Вечно ты - Страница 4

Улыбаюсь, мол, все в порядке. Во-первых, я далеко не в каждом слове вижу намек на безвременную смерть мужа, а во-вторых, и так помню о ней всегда. А сейчас, если честно, я думала о ребятах из организации «Молодая гвардия», которых расстреляли всего за неделю до освобождения Краснодона нашими войсками. Всего неделя, семь дней, которые в обычной суете пролетают так быстро, что и не заметишь, отняли будущее у этих юношей и девушек. Они совершили великий подвиг, но не успели полюбить, родить детей и состариться. С годами я все чаще думаю об этом, юношеское восхищение героизмом сменила старческая скорбь и сожаление, что из-за страшной войны двадцать миллионов человек не узнали простой жизни, которая, может быть, скучна, но ради нее рождается человек.

И если подумать, так ли уж правильно, что люди, лично знающие инопланетян, или те, кто всего лишь позволил себе усомниться в том, что коммунизм – идеал и панацея от всех проблем человечества, сидят у нас в закрытом отделении, а те, кто посылает толпы вчерашних детей умирать и убивать друг друга, управляют миром? Нет ли здесь, если подумать, какого-то подвоха?

Выйдя из метро, Люда сразу увидела щуплую фигурку в джинсах и ковбойке с закатанными рукавами. Стоя возле киоска Союзпечати, Варя ела эскимо, откусывая такими большими кусками, будто это был хлеб. На ногах, как всегда, стоптанные кеды, белые и тонкие, как пух, волосики забраны в небрежный хвост аптечной резинкой. «Росомаха с туристскими наклонностями» – так припечатала бабушка, мастерица метких характеристик.

В глаза она, впрочем, называла девушку Варенькой, но это точно было не про нее. Варенька – это кружевные зонтики и дачные веранды в прошлом веке, долгие чаепития и блузки с камеями, визитные карточки и дворянская честь, словом, та безвозвратно ушедшая эпоха, дух которой изо всех сил пытается сохранить Людино семейство.

А тут Варя, или, как называет ее Лев, Варища, а чаще просто Дщерь. Люде часто приходилось делать усилие, чтобы не назвать ее так в глаза, так подходило ей это имя с мощным и каким-то даже раскатистым Щ.

– Мороженку хочешь? – Варя забрала у Люды одну сумку, и прокатились мышцы на тонких, как веточки, руках. – Ого!

– Ого-то ого, да ничего вкусненького. Апельсины только, но он не любит.

– Не любит, – вздохнула Варя и быстро зашагала к припаркованной за перекрестком «Победе», – но витамины должен получать.

– Я еще печенья напекла, сухого, без начинки, вдруг примут в этот раз?

Варя решительно покачала головой:

– Нет, не примут. Люда, они ничего домашнего не берут, пора бы уж запомнить.

– Ну вдруг… Я так старалась…

– Даже просить не стану, – отрезала Варя, усаживаясь на водительское место.

Люда с некоторой неловкостью устроилась на переднем пассажирском.

– Варь, ну я еще понимаю – котлеты в прошлый раз не взяли…

– Кстати, спасибо, обалденно вкусные, – засмеялась Варя, – в последнее время не часто мне выпадает такая оказия – поесть домашнего.

Тут бы самое время заметить, что девушка обязана уметь готовить, и привести в пример себя самое, как человека, стряпающего обеды с восьмого класса, но Люда вместо этого только сказала, чтобы Варя забрала себе домой и печенье тоже, раз уж никак не получится пронести его мимо бдительных санитарок.

– Ой, спасибо!

– Но ты все-таки постарайся уговорить…

– Нет, Люда, даже пытаться не стану! – повторила Варя, с силой поворачивая ключ зажигания. – Санэпидрежим надо соблюдать. Они ж там не знают, мало ли как ты это печенье готовила, вдруг у тебя яйца сальмонеллезные, или панариций на пальце, или еще какая антисанитария?

– Варя, ты же знаешь, что у меня ничего такого нет. Я очень чистоплотная хозяйка!

– Но они-то этого не знают! И вообще, когда работаешь в сумасшедшем доме, лучше перестраховаться, потому что, я тебе скажу, что хуже пятидесяти психов могут быть только пятьдесят психов с поносом. Это реальный армагеддон, апокалипсис сегодня!

