Вдова живого мужа - Страница 57
— Я понимаю. Если все обойдется, возьму с собой и детей.
— А вот этого я бы тебе не советовал. Да ты и не сможешь, пока не удочеришь Оленьку. Я бы советовал тебе поторопиться, ты ведь ей не родственница. Отберут у тебя и поместят в интернат, как круглую сироту. Знаю, — кивнул он на движение Катерины, собравшейся возражать, — ты думаешь, что пока факт смерти Романовой точно не установлен… В цирке считают, что установлен. Свидетельству девушки-акробатки никто не поверил, сочли её видение психическим расстройством. А я, если честно, вполне с ними согласен: ведь не кукушка она какая, чтобы ребенка своего бросить. Небось давно бы объявилась… Пойди-ка в цирк, дочка, да возьми справку о её гибели — они тебе дадут, я звонил директору. И с удочерением я тебе помогу.
На глаза Катерины навернулись слезы.
— Папа, ты обо всем подумал. Как я тебе благодарна!
— Разве не сделал бы это для дочери любой отец? — пробормотал он и добавил уже другим тоном: — Если твоя подруга найдется, я первый похлопочу, чтобы все стало на свои места… А насчет Италии… Я думаю, вначале тебе нужно поехать туда одной.
— Детей оставить?
— Оставить. Со мной. С нами. Конечно, если ты настроена против Дуси, я справлюсь и один…
— Папа! Я и так себя ругаю: ревновала её к тебе, оказывается. Как маленькая! Глупо, да?
— Глупо, — согласился он, поднимаясь, — потому что от этого я не стану любить тебя меньше. Прости, Катюша, но мне уже пора. Сегодня я, скорее всего, вернусь домой поздно, а завтра утречком не спеша все обсудим. Лады?
Он уже выходил из квартиры, и в дверях столкнулся с Евдокией Петровной, которая от смущения замешкалась и непривычно долго закрывала за ним дверь.
— Доброе утро, Катерина Остаповна, я немного задержалась. Пусть, думаю, поговорят без помех!
— Как хорошо, что вы с папой у меня есть! — прижалась к домработнице Катерина. — Простите меня, если обидела вас!
— Не за что мне вас прощать, — растрогалась та, — понятное дело, дочь об отце беспокоится!.. А у вас здесь ничего плохого не случилось?
— От меня ушел Дмитрий, но пока я не решила: хорошо это или плохо?
— Слава тебе, Господи! — перекрестилась Евдокия Петровна. — Вы уж извините меня, Катерина Остаповна, но я всю дорогу молилась, чтобы дети были живы и здоровы!.. А с Дмитрием Ильичом все у вас наладится. Милые бранятся — только тешатся.
Катерина не стала её разубеждать: узнает все в свое время. Евдокия Петровна подвязала передник и захлопотала, готовя завтрак: через несколько минут по квартире поплыл запах жареных оладий. Вдруг Катерине показалось, что она слышит детский плач. Женщина метнулась в детскую. Оленька плакала, а разбуженный её плачем Павлик перелез к ней в кроватку и одной рукой прижимал к себе, а другой неумело гладил по голове.
— Не надо, пожалуйста, не плачь!
— Что случилась, Олюшка? — подхватила её на руки Катерина.
— Ах, тетя Катя! — совсем по-взрослому покачала головой малышка. — Я никак не могу увидеть свою маму!
— А как ты видела её раньше? — спросила Катерина, припоминая видения Ольги-старшей.
— Глаза закрою, — девочка зажмурилась, — и подумаю: где моя мама? И вижу, как она кормит Эмму или стреляет. А теперь ничего не вижу!
Она опять заплакала.
"Потому и не видишь, — подумала Катерина, — что нет её больше на белом свете!" А вслух сказала:
— Успокойся, маленькая, твоя мама уехала очень далеко, за высокие горы, вот они и мешают тебе её видеть!
— Как папу? — доверчиво спросила Оля: видно, и её мать рассказывала ребенку нечто подобное.
— Как папу, — тяжело вздохнула Катерина — устами младенца глаголет истина, — и спросила: — Хочешь, Оленька, пока твоя мама не приедет, побыть моей доченькой?
— Хочу, — подумав, сказала девочка, — только тебя я буду звать мама Катя, а маму — просто мама.
— Что же это получается?! — возмутился внимательно слушавший их Павлик. — Значит, Оля будет моей сестрой? Как же я тогда на ней поженюсь? Дедушка говорил, что брат и сестра не могут пожениться!
