Вечер пятницы - Страница 2
Его толкнули - он извинился. Это один из двух проходивших мимо мальчиков задел его, размахивая руками в горячем споре. Мальчикам было лет по двенадцать. "Дубина, только в салоне стригись! Да не во всяком, я тебе покажу. Переплатить, конечно, придется - да что, предки тебе лишний чирик пожалеют?" Чирик, отметил незнакомое слово Постников. Вероятно, это червонец. Он попытался вспомнить, о чем мог говорить с такой горячностью в двенадцать лет. Про спутники? Нет, это было еще до спутников. Двенадцать мне стукнуло в пятьдесят шестом, с некоторым усилием сообразил он. Эх, пятьдесят шестой, пятьдесят шестой... Спутники, спутники...
Сколько раз мне приходилось участвовать в спорах о наличии или отсутствии нравственного прогресса! Дескать, интеллектуальный есть, а нравственного нету, все мы, пусти нас на волю, питекантропы. Очень модно. Но, во-первых, пусти нас на волю - то есть не учи, - мы и в интеллектуальном смысле будем питекантропы, научная литература сама по себе, а мозги - сами по себе. А во-вторых, можно шесть тысяч лет долдонить: будьте добрее, будьте хоть чуточку умнее!.. - но, пока это реально не требуется, пока можно выжить без этого, люди, натурально, живут без этого, а кому не живется, тот и впрямь урод. Невозможно забегание вперед большинства особей вида. Могли разве водяные твари еще до выхода на сушу отрастить - или заставить своих детенышей отрастить - крылья или шерсть из тех соображений, что это прогрессивно и обязательно произойдет в будущем? Все преждевременные мутанты беспощадно уничтожаются природой. Общество для человека такая же среда обитания, как и природа. Возможны мутации, в результате которых возникают присущие другой социальной среде психотипы, - но, коль скоро среда эта еще не существует, мутация не закрепляется... и такие люди гибнут, как погиб бы любой земной зверек, вдруг родившись на планете с утроенной тяжестью или хлорной атмосферой, ничего не понимая и ничего никому не в состоянии объяснить...
Он провел рукой по голове, обследуя волосы. Жена, кстати, уже месяц жужжит, чтобы подстригся, да еще десять дней, как уехала... Спешить все равно некуда. Постников завертелся, пытаясь вспомнить, где может быть ближайшая парикмахерская. Салон за лишний чирик уж пускай пацаны ищут...
Мы пытались определить условия, при которых возникла бы неизбежность общего подъема на новый уровень нравственности. Весь спектр стабильных состояний оказался в этом смысле бесплоден. Это подтверждается: за шесть тысяч лет государственности, за исключением моментов некоторых социальных потрясений, принцип утилитарного отношения людей друг к другу и групп людей к группам людей, меняя формы, обеспечивал оптимальные отношения с социальной средой. От эгоизма Заратуштры до эгоизма Карнеги. Моделировали мы и глобальные катастрофы. Не помогает. Либо катастрофа непреодолима, тогда... хоп, и все. Либо преодолима на пределе сил, тогда результат прямо противоположен желаемому - полное обесценивание культуры и человеческой жизни, фашистский прагматизм, а после пирровой победы некоторое "раскисание", "гуманизация" возникшей структуры, но не до прежнего уровня.
Попытки проанализировать с этой точки зрения реально существующую угрозу вначале казались... кощунственными, что ли. Но соблазн пересилил слишком уж уникальна она по генезису. Она пришла не извне и даже не вследствие отдельных злодейств и просчетов, а из самой жизни человечества, из всей направленности техногенного развития, она - результат жизнедеятельности вида. Очевидно, она не могла не возникнуть. Она вновь резко изменила социальную среду обитания и вызвала необходимость приспособительной реакции. Какой?
