Вечная сказка (СИ) - Страница 5

- Быть наложницей императора – великая честь! – сказал отец, отталкивая меня в сторону дворцового распорядителя. Вместе с ним стояла стража, готовая принудить меня силой, если понадобится. Я, словно намагниченная, вернулась обратно, цепляясь за отца, но тот, не дав обнять себя, пихнул меня сильнее. Я упала в его ноги, плача и умоляя, чтобы он сделал что-нибудь, чтобы не отдавал меня во дворец.

- Прекрати стенать, девчонка! – подхватил меня под плечи поверенный императора и потянул на себя. – Ты замечена самим владыкой Поднебесной! Смеешь ли ты лить слезы? – но я не слушала его.

- Отец, прошу тебя! Отец… Лухан!

- Замолчи! – он, который был моим родителем и защитником, подошел и ударил меня по лицу, грозно сверкнув глазами. – Я не знаю о ком ты! Тебя ждет великое предназначение!

Но он знал. Знал, что я была обручена со своим возлюбленным, который отъехал получить в столицу повышение, чтобы вернуться ко мне, и мы могли соединиться. Но в тот момент, когда он уехал, меня заметил император, проезжавший мимо всего однажды и посетивший наш дом. Дом высокопоставленного чиновника. Будь проклята эта высокородность! Заметив меня, правитель пожелал меня себе. Сделать одной из многих, тех, что посвящают свою жизнь одному-единственному – ублажать его, немолодого, не слишком красивого и требовательного, временами жестокого и быстро остывающего к тому, что распаляло ещё вчера. Но всякая наложница надеялась родить сына, получая возможность сделаться императрицей. Мне на это было всё равно, я не представляла себя без Лухана. Я не видела своей жизни без него, принадлежа другому. Я едва успела написать письмо ему, но если оно не дойдет, если он не получит его? А даже если получит, то что сделает? Что он сможет? Нет, я зря отослала ему послание. Пусть лучше думает, что я пропала, умерла, но не обесчещена другим, не делю ложе с другим, не изменила возлюбленному.

Я рыдала в повозке, увозящей меня от родного дома, от юности, от счастья и, казалось, от самой жизни. И тогда я приняла решение, как поступлю, когда наступит решающий момент. Я ни за что не отдамся императору.

Прошло две недели, прежде чем обо мне вспомнили и, в лабиринтах коридоров и комнат, до меня добрался устроитель вечеров императора, оповестивший, что этой ночью меня призывают в царский альков. Оторопь взяла меня и, уверено и храбро, в отличие от всех последних дней, что я сокрушалась и предавалась горестям, я определила свою судьбу, посмотрев на нож, лежавший на столике. И вот, когда я была наряжена в подобающее платье, подготовлена и ждала служанок, традиционно сопровождающих выбранную девушку, неизвестно как, будто чудо в стране безверия, будто осуществленная мечта, со стороны балкона в комнату вошёл Лухан.

- О! – воскликнула я, едва не теряя сознание и обрушившись на ковры. Мой возлюбленный стремительно пересек спальню и бросился на колени рядом со мной. – Ты… как ты пробрался сюда? Лухан, солнце моей погасшей жизни…

- Я хорошенько заплатил одному человеку, но это неважно! – он приподнял меня и прижал к своей груди. – Я прочел твоё письмо… я мчался, загоняя лошадей… почему твой отец не запер тебя? Почему отдал ему? Почему? – он мужчина, он держался и задавал вопросы со стойкостью и немыслимой сдержанностью, но я слышала слезы его голоса. Они вторили моим, явленным, мокрым и соленым.

- Он хотел этого… он хотел… - прижимаясь к Лухану, простонала я. – Уходи… за вторжение в покои императорских женщин тебя убьют, как изменника! Уходи, прошу!

