Вечер на Кавказских водах в 1824 году - Страница 8

- Но кто вам поручился, что это не искушение, не адская западня? вскричал артиллерист.

- Я почти уверен, что злые духи разорвут на части почтенного братца господина капитана, - молвил рязанец.

- А я так думаю, что он женится или по крайней мере влюбится в облагодетельствованную им девушку, - сказал догадливый сотрудник дамского журнала.

- Если вы, господа, станете беспрестанно перерывать рассказ, то помешаете брату моему и жениться и быть разорвану в клочки! - вскричал рассказчик с нетерпением. - Он, то есть брат мой, стоял в нерешимости дать или не дать ему слово на такое запутанное дело. Как ни перемешаны были мысли его сверхъестественным этим явлением, однако ж он ясно видел, что возврат золота и документов мог навлечь на него подозрение об участии в злодействе. Юстиция не принимает никаких чудесных откровений после смерти, и свет скорее мог счесть этот поступок уликою совести, чем случаем или чертой благородной решительности. Сердце,, однако же, перемогло рассудок.

"Пусть один бог будет моим свидетелем, - сказал он, - что бы со мной ни случилось, я сделаю все для несчастной сироты", - и протянул руку к покойнику.

"Благородный человек", - произнес тот, пожимая руку брата, и в этот раз она показалась ему не столь холодна, как прежде.

Он схватил на плечо заступ и быстрыми шагами пошел к лесу... Вступая в опушку, он оглянулся, и ему почудилось, будто мертвец спрыгнул с виселицы и бежит вслед за ним; но облако налетело на лупу, и брат ничего не мог различить более. Скрепив сердце, шел он по роковой тропинке, и скоро дерево, свидетель убийства и страж добычи, предстало перед глаза его. Мысль, что здесь разда? вались напрасные крики о помощи, напрасные мольбы о пощаде и последние стенания зарезанного, мысль, что он попирает стопой место, где злодейски пролилась кровь неповинная, снова взволновала его душу. Воображение рисовало очам ужасную картину... Ему в самом деле мечтались вопли и угрозы борьбы, стон и хрипение смерти. В этом расположении духа принялся он за работу. Холодный пот капал с лица, сердце билось высоко, - и вот адский хохот, дикие свисты и плесканье в ладоши раздались за плечами его. Синие огни вспыхивали там и сям; дерево сыпало на голову брата блеклые листья, и большие камни падали кругом, - он рыл, не оглядываясь. Однако отважность его слабела, разум мутился, голова пошла кругом, - ужас оледенил чувства. Наконец заступ его ударил во что-то твердое, - ив тот же миг с утроенным топотом, криками и плесками нечто тяжелое рухнуло на него внезапно, и он пал бесчувствен в яму, вырытую его руками.

Что с ним сталось после, он не помнит. На одно мгновение, будто сквозь удушающий сон, мечталось ему ржание коней, стук колес, говор людей, - и только. Долго, долго после, по крайней мере через сутки, казалось брату, очнулся он. Была ночь, - но при каком-то слабом свете; щупая и озираясь кругом и припоминая прошлое, с несказанным удивлением уверился он, что лежит на диване, в той же самой комнате норвежского трактира, в которой пировал он с англичанами. За столом, однако, не было уже никого; один огарок едва озарял предметы и дремал, подобно всей природе. Только маятник старинных часов, повторяя свои однозвучные чик-чик, еще заметнее делал безмолвие ночи. Стрелка показывала четверть пятого.

"Хозяин!" - закричал брат мой.

Никто не откликался.

"Хозяин!" - повторил он так громко, что зазвенели окошки, и толстая фигура с зевающим ртом и полуслепленными глазами ввалилась в двери в шлафроке.

"Где англичане?" - был первый вопрос моего брата, и вместо ответа хозяин полез рыться в огромном дедовском комоде, в котором каждый ящик мог бы вмещать по нескольку человек гарнизона; вынул что-то оттуда, хладнокровно снял со свечи, поднес ее к носу моего брата и, сняв колпак, подал ему письмо. Брат мой был человек аккуратный, и как ни егозило любопытство в глазах и пальцах, он раза два оборотил письмо направо и налево, прочел адрес, весьма подробно написанный, потом взглянул на печать, в гербе которой изображен был ползущий лев - верная эмблема воина придворного, и две подковы - знак твердости, но вещь давно изгнанная с паркета. Наконец он вскрыл письмо; в нем написано было: "Сир! мы проиграли заклад; вы не только храбрейший, но и достойнейший человек!

Вестовая пушка грянула, корветта снимается с якоря и не дает нам ни минуты для объяснений. Прощайте! Будьте счастливы и не забывайте людей, которые считают честью быть вашими друзьями".

Внизу была подпись всех собеседников того вечера.

- Понимаю, - сказал человек в зеленом сюртуке, значительно нюхнув табаку, - понимаю.

- Этого нельзя и не понять, - прибавил гвардеец, - братец ваш всю эту историю, или, лучше сказать, всю эту басню, видел во сне.

- Во сне! Неужели во сне? - вскричал таинственный человек, обращаясь с вопросом к рассказчику и боясь, чтобы эта прекрасная повесть о мертвецах не превратилась во что-нибудь естественное.

- Брат мой сначала думал то же самое, - возразил драгунский капитан, покуда между сгибом письма не нашел банкового билета на сто фунтов стерлингов. Вы, я думаю, согласитесь, господин капитан, что хотя в сновидениях нередко даются нам золотые горы, только они разлетаются в дым от одного мига ресниц; но этот сонный клад преспокойно остался у него в кармане.

- Английская штука, - сказал тогда сосед мой, адъютант, - некоторые из моряков легко могли заскакать вперед и сыграть эту драму; воображение дополнило остальное.

- Милостивый государь, - возразил драгун-наездник, нахмурясь и грозно расправляя усы, - брат мой не говорил мне ничего подобного, и я не думаю, чтобы вы имели причину сомневаться в словах моих.

Нечего было спорить против такой убедительной логики, - и все прикусили язычки, готовые уже на разные замечания, не желая из-за мертвых ссориться с живыми.

- Господа! - сказал артиллерист, закуривая трубку, - мне кажется, справедливо бы каждому рассказать какую-нибудь историю, какой-нибудь анекдот из своей или чужой жизни, - это бы помогло нам коротать другие вечера и заключить сегодняшний.

- И еще справедливее, чтобы вы скрепили этот благой совет своим примером, - возразил гвардеец. - Артиллерия должна издали открыть огонь; мы, пехотинцы, будем прикрывать ее. Капитан, как отличный наездник, завязал дело и навел неприятеля на орудия, - теперь ваша очередь.