Вечерний круг - Страница 42

— Как всегда у нас, — ответил Лосев миролюбиво. — Но сначала разрешите представиться. Инспектор уголовного розыска Лосев. А это — старший инспектор управления БХСС Албанян.

— Очень, очень приятно, — ослепительно улыбнулся Левицкий и даже сделал движение, намереваясь протянуть руку, но вовремя сообразил, точнее, почувствовал неуместность этого жеста и добавил: — Рад встретить столь симпатичных и интеллигентных людей. Очень похожи на идеальных литературных героев, — засмеялся Левицкий. — Вообще-то, — он снисходительно улыбнулся, — я привык встречаться здесь на более высоком уровне. И не только здесь, разумеется, но и в домашней обстановке. Скажем, с генералом… — Он с дружеской небрежностью назвал фамилию одного из руководителей главного управления. — Но ничего, ничего. Давайте, друзья мои, приступим к делу. Советская милиция своей почётной, трудной, иной раз опасной работой заслужила уважение и любовь советских людей-тружеников. Я даже писал однажды об этом в газете. Минуточку! Я, кажется, случайно захватил вырезку. Да, конечно!

Он похлопал зачем-то себя по карманам, как бы создавая эдакую напряжённую паузу, затем точным и эффектным движением вынул из внутреннего кармана пиджака заготовленную заранее газетную вырезку и протянул её Лосеву.

— Прекрасно, прекрасно, — сказал тот, принимая статью, — мы с нею, конечно, ознакомимся. А пока, если не возражаете, мы действительно приступим к делу.

— Ради бога, — прижал руку к груди Левицкий. — Что вас интересует?

— Нас интересует коллектив, — сказал Виталий, — который вы, Вадим Александрович, возглавляете.

— Временно.

— То есть как временно? — удивился Виталий.

— Я — человек театра, друзья мои, — патетически провозгласил Левицкий. — Я вышел из него и вернусь туда. Меня там ждут.

— С театром, кажется, связана, и ваша судимость? — осведомился Эдик.

— О, это величайшее недоразумение. Величайшее, — горестно покачал головой Левицкий. — Если угодно, спросите моих друзей… — Он назвал нескольких известнейших актёров, прибавляя к фамилиям уменьшительные имена и тем как бы подчёркивая свою близость к этим людям. — Они вам скажут, как было дело. Фемида на этот раз совершила ошибку. Напрасно ей завязали глаза, ах, как напрасно!

— Ей дана повязка на глаза во имя беспристрастия, — возразил Лосев.

— Возможно, возможно, — снисходительно согласился Левицкий.

— Так вот, вернёмся к вашему коллективу, — сказал Виталий. — Три человека у вас арестовано за хулиганство и драки. Это Коротков, Сёмкин…

— Да-да, подонки! — брезгливо поморщился Левицкий. — Случайные люди.

— …и Горохов. Это уже механик, человек, казалось бы, не случайный. Но тоже уже имеет одну судимость, кстати, отбывал наказание вместе с вами, в одно время, в одной колонии. Не там ли познакомились?

— Нет-нет. Я там ни с кем не знакомился. Ровно ни с кем. Я там руководил самодеятельностью. — Левицкий заволновался. — А этот… Горохов… пришёл к нам недавно. Я даже не знал о его прошлом. Он его скрыл. Уверяю вас, скрыл!

— А судимость у него, между прочим, за грабёж.

— Очень похоже. Очень! Я его узнал. К сожалению, поздно. Бандит! Сущий бандит! Уверяю вас. Отца родного зарежет. И мать тоже. Шекспировский злодей. Ах, как такого играл Лёвушка Дуров, помните? Боже, какой он создал образ!

— Как насчёт отца или матери, не знаю. А вот убийство Николая Гавриловича Егорова, видимо, на его совести, — сказал Лосев, невольно вздохнув.

— Ну вот! Я же говорю! Кошмар какой-то! А за что, вы думаете, он его убил?

— А вы как думаете?

— Нет, я вас спрашиваю.

— Нас спрашивать не положено, Вадим Александрович, — усмехнулся Лосев. — Здесь мы спрашиваем. Ну а теперь охарактеризуйте нам, пожалуйста, вашего главного инженера Потехина.

— Негодяй, — решительно объявил Левицкий, начиная нервничать всё больше. — Обманщик, аферист, жулик! — Голос его креп и наливался гневом. — Не поручусь, что они там с этим Гороховым, понимаете, за моей, так сказать, спиной, чёрт знает что проделывали. Я вам сказал, я в этой области не специалист. А они способны. О, они на всё способны, уверяю вас. Боже, как я в них ошибся, кого я, так сказать, пригрел, вы подумайте только! — Он театрально схватился за голову, голос его дрожал. — За кого приходится отвечать! За кого!