- Я никуда не уйду без тебя, никуда! – Он, конечно же, заметил, что в моём алом рукаве был спрятан кинжал. Он не мог не чувствовать его, целуя мои руки. Он понимал, на что я шла и к чему приготовилась. Мы сомкнули объятья и, не жалуясь и не сетуя на судьбу, замерли, понимая, что ничего уже не изменится и нам не спастись вместе. А по отдельности для нас выжить смысла не было. В этот момент вошла стража, приведшая служанок.

Разумеется, за измену императору – казнь. Никто, посягнувший на честь императора, не может остаться жив. Ни польстившийся на наложницу, ни наложница, подпустившая к себе кого-то, кроме своего государя. Смерть. Это то, что встретили мы несколько дней спустя, после унизительных допросов и мучительных пыток, в которых пытались оправдать друг друга. Но всё было предрешено. И счастье наградило нас своим подарком, назначив казнь на один и тот же час. Я умирала, видя, как умирает он и была спокойна, как и Лухан, ведь мы надеялись на то, что встретимся на другом свете, на мосту в мир иных, по которому пойдём в вечность, взявшись за руки…

Задыхаясь от боли и горечи, я пришла в себя. Теперь быстрее, чем после первого видения. Лухан стоял передо мной, никуда не девшийся, поделившийся со мной воспоминанием. Но хуже всего было другое – вместе с памятью возвращались не только картинки, не только фрагменты чего-то чуждого. Вместе с памятью возвращались чувства, режущие и расковыривающие душу насквозь, мои собственные чувства невыразимой и безграничной любви к Лухану. К призраку, плывущему напротив меня, которого я не знала ни на грамм. Которого я знала целые тысячелетия.

Часть 4

- А теперь, - сказал Лухан. – Теперь ты вспомнила, кто ты?

Я поводила лицом слева направо, не отрицая данность, а показывая, что не могу поверить до конца в то, что всё это правда. Прошлые жизни, переселение душ, не одной, а сразу двух, параллельно, из века в век. Да, не всегда нас звали именно так, как сейчас, но в то перерождение, что было во время войны, в конце тридцатых годов прошлого века, нас звали точно так же. Я была почти самой собой, с тем же лицом и именем. Неужели такое бывает? Я могла отрицать видимое, ведь случаются с людьми разные расстройства, приводящие к иллюзиям, миражам. Я могла не поверить в ощущаемое, ведь и органы иногда могут обманывать. Но чувства, разбуженные где-то в душе, я отринуть не могла. Я любила Лухана. Всё моё существо и сознание стремилось к тому, чтобы соединиться с ним, быть с ним.

- Почему… почему это всё произошло? – я провела рукой перед собой, надеясь, что задену его, что пощупаю хотя бы краешек плоти, тепло кожи, упругость руки, но ладонь моя прошла сквозь, вызвав всплеск сожаления на лице Лухана. Да и на моём тоже. Хотелось уцепиться за что-то, ухватить рукав его фланелевой рубашки, в которой было бы очень жарко в летний сезон, стоявший на улице, и он мог терпеть подобное одеяние, только если ничего не чувствовал.

- Я не знаю, - огорченно опустил прозрачный взгляд Лухан. За ним я четко видела узор обоев, его тело не загораживало подоконник за его спиной. У него не было тела, была лишь субстанция, способная нести информацию, говорить, знать, помнить и… любить? Неужели всё, что осталось от жизни в этом юноше, это его разум и чувства? Его светло-медовые волосы, как он ни поворачивал голову, оставались не шелохнувшимися, прядка к прядке. – Я не могу вспомнить первую и последнюю наши жизни. Я не помню, с чего всё началось, и не помню, почему я застрял где-то… где-то здесь, в этом мире одной ногой и второй в другом, почему ты ушла без меня? Я не помню! – Лухан сжал виски пальцами и, надавив на них, затряс плечами в беззвучных всхлипах. – Я не могу даже почувствовать себя… я не ощущаю собственных касаний к самому себе… ничего… я обезумел от этого ужаса… сколько тебе лет? – резко поднял лицо он, оправдывая взглядом, полным кошмара, что рассудок его едва выдерживает происходящее.