В парикмахерской млела очередь. Немногочисленные стулья все были заняты. За стеклянной дверью жужжали машинки, звякали ножницы, посмеивались, переговариваясь, мастерицы. Под окном рокотал широченный проспект Королева, дымясь черными выхлопами стартующих с остановки "Икарусов". Постников прислонился к стене, и сразу за ним вошел пожилой, прихрамывающий мужчина. К его поношенному пиджаку были прикреплены скромные орденские планки. Ему уступили место, и он сразу развернул газету. Парень в мощных очках и куцей бороде, углубленный в манфредовского "Наполеона", - тарлевского "Наполеона" с торчащими бесчисленными закладками он, встав, зажал под мышкой, - отошел к окну и положил на подоконник свой пластиковый пакет, из которого торчали зеленые хвостики лука и коричневый край круглого хлеба. Значит, я еще с виду ничего, не старый, подумал Постников без особой радости. Сесть бы... Уйти бы. Он заколебался, но не ушел. Надо, раз уж собрался, а то когда еще... Ноги у него гудели, по спине текло. Сердце шевелилось нехотя и как бы в тесноте. "...Беспрецедентный рост преступности, - говорило радио в соседнем зале, где маялись женщины. - Новым подтверждением этому служит трагедия, произошедшая в одной из школ города Пьюласки, штат Теннесси. В прошлый вторник ученики всех восьми ее классов одновременно облили бензином и подожгли вошедших в классы для проведения занятий учителей. Семеро педагогов погибло, в их числе одна женщина, двадцатичетырехлетняя преподавательница литературы Джорджия Холлис..."
Утилитарный принцип, думал Постников, предполагает деление на "своих" и "чужих". В существовании "своих" индивидуум заинтересован, "чужих" он воспринимает как одно из явлений противостоящей ему природы. В отношениях со "своими" норма - эквивалентный обмен. Подъем над нею - бескорыстие, самопожертвование - подавляет утилитарный принцип и издавна воспевается как образец для подражания. В отношениях с "чужими" этическим идеалом служит уже эквивалентный обмен всего лишь, а нормой - стремление урвать, сколько удастся. Получить, не отдавая. Извернуться, перехитрить. То есть использовать, как используется любой иной предмет природы. Подавление утилитарного принципа не вызывает здесь восхищения - оно воспринимается как измена "своим". Адаптационные возможности утилитарного принципа исчерпаны именно потому, что он подразумевает наличие "чужих", он не может "чужих" не выискивать, - а действия, обычные в отношениях с "чужими", впервые в истории стали чреваты уничтожением всего вида. Но эмоции всегда предметны. "Чужих" мы выискиваем себе только вживе, в быту. А уж потом переносим сложившиеся эмоциональные клише на тех, кого непосредственно не ощущаем, но заведомо мыслим как "чужих". Опасность гибели будет сохраняться, покуда сохраняется ярлык "чужой", а возникает-то он в сфере личных контактов!
Вот и ответ. Нравственный прогресс существует, и он, как и всякий прогресс, скачкообразен. Скачки происходят только тогда, когда возникает реальная угроза общей гибели, и являются единственным спасением от этой гибели. Первый крупный скачок совершился в эпоху становления общественных структур. Второй, давно вызревавший, лишь теперь получает объективную предпосылку. Рукотворная угроза уничтожения либо реализуется, либо выдавит массовое сознание на новый уровень, на который до сих пор выпрыгивали лишь отдельные мутантные особи... Парадоксально, конечно...
Вошел, попыхивая трубкой, смуглый верзила лет двадцати семи, в тугих кожаных штанах и распертом мощной грудью кожаном пиджаке с непонятным большим значком в виде вензеля из двух заглавных латинских "Н". Сладкий запах табака медленно пропитал духоту, обогащенную выхлопными газами открытого окна. Ни слова не говоря, пиджак встал у входа в зал.
- Я - последний, - неуверенно сообщил ему на всякий случай пожилой мужчина с газетой. Пиджак рассеянно кивнул. Куцебородый бонапартист положил книги на подоконник и подошел к кожаному, стоявшему с сомнамбулически опущенными веками, тронул его за локоть и молча указал на акварельную надпись "У нас не курят".
- А у нас курят, - ответил кожаный, не вынимая трубки.
- Здесь же дети.
- Дети - будущие взрослые.
Бонапартист, пунцовея, глянул по сторонам. Все занимались своими делами. Молодая мама разворачивала перед сыном книжку: "Смотри сюда. Что это? Пра-авильно, пожарная машина. Сюда, сюда смотри!" Пожилой мужчина с газетой, которому бонапартист уступил стул, яростно тыча в колонку международных новостей, говорил своему седовласому соседу: "Ведь что опять устроили, паразиты! Вконец распоясались! Мы-то что смотрим?! Как будто нас это не касается!" Седовласый степенно кивал, уложив руки на стоящую между колен резную трость. Постников оттолкнулся было от стены на помощь бонапартисту, но тут дверь в зал открылась, выпустив благоухающего артиллерийского капитана с осколочным шрамом на улыбающемся лице. Кожаный широким жестом показал публике удостоверение инвалида первой группы и вошел в распахнутую дверь.