— Успокойтесь, Вадим Александрович, вам придётся отвечать только за себя, — многозначительно сказал Эдик.

Левицкий, как ужаленный, повернулся к нему.

— Что вы сказали? Отвечать за себя? Да как… Да как вы посмели! Что это за гнусный намёк, я вас спрашиваю? Донос получили? «Донос на гетмана-злодея»? Я не потерплю, понятно вам? И если вы поверили хоть одному слову там… Я не желаю с вами разговаривать! Именно с вами! С вами, с вами!

Он демонстративно отвернулся от Эдика, его всего трясло. Реакция была явно несоразмерна с тем, что сказал Эдик. Она выдавала внутреннее состояние Левицкого, его нервное напряжение, страх, опасения, наконец, панику, которая его сейчас охватила. Да, реакция была слишком сильной. И пока Левицкий находился в таком состоянии, с ним нельзя было продолжать разговор.

— Ну зачем вы так, Вадим Александрович? — примирительно сказал Виталий. — Успокойтесь, пожалуйста. Товарищ Албанян ничего особенного ведь не сказал. Каждый отвечает за себя. Вы не исключение.

— Но как так можно? Как так можно? Этот тон!.. — продолжал кипеть Левицкий. — Я не допущу! Я не желаю! У меня есть нервы! Я артист!

— Вы администратор, — сухо поправил его Эдик.

— Не ваше дело, кто я. Нет, что он от меня хочет? — Левицкий повернулся к Виталию, голос его предательски дрожал. — У меня начинает болеть сердце.

Он демонстративно стал тереть грудь под пиджаком.

— Я вас прошу успокоиться, Вадим Александрович, — решительно произнёс Виталий. — Мы даже не подошли ещё к главным вопросам. Вы нам пока лишь охарактеризовали некоторых из ваших сотрудников, отрицательно охарактеризовали, и высказали предположение, что они за вашей спиной могли совершать какие-то махинации. Так?

— Абсолютно верно. Абсолютно, — закивал Левицкий. Губы его дрожали, и он не сводил с Виталия преданных глаз.

— Махинации эти могут быть связаны с утаиванием каких-то денег, видимо. Не так ли?

— А что же ещё? Конечно, их интересуют только деньги.

— Тогда в этом должны быть замешаны и кассиры. Через них идут деньги.

— Конечно, замешаны. Одна из них, кстати, жена этого Горохова. Чудовищная женщина. Жадность непомерная, уродлива, ка… как кикимора, и коварна, как колдунья. Шекспировский образ!

— А другая кассирша?

— Майка? Потаскуха. Любовница этого Горохова, оказывается.

— Ничего себе квартет! — усмехнулся Эдик. — Интересно, кто дирижёр?

— А я не желаю с вами разговаривать! — раздражённо откликнулся Левицкий, не поворачивая головы. — Я на вас персонально буду жаловаться генералу… — Он снова назвал ту же фамилию. — Вы мне моральные пытки не устраивайте!

— Да-а, — покачал головой Лосев. — Мы даже не ожидали, что у вас такое опасное окружение, Вадим Александрович. Вернее, что вы себя окружили такими людьми. Как вы полагаете, каким образом в этих условиях может идти хищение денег?

— Понятия не имею, — нервно пожал плечами Левицкий. — Я ведь только предположил. Но я устал. Устал! Я ничего уже не соображаю…

— Вы хотите отдохнуть, или, может быть, пригласить врача?

— Я хочу уйти.

— Но разговор у нас не окончен, — мягко возразил Лосев.

— Всё равно я хочу уйти. Я вам напишу всё, что знаю. Клянусь. А сейчас я хочу уйти, у меня больше нет сил…

Он в изнеможении откинулся на спинку стула.

Даже внешне Левицкий поразительно изменился за время этого недолгого разговора. Ничего уже не осталось от того самоуверенного, надменного и обаятельного красавца, который зашёл в эту комнату всего какой-нибудь час назад. Сейчас на стуле сидел всклокоченный, обессиленный человек с посеревшим лицом, тусклыми, злобными глазами и съехавшим набок галстуком. И всё это случилось во время, казалось бы, совсем безопасного для него разговора, когда он сам трусливо разоблачал и топтал своих приближённых.