— Оля вырастет и не будет твоей сестрой. — успокоила его Катерина. Это только пока.
— Если на "пока", тогда я согласен, — солидно кивнул мальчик.
На работе Катерина решила никому ничего не говорить. И даже когда Людочка из соседнего отдела принесла ей бесплатные билеты на оперу "Иоланта" в Большой театр, взяла их, но посетовала, что в последнее время муж так часто допоздна задерживается на работе, что как бы не пришлось ей идти в театр с отцом, а про себя подумала: "Или отцу со своей невестой!"
Сегодня все будто сговорились так или иначе напоминать Катерине о её жизненной неприятности. Вызвали в бухгалтерию, где дотошно — в который раз! — записали все данные о её муже: где работает, год рождения, родственники… Кстати, он всегда писал, что родственников у него нет, а однажды, напившись, вдруг обмолвился о матери и сестре, живущих в Севастополе. Протрезвев, он так и не признался в том, что они существуют, а в свое оправдание пробормотал что-то вроде того, что выдает желаемое за действительное. Неужели он добровольно отказался от своих родных? Неужели она так плохо знала своего мужа? И почему сама так мало интересовалась его прошлым? Боялась услышать что-нибудь неприятное? В бухгалтерии она все же сказала по-прежнему: сирота.
В наркоматовских коридорах ей встретился Георгий Васильевич, который не мог простить, что она его отвергла, и прежде не заговаривал. Теперь же он вдруг поинтересовался, как идут дела у её мужа. Ходят слухи, что он прямо-таки взлетает по служебной лестнице. Катерина в знак согласия покивала.
И дома, когда в девять часов вечера раздался стук в дверь, она не удивилась. Посмеялась про себя: наверное, к Дмитрию кто-нибудь из его сослуживцев.
У дверей действительно стоял военный в форме лейтенанта ОГПУ.
— Катерина Остаповна Гапоненко, — не то спросил, не то подтвердил он. — Вам придется проехать со мной.
— Что взять с собой? — растерянно спросила она. Лейтенант удивленно воззрился на нее, а потом в его взгляде мелькнуло понимание.
— Ничего не надо брать.
— Евдокия Петровна, — обернулась Катерина к домработнице, которая собралась было уже уходить. — Мне придется уйти.
— Ради Бога, голубушка, — тотчас отозвалась она. — Я побуду с детьми столько, сколько нужно.
— Это ведь ненадолго? — Катерина вгляделась в равнодушные, неподвижные глаза лейтенанта.
— Ненадолго, — кивнул он.
Она спускалась по лестнице и думала: "Вот оно, то, чего боялся отец. В чем-то Дмитрий провинился. Сделал что-то нехорошее!" О себе она не думала: перед советской властью совесть Катерины была чиста.
Во дворе их ждал закрытый черный автомобиль, к которому лейтенант и отправился, чтобы предупредительно открыть перед нею дверцу. Он будто хотел показать, что если "огэпэушникам" и чужды человеческие чувства, то с культурным обхождением они знакомы.
— Когда вы в последний раз видели своего мужа? — спросил её лейтенант, как только машина тронулась с места.
"Что значит — в последний раз? Или это такая форма допроса?" лихорадочно застучало у неё в голове.
— Ночью… он ушел… Наверное, были дела, — осторожно подбирая слова, проговорила Катерина.
Лейтенант кивнул.
— Я тоже так думаю. Последние дела, что он вел, были связаны с чрезвычайно опасными врагами. Извините, Катерина Остаповна, но как жену военного я должен призвать вас к мужеству. Сейчас вам предстоит неприятная процедура — опознание трупа.
— Трупа? Какого трупа? — вздрогнула она.
— Трупа вашего мужа, его убили двумя выстрелами: в голову и в сердце, — у лейтенанта была своя методика сообщения печальных новостей родственникам убитых: он считал, что если плохое сообщать человеку не спеша, то это лишь продлит его мучения, в то время как неприятность, принятая и переваренная сразу, косит лишь слабаков — мужественные люди быстрее приспосабливаются к обстоятельствам; в том, что жена майора должна быть мужественной, он не сомневался. — Меня настораживает лишь то, что пули — винтовочные. На засаду он нарвался, что ли? Я бы вас не беспокоил личность погибшего не представляет сомнений: мундир, документы — все было при нем. Но таков порядок. Вам надо подписать протокол опознания.