская мантия? А из кабины к нему бы уже тянула руки Варя… Люду бы, как бесполезный балласт, не взяли на борт, оставили дожидаться на земле… Люда поморщилась, оттого что своими глупыми фантазиями, достойными комедий с Пьером Ришаром, превращает в фарс настоящую беду. Разве можно сейчас смеяться? Это непорядочно и неуважительно. Так же как и то, что она посматривает на часы. Это почти предательство, она должна ждать столько, сколько потребуется. Строго говоря, в этих поездках не было большого смысла, наоборот, лишняя нагрузка для Вари, которая из вежливости каждый раз подвозила Люду до самого дома. Варя училась на пятом курсе медицинского, где преподавала Люда, и спокойно могла в день свидания забрать передачку и письмо, а на следующий занести ответ. Так было бы всем удобнее, но Люда упрямо ездила, надеясь на чудо. Вдруг на проходной смилостивятся и пропустят или Льву разрешат гулять в больничном парке, и они увидятся хотя бы через чугунную решетку, или, самое сокровенное и самое невозможное, его признают нормальным и выпишут. Надежда глупая, вздорная и несбыточная, но так Лев знает, что она ее не теряет.

Наконец Варя вышла из проходной, махнула Люде и быстро зашагала к машине. Шнурок на одном кеде развязался и волочился по пыльному асфальту, но девушка не обращала на это внимания.

– Дай-ка я, – присев на корточки, Люда быстро завязала шнурки крепким и надежным бантиком.

– Прямо как настоящая мама, – вздохнула Варя, садясь за руль.

– Тебе неприятно это?

– Что ты, наоборот!

Варя протянула ей пухлый конверт, сложенный из тетрадного листа.

– Вот, возьми письмо. Говорит, только этим и спасается теперь. И книжки просит, прямо наш друг пиши-читай. Видать, сильно его припекло, до этого папуся только инструкции читал да приказы подписывал. А сейчас «Войну и мир» подавай, говорит, хочу припасть к истокам.

Люда потупилась. «Война и мир» дома, естественно, была, но родители точно не разрешат отнести ее в психушку, ибо там трудно обеспечить то бережное отношение к книгам, которое культивируется в семье. В магазине ее тоже не купишь, почему-то книга в дефиците, хотя, казалось бы, с одной стороны, русская классика без всяких идеологических подвохов, а с другой – девяносто процентов населения после школьных уроков литературы имеют к этому великому произведению стойкое отвращение. По идее, оно должно рядом с материалами съездов партии пылиться, но нет. Надо ловить, доставать… С другой стороны, время до следующего свидания можно посвятить не пассивному ожиданию, а активным поискам интересных книг. Появилась цель, поставлена задача, и это хорошо. Лев всегда говорил, что в трудной ситуации прежде всего надо определить цель, составить план, и следовать ему, тогда на страх времени не останется.

– Я ему для начала что-нибудь из библиотеки школьника подгоню, – сказала Варя, – для разминочки Гоголя там или Тургенева, а то с непривычки опасно рвануть такой серьезный вес.

Люда улыбнулась. Что ж, папа дал Льву прозвище Скалозуб не просто так. Тому, кто захотел бы поговорить с ним о литературе и прочих искусствах, Лев показался бы серым и скучным солдафоном из серии «блестящий сапог – победы залог», и, признаться честно, первое время Люда именно так о нем и думала. Дремучесть Льва немножко пугала, немножко вдохновляла, по вечерам, укладываясь спать, Люда мечтала, как мягко и неназойливо приобщит его к достижениям мировой культуры, так сказать, огранит этот алмаз. И Лев, естественно, будет ей страшно благодарен за свое превращение из солдафонской гусеницы в интеллигентную бабочку. К счастью, она не успела приступить к реализации своего плана до октябрьских праздников. В последний рабочий день сотрудники теоретического корпуса стихийно решили отметить годовщину свержения проклятого строя скромной выпивкой и закуской. Люда, всегда сторонившаяся подобных сборищ, не собиралась участвовать, но тут за ней как раз зашел Лев, остался и неожиданно оказался душой их преимущественно дамской компании, так что через полчаса Люда чувствовала себя примерно как старшая жена в гареме, и нельзя сказать, что это было неприятное чувство.

Произнеся несколько прямолинейных, но не пошлых тостов, Лев вдруг разговорился с Валерией Алексеевной, преподавательницей физики, и через минуту оппоненты уже стояли у доски, благо вечеринка проходила в учебном классе, и азартно, скрипя и стуча мелом, выписывали какие-то формулы. Насколько Люда могла уловить своим гуманитарным умом, речь шла о перегрузках, которым подвергается летчик. Поняла она это потому, что Лев изобразил на доске человечка в кресле, иначе вряд ли догадалась бы. К дискуссии быстро подключился Сергей Васильевич с кафедры нормальной физиологии, и у Льва нашлось, что ему сказать и что возразить. Банальная коллективная пьянка внезапно превратилась в интереснейшую научную дискуссию, за которой представители кафедры иностранных языков наблюдали с немым и слепым восторгом. Похоже, этот алмаз не так сильно нуждался в огранке, как думала Люда, и внезапно ей открылась простая истина – если человек не знает того, что знаешь ты, это еще не повод считать его дураком.

– Мы с ребятами завтра на Вуоксу идем, хочешь с нами? – перебила Варя ее воспоминания.

– Нет, спасибо, походы это не для меня.

– Да? А что тебе не нравится?

Люда пожала плечами.

– Правда, что? – не отставала Варя. – Ходить не любишь или в палатке ночевать?

– Не знаю, Варь, я ни разу не была в походе.

– Тогда как ты знаешь, что это не для тебя?

Люда снова пожала плечами, не зная, что ответить, ведь это само собой разумелось, что она домашняя девочка, скромная и чистая, и не станет предаваться свальному греху под дешевое вино и пошлые бардовские песни.

– Давай пойдем, – худая, как веточка, Варина рука стиснула ее плечо с неожиданной силой, – знаешь, как там здорово!