– Твой папа не псих.

– Да, но он там один такой на всю больницу.

– Ладно, ничего не поделаешь, – вздохнула Люда, вынимая из сумки пакет с печеньем и засовывая его в бардачок, где уже много чего разного было напихано. Когда они ездили со Львом, в ящичке царили чистота и порядок.

Как жаль, что мамы нет рядом! О, она бы заставила санитарочку принять передачу в полном объеме, с печеньем и со всем остальным, объяснила бы, что правила для черни, а благородным людям позволено чуть больше, чем низшему сословию, потому что они сами умеют себя контролировать и понимают, что к чему. И если уж несут домашнее печенье, то будьте уверены, что это идеальное печенье, в котором нет ни единого микроба и токсина, а, наоборот, сплошная польза. Она бы даже, наверное, и свидания добилась, несмотря на то, что по документам Льву никто. Вера тоже умеет поставить людей на место, а Люде этого полезного навыка бог не дал. Она сразу тушуется и отступает при первых признаках опасности, трусиха.

– Ты подождешь меня? – спросила Варя, выруливая на Невский.

– Конечно, как всегда. Позагораю, похожу по парку.

– Смотри только не углубляйся, – Варя улыбнулась, – весна, пора любви, психи на воле и полны сил.

– Они же за оградой.

– Ну не скажи. Когда хорошо себя ведут, их выпускают погулять. Не все же такие опасные, как папа, – Варя засмеялась, – однажды я ехала на велике мимо этой дурки, давно еще, до всего этого кошмара, и вдруг из кустов вываливаются два гаврика с таким блеском в глазах, что я сразу поняла – впереди ждет изнасилование, в лучшем случае кража велосипеда. Короче, никогда я с такой скоростью не крутила педали, ни до, ни после.

– Не догнали?

– Слава богу, нет. Но ты имей в виду, поэтому или в машине посиди, или хотя бы гуляй возле проходной, чтобы сразу добежать. Слушай, вот интересно, – перебила Варя сама себя, – я нисколько не верю во всю эту потустороннюю чушь типа предчувствий и экстрасенсов, и тем более никогда в жизни не думала, что кто-то из нашей семьи окажется дураком, но почему-то всегда мне было тоскливо, когда я проезжала мимо этой больнички. В детстве мы там постоянно на великах гоняли, и всегда мне становилось нехорошо.

– Рядом с больницами всегда грустно.

– Возле этой не так. Не грустно, тревожно скорее, не знаю, как описать. Именно что предчувствие, в которые я не верю.

Люде вдруг захотелось рассказать про свои предчувствия, но они уже подъезжали к больнице.

Когда Люда собиралась сюда первый раз, воображение рисовало небольшое здание с решетками на окнах, но оказалось, что психиатрический стационар представляет собой целый городок. За высоким забором громоздились высокие здания из серого кирпича, между ними росли пышные кусты, а возле проходной радовала глаз круглая клумба. В садике бродили люди в серых пижамах, и пока Люда безуспешно высматривала среди них Льва, заметила нескольких человек в инвалидных колясках, со странно вывернутыми руками и ногами. Как ей потом объяснила Варя, то были пациенты находящегося тут же психоневрологического интерната, и Люда долго еще находилась во власти странного чувства жалости, сочувствия и еще чего-то темного, то ли презрения, то ли отвращения, словом, такого, что необходимо было с корнем вырвать из души и что никак из нее не вырывалось. Потом, конечно, привыкла, научилась понимать, что это точно такие же люди, как она сама, просто им нужна помощь, чтобы жить нормально. Хотя реально получают они этой помощи ровно столько, чтобы не умереть прямо сейчас, государство лучше будет тратить деньги на содержание в психушке здорового человека, чем на нормальный уход за больными. Но и к этой крамольной мысли Люда уже привыкла.

С некоторыми пациентами она уже, как со старыми знакомыми, обменивалась через забор улыбками, и это было, конечно, глупо и самонадеянно, но Люде казалось, что если она подняла настроение больному человеку, то сделала хороший поступок. Так важно было убедиться, что в ней сохранилась хоть малая толика прежней хорошей девочки…