Вечерний свет (сборник) - Страница 1

Был декабрь 1988 года: Джордж Буш только что победил Майкла Дукакиса на президентских выборах. Питчер Орэл Хершизер и «Лос-Анджелес Доджерс» разгромили «Окленд Эйз» в серии из пяти матчей и завоевали Кубок мира по бейсболу. Люди выстраивались в очереди перед кинотеатрами, чтобы посмотреть на Тома Круза и Дастина Хоффмана в «Человеке дождя». Список бестселлеров возглавляли «Кардинал Кремля» Тома Клэнси и «Королева проклятых» Энн Райс. Самыми заметными жанровыми произведениями года были «Молчание ягнят» Томаса Харриса и «Коко» Питера Страуба.

Мне было 22 года. И я решил издавать журнал «Кладбищенский танец».

В то время я учился на журналиста в университете Мэриленда и продавал мрачные рассказы любым изданиям, соглашавшимся их покупать. Некоторые из этих публикаций были достаточно профессиональными, многие – не слишком. И вот, вдохновленный блестящим журналом «Хоррор шоу», издаваемым одним-единственным человеком, Дэвидом Силвой, я задал себе вопрос, из которого вытекали почти все мои безумные идеи: почему нет?

Почему бы не рискнуть и не начать выпускать журнал с прозой как маститых авторов, так и талантливых новичков?

Почему не начать издавать «темную» прозу разных жанров, которым я сам отдаю предпочтение как читатель: хоррор, саспенс, криминал?

Почему не помещать беллетристику вместе с интервью, обзорами и комментариями?

Почему не начать принимать у авторов рассказы в летние каникулы и не запланировать выход первого номера через полгода, в декабре?

Почему не придумать нечто по-настоящему особенное?

Мне как-то не приходило в голову, что я неопытен, не имею ни денег, ни бизнес-плана.

Мечтать дано смельчакам и глупцам. Трусам не до мечтаний.

Почему бы нет, черт возьми?

Я уже говорил, что мне было 22 года?

В первом номере «Кладбищенского танца» было всего 48 страниц. На них поместилась дюжина рассказов, дюжина стихотворений, интервью с Дэвидом Силвой. Обложку и иллюстрации сделал Билл Кафрон. Надо сказать, что с Биллом мы делили комнату в студенческом общежитии, а до того, в детстве, дружили. Кроме него, я не знал никого, кто бы умел рисовать. Как сейчас помню, он рисовал иллюстрации на выбрасываемых лазерным принтером страницах с текстом. А обложку он придумал, сидя в нашей столовой, пока я метал дротики поверх его головы, каждые несколько минут придирчиво проверяя, как у него продвигается дело. Еще помню, как мы с Биллом нажали на кнопку PRINT в компьютерной лаборатории университета Мэриленда и выбежали из комнаты. Дело в том, что над принтером висела табличка, запрещавшая печатать больше 10 страниц за один раз. В те времена лазерные принтеры были очень медлительными, поэтому, когда мы вернулись спустя час, чтобы забрать свои 96 страниц, другие студенты высказали нам все, что они о нас думали. Мы, – вот ведь умники, – напечатали сразу две копии.

Хотя в первом номере было всего 48 страниц, на него ушли тысячи часов кропотливой работы. Я сочинял и рассылал письма, читал, отвергал, клянчил рассказы, пытался продавать место для платных объявлений, платил за рекламу в других изданиях, чтобы таким способом собрать необходимые нам деньги, верстал страницы. Все делалось наугад. Если руководство и существовало, то только у меня в голове. Почти все зависело от инстинкта, воображения и увлеченности. Я учился на собственных ошибках.

На счастье, я мог надеяться на Дэйва Силву, помогавшего мне избегать некоторых ошибок; он отвечал на вопросы в любое время суток, был другом и наставником. Он подбадривал меня, верил в меня.

Вот только на каждый успех приходилось по неудаче. Порой даже по две-три. Но я все равно не поддавался сомнениям. Я наслаждался своей молодостью и верил в победу. Верил, что нащупал многообещающую жилу и просто обязан упорно ее разрабатывать, не теряя уверенности.

Первый номер вышел в назначенный срок, в декабре. Помнится, к тому времени у нас уже был готов материал для второго номера. Будущее проглядывало в виде рассказа Ричарда Мэтисона для третьего номера.

Для нас никогда не стояло вопроса, продолжать ли дальше.

Что нас ждет – успех или провал – тоже не вызывало сомнений.

С самого начала нас вела уверенность в своих силах.

Действительно, почему бы и нет?

Поняв, что близится 25-летие появления первого номера сборника, я почувствовал, что хочу чего-то еще: чего-то особенного, чтобы отметить годовщину и отпраздновать совместно проделанный дальний путь.

За эти 25 лет произошло много всякого: журнал перерос сначала в книгу в твердой обложке, а потом в массовый тираж в мягких обложках, породил комиксы, футболки с логотипами, электронные книги. И его развитие продолжается.

Реальная жизнь тоже не стояла на месте: женитьба, двое замечательных детишек, утрата старшей сестры, рак, снова рак годом позже, смерть моих родителей.

Иными словами, происходила ЖИЗНЬ.

А свидетелем ей продолжал быть «Кладбищенский танец».

Он был частью всего этого.

Книга, мое детище – у вас в руках.

В некотором смысле она – мой небольшой праздник, отложенный на 25 лет.

Книжка невелика, и это неспроста. Мне хотелось поместить в ней произведения той горстки авторов, которые, как я считаю, сделали возможным существование сегодняшнего «Кладбищенского танца» в не меньшей степени, чем я сам.

Не стану распространяться о каждом из них в отдельности. Они знают, почему здесь оказались.

Кое-кто не смог принять участие из-за своего графика: я решил скомпоновать сборник всего две недели назад (а почему нет?), хотя все они говорили о своем желании внести свой вклад.

Увы, отсутствие некоторых имен вызывает скорбь. Хотелось бы мне, чтобы был жив и фигурировал на этих страницах Дэвид Силва. То же относится к Чарли Гранту, Рику Хотале и Биллу Реллингу. Все они поверили в меня в самом начале, и их вера значила очень многое.

Ныне, в декабре 2013 года, я испытываю чувство глубокой благодарности ко всем, кто вкладывал в журнал свой талант; к его замечательным постоянным сотрудникам и к тем, кто уделял ему часть своего времени; не говоря о чудесных читателях, подстегивающих нас в наших стремлениях. Единственный способ поблагодарить вас – продолжать делать то, чем я занимался последнюю четверть века. Надеюсь, этого хватит.

А теперь приглушите свет, переверните страницу, возьмите меня за руку и начнем танец…

пер. А. Кабалкин

Пока с Гэндальфом все было нормально, Робинсону тоже было нормально. Нормально, не в смысле «все хорошо», а в смысле «жить можно». Он до сих пор просыпался посреди ночи, и нередко в слезах, вырываясь из снов – таких ярких! – в которых Диана с Эллен были живы, но когда он брал Гэндальфа с одеяла в углу и укладывал к себе на кровать, обычно ему удавалось заснуть снова. Самому Гэндальфу было вообще все равно, где спать, и если Робинсон клал его рядом с собой, Гэндальф нисколечко не противился. Ему было тепло, сухо и безопасно. Его спасли и приютили. И больше его ничто не волновало.